Дети Шини

С самого утра по дороге в школу надо мной кружили черные вороны, и я понимала, что это не к добру. Кружили и орали, как потерпевшие. И это когда до марта ещё почти два месяца. А в раздевалке сломалась молния на сапоге, и пока я пыталась её расстегнуть, то порвала колготки. Да ещё и по алгебре сразу дали самостоятельную писать, прямо после каникул, без подготовки. Но хуже всего было ощущение того, что за твоей спиной начинает что-то происходить. В столовой четверо из одиннадцатого «Б», одноклассники Петрова, так на меня смотрели, что я даже есть перехотела. А когда ждала шестого урока, один конопатый пятиклашка подошел ко мне и заговорщицким шепотом спросил: — Это правда ты? Я хотела сначала отшутиться, но подумала, что если буду переводить всё в шутку, то они всей толпой на меня насядут, начнут вопросы задавать и докапываться. Так что пришлось послать его куда подальше, и он был очень впечатлён, видимо, я оправдала его ожидания. На английском же Татьяна Евгеньевна как будто специально подняла нас с Герасимовым и заставила читать дебильный диалог. Точно никогда прежде нас не видела. Похоже, пыталась избавиться от пелены, все эти годы застилавшей ей глаза и мешавшей разглядеть в нас подонков и демонов. Иначе чего бы стоя держала? Обычно читали диалоги с места. Уж не знаю, какой у Герасимова рост, но когда все сидели, а он стоял, то реально выглядел великаном. С английским у него было всё в порядке, но в этот раз он бубнил особенно нехотя и очень тихо, словно силой выдавливая из себя каждое слово. Герасимов: People can`t live without love, can they? Я: I think they can`t. Love makes our life rich and eventful. It also brings reason for being and beauty to our existence. Герасимов: People have to discover more about each other then they will not be wearied of their relationship. Я: On the one hand love is a fairy tale and on the other hand it is our real life. But in fairy tales the good always overcomes the bad. In life and love the bad often wins. Герасимов: The way you present yourself is also important for love. You can comfort, excite, disappoint or frustrate your partner. Я: You are right as rain! Love doesn`t belong to easy things. Татьяна Евгеньевна, сидя за своим широким учительским столом, глядела на нас, точно прокурор — с выражением осуждающего знания. Мол, чего бы вы там не придумывали, меня не переубедить. — Вы поняли смысл прочитанного? — требовательно спросила она. — А, Осеева? — Да. Там говорится, что любовь — это сложная штука. — Почему же, интересно, Герасимов, любовь, как выразилась Осеева, сложная штука? — Потому что в реальной жизни любви не бывает, — голос у него был низкий и глухой. — Интересно, где же это сказано? — Там сказано, что в реальной жизни зла больше, чем любви, — зачем-то влезла я, будто мне своих вопросов не хватало. — Не совсем точная формулировка, Осеева, но ход твоей мысли мне нравится, — одобрительно закивала Татьяна Евгеньевна. — Это вполне в духе нашего времени. Действительно зла вокруг намного больше, и с каждым годом оно всё глубже проникает в головы и сердца людей. Но на самом деле там сказано: In fairy tales the good always overcomes the bad. In life and love the bad often wins. В реальной жизни и в любви зло частенько побеждает. Ладно. Садитесь. По тройке своей заработали. — А почему три? — возмутилась я, потому что Герасимов уже привык, что ему просто так ставят тройки за угрюмость и манеру, будто он, отвечая, делает всем одолжение, а у меня по английскому всегда была пятерка. — А потому, что зла в реальной жизни больше, — ответила Татьяна Евгеньевна, и если бы она в этот момент разразилась диким хохотом, то я ничуть бы не удивилась. Не было никаких сомнений, что и до неё докатилась сетевая истерия. После уроков, когда я уже одевалась, ко