Дети Шини

Мою переписку с Линор можно было бы издать целым бессюжетным романом с нескончаемым количеством глав и пространных отступлений. Всё, о чем мне не с кем было поговорить, обсуждалось с Линор, не то, чтобы очень часто, но зато откровенно. И ведь мне иногда казалось, что это человек старше меня и опытнее. Да уж, знай я, с кем имею дело, никогда не стала бы раскидываться фразами типа: «чем становишься старше, тем непонятнее, как жить дальше» или «большой город — большое одиночество» и задавать дебильные вопросы вроде: «почему люди так любят показуху?», «что делать, если панически боишься темноты?», «отчего никому нельзя доверять?», «хотела ли ты снова стать маленькой, чтобы ни о чем не думать?». А также выкладывать всякие школьные и домашние заморочки. И хотя она тоже говорила о своём, толком понять, чем она живет и как, я так никогда и не могла. Иногда Линор рассказывала какие-то истории, то ли происшедшие с ней, то ли с кем-то из знакомых, то ли просто взятые где-то в сети. В основном, это были рядовые, жизненные ситуации, когда не знаешь, как поступить и что предпринять. Или же просто задавала вопросы. Линор: Чтобы ты делала, если бы нашла на улице телефон? Осеева: Я бы отдала. Линор: Я тоже раньше так думала, но никто даже спасибо не сказал. Хозяйка просто забрала и ещё смотрела так, словно его у неё из кармана вытащили. Осеева: Ты похожа на карманника? Линор: Это неважно. Просто удивляет, почему люди кругом такие. Почему они думают, что им все всё должны? или Линор: Ты у родителей одна? Осеева: К сожалению. Я бы очень хотела брата или сестру. Линор: А если бы они тебя не любили? Или ты их. Осеева: Почему бы им не любить меня? Линор: Ну, так же бывает. По всяким причинам. Просто представь, что вот живете вместе, а брат тебя на дух не переваривает, родителей настраивает. Осеева: Наверное, я попыталась бы как-то доказать, что лучше. Не знаю. Сделать что-то важное, хорошее, чтобы они поняли, как на самом деле всё обстоит. Или просто наплевала бы, послала всех к черту и жила так, как считаю правильным. По-своему. Сложный вопрос. или Линор: Что бы ты делала, если бы тебя гнобил весь класс? Просто за то, что у тебя есть свои принципы, другие, не такие как у них? Потому что ты умнее и способнее? Просто потому что тебя воспитывали по-другому, потому что ты не умеешь унижаться и приспосабливаться? И тебе за это в спину кидали яйца и рвали карманы в раздевалке? Осеева: Если честно, я и сама ни с кем в школе не общаюсь. Но меня никто не гнобит. А если вдруг так случилось бы, то я бы сопротивлялась. Полнейший игнор и газовый баллончик в кармане. Щит и меч. У тебя проблемы с одноклассниками? Линор: Нет. Моим одноклассникам нет никакого дела ни до кого, кроме них самих. Одним словом, за всем этим мне так и не удалось разглядеть саму Кристину. Сколько я ни перечитывала, какая-то явная проблема не вырисовывалась, а образ не складывался. Почти ничто не соответствовало тому, что я за это время узнала о ней самой. И ведь ни одной откровенной жалобы, никаких страданий или девчачьей лирики. Местами проскакивали пространные размышления о счастье, смысле жизни и смерти, но как-то невнятно и без четко выраженной позиции, словно ей самой в этих темах было неудобно. Телефон разрывался. Истерику Сёминой я предчувствовала всеми местами тела, поэтому отвечать не хотелось, но на третий раз не выдержала. — Тоня, пожалуйста, мне очень нужно с тобой поговорить, — хлюпала она в трубку. — Иначе я не справлюсь, я не смогу, я слабая. Очень. Давай встретимся, пожалуйста! — Ладно. Сначала я опять хотела позвать Настю к себе, но потом решила, что не заслуживаю тепла и комфорта и что для такого человека, как я, самое место на зимней промозглой улице, грязно-серой, холодной и бесчувственной. Я специально пришла к её подъезду раньше, села на спинку лавочки и стала ждать. Пустое созерцательное бездействие. Под ногами колотый лёд и пенистая жижа от соли на асфальте, чуть выше — колючая проволока занесенных кустов, а над самой головой, на