мне подошла Сёмина и попросилась идти домой вместе, у неё якобы было какое-то дурное предчувствие. И я не возражала. Мы оделись, вышли и медленно побрели в сторону дома. Однако далеко уйти не получилось, за воротами школы тут же наткнулись на группку Настиных одноклассников. Они стояли чуть поодаль, и, судя по голосам, там назревал конфликт. — Пойдем, — потянула меня Настя в сторону. — Идем, пока они нас с тобой не заметили. Подольский в курсе. Но мне всегда нужно точно знать, что происходит, да и фамилия Павлика в этом интересе сыграла не последнюю роль. Я приостановилась и между спинами пацанов смогла различить мальчишеское лицо Маркова. Встревоженное и красное, как его куртка. Очки съехали на нос, а кудряшки растрепались. Выглядел он жалко. Марков явно пытался отвязаться от парней, хотя и петушился. Но всё шло к тому, что ничего у него из этого не выйдет. На моих глазах Солдатов пихнул его в плечо, а Шишов отвесил подзатыльник. — Чё, чмо. Нравится девчонок травить? Павлик тоже был тут, без шапки и в куртке нараспашку. Парням представилась отличная возможность отыграться за все циничные и надменные шуточки, с помощью которых Марков общался с людьми. Это было очень круто начистить ему рыло, прикрываясь идеями справедливости. Однако при всей внешней хилости, в Маркове была такая настырная убежденность в своей правоте, что он никогда не пошел бы на попятную, даже закатай они его в асфальт. — Тонечка, идем, — заныла Сёмина. — Иначе нам всем будет плохо. Но не особое сочувствие к Маркову, а праведная закипающая злость не давала мне сделать вид, что я ничего не замечаю. Так уж у меня бывает — первоначальный импульс движет сознанием. А присутствие Павлика лишь послужило красной тряпкой. — Чего докопались? — влезла я, ткнув в спину первого попавшегося. — Типа всей толпой на одного? — Ещё одна, — забухтели пацаны. — Чё те надо, Осеева? — сказал Подольский и даже оттолкнул локтем. — Иди отсюда. — Понятное дело, — хмыкнул Шишов. — Пришла отмазывать соучастника. Пользуется, что баба. А как других унижать, так то не жалко. — Что ты про это знаешь, Шишов? — ответила я. — Ничего ты не знаешь, вот и помалкивай. Вы вообще все не в теме. — Иди отсюда, Осеева, — опять попробовал выпихнуть меня из круга Павлик. — Только тронь ещё, — я по-наглому шлепнула его по руке. — Чего к человеку пристали? — Где ты тут человека-то увидела? — тут же попер Солдатов. — Я лично вижу только сволочь, падаль и шлак. А ты — мелкая шинигамка, лучше бы вообще рот не разевала свой поганый. Наезд был гадский и очень оскорбительный, прыщавый паразит с какого-то перепугу решил, что ему всё позволено. Ответных слов для него не нашлось, зато нашлась довольно увесистая сумка со сменкой. Сёмина стояла от меня слева, поэтому размахнуться получилось как следует, и тяжеленькие Вансы на резиновой подошве смачно впечатались в морду Солдатова. Козел тут же заорал и схватился за нос, Шишов замахнулся, чтобы влепить мне оплеуху, но Подольский успел удержать его руку. — Совсем мозги потеряла, Осеева? — заорал на меня он. — И потеряла, — спокойно ответила я, многозначительно помахивая мешком. — В следующий раз там могут оказаться кирпичи. — А тебе не кажется, что она совсем оборзела? — попер Шишов на Павлика. — Какого черта за неё заступаешься? И тут, наконец, до Маркова дошло, что ему пора проваливать. Он поправил очки, распихал своих озадаченных обидчиков, подошел ко мне, взял под руку и повел за собой. Сёмина припустила следом. Мы шли быстро, не мчались, конечно, но очень хотели поскорей уйти подальше от их злобных взглядов, выкриков и свиста. — Какая-то ты безбашенная, — очки Маркова от разгоряченного дыхания запотели. — Ты чего на них наскочила? Тебе не всё равно, наваляют мне или нет? — Да вообще без разницы. — А чего полезла? — А то, чтобы башкой сначала думали. Привыкли, что всё им дозволено. — Ну, теперь меня по-любому отметелят. Теперь наверняка. — Ну, и ладно. Так тебе и надо. — Я тоже думаю, что тебе не стоило вмешиваться, — подала голос Сёмина. — У парней там свои разборки обычно. — Угу, — криво ухмыльнулся Марков. — Свои. Особенные. — Это не у парней, — очередным своим непониманием Сёмина подлила масла в огонь. — Это у нас разборки, неужели ты не понимаешь? Сегодня первый день в школе, а вон чего происходит. Ведь когда они поймут, что мы раздельно и что на самом деле нам накакать друг на друга, то тогда начнется настоящая травля. — А теперь что? — никак не могла понять Сёмина. — А теперь — противостояние. Мы против них. Это совсем другое. — Но я не хочу быть против кого-то, — захныкала Сёмина. — Я не умею. Я вообще не люблю, когда кто-нибудь ссорится. — Ты права, Осеева, — поддержал меня Марков. — Это очень разумно и логично. Пока всё не уляжется, нужно держаться вместе. И мы разошлись по домам, а вскоре у нас появилось официальное сетевое название — Дети Шини. Фейсбук, ЖЖ и ВК пестрели глубокомысленными рассуждениями умудрённых жизненным опытом двадцатитрехлетних менеджеров о гнусности подрастающего поколения, ностальгирующими очерками тридцатипятилетних о том, что они такими не были, и полной рефлексирующей бредятиной тех, кому за сорок, об упадке культуры, морали и нравственности. При этом, каждый, кто подхватывал данную тему, рассуждал о ней и критиковал нас, был уверен, что Кристина умерла, так что сердобольные верующие тётушки в массовом порядке ставили за неё свечки и молились. Однако все эти персонажи, так рьяно рвущиеся обсуждать нас повсюду, постоянно коверкали незнакомое им слово, рождая бесконечное множество вариаций типа: «шинигали», «шинигаммы», «шиншигами», «шинигимы». Из-за чего их суровые и праведные речи переставали звучать серьёзно, а воспринимались смешно и глупо. И сетевой креатив немедленно откликнулся на эту неразбериху. На цветной картинке были изображены самодельные качели в виде перекинутой через сук толстой веревки, к одному концу которой привязано колесо, и на нем раскачивался толстый веселый мальчик, а на другом в затянутой петле висела чахлая мертвая девочка. И как обычно подпись — Дети Шины, только «ы» зачеркнуто красным маркером и исправлено на «и». За ней последовала похожая картинка: средневековое инквизиторское сожжение, где под привязанной к столбу девушкой сложен костер из автомобильных покрышек. Надпись та же. Человек, идущий ко дну, вместо камня на шее — шина, парашютист в небе, за спиной у него — шина, маленькая лодка на темной глади воды, тонущая под грузом шин. И всё в том же духе. Постепенно картинки стали разнообразнее, и тема шин начала отходить на второй план, уступив место коллажам из наших фото вроде школьного автобуса с надписью «осторожно Дети Шини» и мерзких садистских демотиваторов с нашими лицами и подписями: «Дети Шини пойдут на всё, лишь бы избежать контрольной». Из непонятных источников в сети появились такие фотографии, каких у меня самой никогда не было. Не иначе как добрые одноклассники постарались. Особым успехом пользовалась картинка с фотографией Маркова у доски, где он будто бы доказывает теорему и подпись, как вывод: «чем больше самоубийц, тем меньше самоубийц». Вскоре все наши страницы, кроме Амелинской, потому что про него никто ничего не знал, и Петровской, так как он удалил её два дня назад, были закиданы приглашениями в группы хейтеров ДШ и даже в фандомы ДШ. Ведь среди основной массы проклинающих нас появились и поддерживающие. Правда, этим последним мы сами были не особо важны. Они просто писали, что мы крутые, потому что они тоже ненавидят своих одноклассников. За развитием виртуальной истерии следить было столь же увлекательно, как за самым