фоне равнодушного молочного неба, такие же уродливые ветви деревьев и нависающий прямоугольник Настиного дома. Очень реалистичные и объемные декорации. Между ними едва различимое движение — безликие фигуры ничего не значащих прохожих. Ни дождика, ни снега, ни пасмурного ветра — всё как обычно. Просто жизнь. Я вне её и одновременно внутри. Настя вышла, села рядом и взяла меня за руку. На ней были длинные перчатки без пальцев, а ногти покрыты черным лаком, как у ведьмы. — Они все ненавидят нас. — Ну, и что с того? Ты что, не знаешь, что Интернет — это самая большая помойка в мире? — Но они говорят, что мы плохие и должны умереть. — Какое тебе вообще до этого дело? Кто эти люди? Ты ценишь их мнение? — Я стараюсь прислушиваться ко всем. — Чушь какая! Все не могут быть правы. — Но все и не могут ошибаться. — Очень даже могут. И вообще, делай всё наоборот, они говорят — сдохни, а ты живи! Назло. — Но, Тоня, я чувствую, что с нами что-то не так, я не могу объяснить, что именно, но где-то в глубине души у меня очень неспокойно, тревожно. — Пойдем, выпьем кофе, — я должна была подготовить её к рассказу про Амелина и Линор. — Нет, спасибо, я не хочу. Не могу. Нет. — У меня есть деньги, — твердо сказала я, и Сёмина тут же согласилась. Мы взяли по большущей чашке кофе и сели за столиком в кафе в самом темном углу, за колонной, точно намеренно от чего-то прячась. После третьего же глотка я подумала, что может быть не всё так уж и плохо, как выглядело сорок минут назад. Может, просто стоило посмотреть на ситуацию под другим углом? — Всё, что с нами случилось, — несправедливо и жестоко. Настя неуверенно кивнула. — И кто в этом виноват? Правильно. Кристина. Это же очень нечестно втянуть в свою игру тех, кто в отличие от неё, хоть как-то борется со своими проблемами, пусть даже и жалуется иногда. Нет ничего проще, чем сказать, вот, мол, я устала, всё кругом плохо, все козлы, я не справляюсь с этим. Ладно, фиг, пусть не справляется, но не нужно трогать других. А то вечно у них кто-то должен быть виноват. Неожиданно всё, к чему я пришла, изучив переписку, выплеснулось на Сёмину. Линор, Кристина в ролике и Кристина в школе — три совершенно разных человека. Может, этот идиот Амелин нас обманул? Такой способен. Или это Якушин рассказывал о какой-то другой Кристине? Я вконец запуталась. — Я понятно говорю? Настя просто сидела, слушала и хлопала накрашенными ресницами. — Частично, — неуверенно сказала она. — Ты вообще можешь разозлиться или нет? Можешь задаться вопросом: «какого черта»? — я требовательно дернула её за рукав. Однако тихая, расслабляющая музыка в кафе никак этому не способствовала. — Не уверена, — точно извиняясь, пролепетала Настя. — Обычно я злюсь только на саму себя. Потому что я глупая и ужасная. Она обняла ладонями чашку и горестно ссутулилась. — Ясно. Самобичевание и всё такое. Только тогда больше, пожалуйста, не звони мне. Нравится себя пинать? Замечательно. Я в этом не участвую. Может, тебя родители мало ругали в детстве и сейчас тебе этого не хватает? — Значит, и ты думаешь, что я немного недоделанная? — её пухлая нижняя губа непроизвольно выпятилась вперед, точно у ребенка. — Кроме тебя самой никто так не думает, — мне не нравилось поощрять такие разговоры. — А хочешь, чтобы я так считала? — Совсем нет. Просто кругом очень много всего хорошего и красивого, а я не такая. — Где это ты увидела хорошее? — Вот, ты, например. К счастью, отвечать мне не пришлось, потому что как раз в этот момент позвонил Петров. Он был не на шутку встревожен. — Тут какая-то хрень происходит. Статейка ни о чем, но народ ведется. Теперь все репостят мерзкий бред о том, что мы чуть ли не убийцы. Мне на стену посыпалась такая дрянь, что в пору удаляться. — И удаляйся, — посоветовала я и, закончив разговор, многозначительно посмотрела на Настю. — Петрову гораздо хуже, чем тебе. Толпа рвет на части, закидывает тухлыми помидорами и камнями. Там какую-то гнусную писанину выложили. И мы обе тут же полезли в телефоны. Долго