интригующим сериалом, однако это удовольствие лишь для тех, у кого железобетонные нервы, и после очередного пожелания на стене: «чтоб ты сдохла», я удалилась. Через несколько дней про нас совершенно точно знала вся округа. В четверг стоило зайти в школу, как от меня врассыпную шарахнулись мелкие дети, дежурные на дверях застыли с лицами полными ужаса, а презрительная гримаса завучихи выдавала её с потрохами. — Осеева? — окликнула она меня на пути в раздевалку. — Да? — Ты же из десятого «А»? — Да. — А Герасимов? — Тоже. — Сёмина? — Она из «Б». — У вас сейчас какой урок? — История. — Как же ты могла, Осеева! — Что могла? — Ничего. Иди. Потом разбираться будем. И эту последнюю фразу она произнесла таким тоном, что я поняла, это «потом» наступит очень скоро. Совсем скоро, раз она спрашивала про то, какой у меня урок. Так что вместо того, чтобы отправиться на историю, я завернула в туалет и, дождавшись начала занятий, тихонько пробралась в раздевалку, чтобы потом незаметно свалить домой. Ничего другого в голову просто не приходило. «Разбираться» прямо сейчас я была никак не готова. Но сразу выйти из школы не получилось, потому что прямо напротив дверей, в пустом зале рекреации, стояли охранник, завуч и молодая училка физкультуры и громко обсуждали нас. — Я сама видела, — сказала завуч. — В новостях, по четвертой программе. Лично, своими глазами видела. — Да, да, — подтвердил охранник. — Я тоже смотрел этот выпуск. Даже кусочек того видео показали, где девочка произносит обвинение. Ведущая говорила, что эта запись всколыхнула интернет и что дело уже передано в полицию, потому что вроде бы сам Астахов его посмотрел. — Вот поэтому, — сказала завуч, — после первого же урока нужно их всех собрать. Пусть сидят, дожидаются полицию. Нам неприятности не нужны. — Всех не получится, — сказала физручка. — Якушин у нас уже не учится, а ещё один подонок не из нашей школы. — Ну и прекрасно, чем меньше нашей ответственности, тем лучше. В общем, Анна Владимировна, сейчас срочно пробегите по классам. У десятого «А» — история, десятый «Б», кажется, на физике, а одиннадцатый «Б» посмотрите по расписанию. — Они у меня. Переодеваются. — Очень хорошо. Учителям сообщите, чтобы никого с урока не отпускали. Даже в туалет. Вот же засранцы, нужно было школу так подставить, и это Василиса Иннокентьевна ещё не в курсе. — Может, стоит родителей вызывать? — осторожно спросила Анна Владимировна. — Когда полиция приедет, обзвоню, если доживу, конечно, и так уже вся на валокордине. Если мы их вовремя успеем задержать, то школу могут и не трясти. — Я бы на это не рассчитывал, — сказал охранник. — Теперь точно будут расследовать, как дескать так вышло. — Ох, Миша, замолчи, не расстраивай меня, — в голосе завуча послышались трагические нотки. — А девочка-то жива или нет? Я так и не поняла, — поинтересовалась физкультурница. — Да кто её знает, — рявкнула завуч уже совсем другим тоном. — Какая, в конце концов, теперь разница? Я сидела под грудой курток и пальто, спешно соображая, что теперь нам точно наступил настоящий конец. Полиция, родители, расследование, обвинение, суд. Полнейшая попа, так сказать. Без вариантов. Там же, под вешалкой, написала каждому смску. «В новостях про нас сказали. В школе ждут полицию. Нас запрут и будут держать до её приезда. Сваливайте пока не поздно. Внизу Миша на дверях. Я пока в раздевалке, потом пойду через столовую». Ещё одну отправила Якушину: «Про нас сказали в новостях». И одну Амелину: «Болей как можно дольше, во внешнем мире полный хаос». В ответ сразу же пришла смска от Насти: «Я дома. Новости видела. Мама тоже. Ждем скорую. У неё сердце». От Герасимова и Маркова: «Ок» и «Спасибо». А буквально через две минуты томительного ожидания вдруг услышала тяжелое, прерывистое дыхание, где-то очень близко, совсем рядом, точно кто-то находился прямо за моей спиной и сопел в затылок. Оглянулась, но там никого не было, а когда повернулась обратно, то из-под самого длиннющего пальто, прямо на меня, выскочил человек в черной вязаной шапке, полностью натянутой на лицо, как у грабителей банков. — Попалась! От неожиданности я едва не вскрикнула, хорошо быстро сообразила, что это Петров. Потому что он даже в школе всегда ходил в своих модных зауженных джинсах, больших белых кроссовках и каких-нибудь ярких цветных кофтах. — Я тоже хочу в столовую, — запыхавшись сказал он, стаскивая шапку и пристраиваясь на корточках возле меня. — Я могла закричать, и мы бы оба спалились. — Но не закричала же, — глаза Петрова сияли. — Головой думать надо. Ждать пришлось минут десять, потому что охранник зорко осматривался по сторонам, точно часовой в ожидании вражеского лазутчика. Я уж думала, что урок скоро закончится. Но потом пришла смска от Амелина, где он просил не паниковать, а когда подняла глаза, то увидела, что Миша закрыл на ключ входную дверь и направился в сторону учительской. Самый подходящий момент. Мы забрали свою одежду, переобуваться времени не было и, прошмыгнув в стеклянный переход, как бешеные лоси помчались в столовую. Вообще-то она открывалась в девять, но тётя Оля — одна из поварих, всегда приходила раньше. Я постучала в дверь. Тётя Оля с ещё примятыми шапкой волосами и ненакрашенным лицом открыла сразу, насторожено глядя из-за двери: — Чего вам? — Внизу там дядя Миша никого не выпускает из школы, а нам очень нужно. Можно через вас? Тётя Оля заговорщицки прищурилась: — Курить что ли? — Ага, — радостно закивал Петров. — Умираю, сил нет. Она осуждающе покачала головой, сказала, что курить очень плохо и вредно, но проводила нас за собой и выпустила через заднюю дверь, постоянно открытую из-за жары в кухне и из-за того, что сама тётя Оля смолила как паровоз. Мы вышли в зыбкую морозную предрассветную дымку и быстрым шагом направились прочь из школы. Меня буквально всю трясло, но не столько от холода, сколько от расстройства и волнения. — Куда пойдем? — спросил Петров, на ходу застегивая тёмно-синюю с вязаными рукавами куртку. — Вообще-то я собиралась домой. — Ты что! Какое домой? Там же сразу будут искать. Нужно где-то до вечера перекантоваться. — Думаешь, потом всё закончится? С тем же успехом они придут за нами и завтра. Я просто должна подготовить себя к этому стрессу. — Не понимаю, как они из-за этого ролика могут нас арестовать? — на курносом задорном лице Петрова не было ни капли расстройства. — Я вообще до сих пор не особо верю. Это всё так не по-настоящему, как будто шутка или розыгрыш. — У тебя одни шутки и розыгрыши на уме. И тут Петров, неожиданно придумав, куда нам пойти, потащил меня за собой. Я не сопротивлялась, мне было всё равно, хотелось, конечно, в свою кровать, под тёплое одеяло, чтобы накрыться с головой, и все проблемы отступили, словно их и не было, но оставаться одной сейчас было ещё хуже. Прошли мимо детского сада, зашли в единственный подъезд панельной многоэтажки и поднялись на самый последний этаж. Петров снял с решетки незапертый навесной замок, и мы без труда выбрались на крышу. Там было полно снега, и только в некоторых местах едва заметные протоптанные дорожки. Дул колкий, пронизывающий ветер, и мои волосы трепыхались на нем, точно безумный костер. — Что мы тут делаем? Холод же собачий. Сапоги я оставила в школе, и пальцы на ногах моментально закоченели. — Сейчас скоро светать начнет. Петров полез в рюкзак, вытащил свою неизменную камеру и тут же наставил на меня. — Мы с Осеевой сбежали из школы и сейчас будем встречать рассвет. Осеева, привет! Он улыбнулся, помахав рукой в ожидании ответного жеста. Такой жизнерадостный и расслабленный, что мне самой очень захотелось, чтобы всё это оказалось дурным сном. — Пойдем отсюда. Дубняк жуткий. — Погоди, погоди, иди сюда, — опять потащил меня. На этот раз к самому краю крыши. Ноги засыпало снегом. Я осторожно глянула вниз и чуть сразу же не кувырнулась в темную ледяную пропасть. — Перестань, тут же классно. Смотри, вон она, та самая полоска надежды, что разгонит могильный холод наших сердец и адский мрак наших мыслей, — с наигранной высокопарностью произнес он. — Когда солнце поднимется и засияет над городом, его теплые, ласковые лучи растопят всё дурное, несправедливое и злобное, и мы снова будем счастливы и свободны. — Сколько тебе лет, Петров? Невозможно уже. Какое солнце? Всё небо затянуто тучами. Через полчаса наступит обычная серость, и холодно будет ничуть не меньше. А наши проблемы никуда не денутся. Хоть тысячу раз скажи в камеру халва, во рту слаще не станет. Зря я с тобой сюда поперлась. Думала, знаешь место, где отсидеться можно, а ты всё в игрушки играешь. — Ну, погоди немножко, пожалуйста, — взмолился Петров. — Сейчас сниму, как рассветет, и сразу пойдем. Солнце вставало и, несмотря на моё сопротивление, это оказалось действительно очень красиво. Я и не думала, что в городе можно увидеть нечто подобное. На густом темном небе сначала появилась резко очерченная красная полоска, яркая и зловещая, точно огненный зрачок драконьего глаза, но постепенно, как бы раздвигая темноту и выпуская изнутри мутное сияние, она росла, становилась всё шире и светлее. На какой-то момент я даже забыла про заледенелые ноги. Все, что было внизу, подо мной, уже не имело никакого значения, казалось, ещё немного, и я могла бы взлететь туда, в зыбкие, озаряющиеся морозным утром небеса и покинуть этот отвратительный, пожирающий сам себя город. А потом пиликнула смска от Маркова: «Ты где?». И мы пошли с ним встречаться. Марков, с непокрытой головой, спрятав половину лица по самые очки под ворот своей блестящей ярко-красной куртки и судорожно подергиваясь от холода, ждал нас за школой, на автомобильной стоянке. Он рассказал, что полиция всё-таки приехала, но он сбежал через окно в кабинете труда, а тупой Герасимов остался. Типа — на нем нет никакой вины. Марков был весь дерганый и на нерве, и если Петров меня хоть немного успокоил, то этот снова вернул на землю. — Короче, пока эта фигня не уляжется, я в школу больше не пойду, — решительно заявил он. — И что? Будешь взаперти дома сидеть? — поинтересовался Петров, машинально облокачиваясь о ближайшую машину. — Буду сидеть, пока папа не найдет какого-нибудь грамотного юриста, который научит, что делать в таких ситуациях. — А твои тебе точно поверят, что ты ни при чем? — Петров с любопытством прищурился. — Может, и не поверят, но какая разница? — изо рта Маркова валили клубы пара, отчего стёкла очков запотевали, и глаз уже было не видно. — Потому что мои мне точно не поверят, — сгребая горсть снега с машины, задумчиво произнес Петров. — Скажут, были уверены, что рано или поздно нечто подобное обязательно произойдет. Они всегда так говорят. Типа, раз ухо проколото, значит, наркоман и голубой. — Больше всего не хочу оправдываться. Потому что ни в чем не виновна, — сказала я. — А давайте сбежим? — вдруг ни с того, ни с сего предложил Петров, медленно высыпая из кулака снег и внимательно наблюдая, как он развеивается по ветру. — Так мы уже сбежали, — ответила я, перепрыгивая с ноги на ногу, потому что вместо ступней у меня уже были деревянные колодки. — Нет, по-настоящему. Далеко и надолго, — глаза Петрова азартно загорелись. — Это ты серьёзно сейчас сказал? — в голосе Маркова послышалось недоверие. — Конечно. Я уже давным-давно об этом мечтаю, но одному стрёмно как-то. — Ну, уж нет, — после некоторого задумчивого молчания произнес Марков. — Я бы, может, и сбежал, но не с такой компанией, как вы.