искать не пришлось — пост какого-то Makarenko назывался «Дети шинигами». «В очередной раз интернет общественность потрясло трагическое событие — самоубийство пятнадцатилетней Кристины Ворожцовой. Перед тем, как выпить смертельную дозу снотворного, Кристина выложила в сеть ролик со своим предсмертным посланием. „Помочь никто не может. Завтра — не наступит никогда. Никто никому не нужен. Я беззащитна перед этим варварским миром“, — говорит в камеру девочка, а затем просто называет имена. Имена таких же детей, как и она, имена обычных, ничем не примечательных подростков. Прямого обвинения нет, но мы с вами взрослые люди, которым не нужно объяснять, что это значит. Не секрет, что взаимоотношения между подростками в последнее время стали гораздо более жестокими. Сколько раз на просторах интернета мы встречали истории и даже документальные видеозаписи, где озверевшие от ненависти дети измываются над теми, кто отличается от них. И, похоже, такое поведение постепенно становится отличительной чертой нынешнего поколения. Как утверждают социологи, за последние десять лет стиль общения между подростками изменился самым кардинальным образом. Компьютеры, телефоны и прочие девайсы полностью поглотили не только их разум, но и отняли способность чувствовать и сопереживать. Они не в состоянии реально воспринимать мир, а вместе с тем, и адекватно реагировать. Эти дети потеряли ощущение настоящей жизни и настоящей смерти, они зависли где-то посередине. Вы, возможно, сильно удивитесь, но статистика поражает и пугает своими данными: 80% таких подростков растут в полном достатке и благополучии, в условиях, где не нужно преодолевать бытовые трудности, испытывать нужду или голод, где родители сдувают с них пылинки и выполняют любую прихоть. Куда, в таком случае, смотрят родители? Но опасность сегодняшнего дня заключается именно в невозможности родителей контролировать местопребывание души своего ребенка. В какие миры она отправляется при наличии интернета и такого обилия разнообразных источников впечатлений? Новое поколение больше не читает ничего, кроме чатов или лент новостей в социальных сетях. Оно не создаёт, а лишь потребляет. Оно фотографируют только себя и свою еду, его песни и стихи не про цветы, солнце и небо, а про секс, наркотики и уход из этого мира. Оно не смотрит друг другу в глаза, не держится за руки, не сострадает и не любит. Воспитанные на чужеродной культуре, хаотично перемешавшейся в их незрелых головах, эти полу-реальные, полу-виртуальные дети рьяно оправдывают любое зло и презирают добро. Их кумиры — оторванные от реальности монстры, психопаты и извращенцы. Они больше не хотят становиться великими героями или сверхлюдьми, вместо этого они выбирают чудовищных, но модных японских проводников смерти — шинигами. Что, по сути, как нельзя точно отображает существующую ситуацию, ведь для того, чтобы совершить злодеяние им теперь даже не обязательно физически контактировать друг с другом, их мир позволяет забирать жизни даже на расстоянии. В своем последнем обращении юная Кристина Ворожцова очень точно подметила: „вчера — не вернешь, сегодня — кажется мало, завтра — не наступит никогда“. Ведь при таком положении дел, завтра, действительно, может не наступить. Вместо того, чтобы бить в барабаны и признать, что человечество находится перед лицом мировой катастрофы, мы с вами в очередной раз лишь разведем руками и скажем: „это же дети“». — Как можно такое писать? Это враньё! — Настя задыхалась от возмущения. — Он же понятия не имеет, кто такие шинигами. Многие из них очень добрые и помогают людям. — А то, что он пишет, что Кристина умерла, тебя не смущает? Маразм какой-то. — Ты лучше комментарии почитай, — Настя бледнела на глазах. «Кристина накажет этих уродов с того света. Теперь она не даст им житья». «Какая чудесная девушка! Скорбим! Пусть земля ей будет пухом. А всем тварям с фотографий — гореть в аду во веки вечные». «Призвать к ответу родителей, за воспитание таких подонков». «Проклятые злобные твари, дети шинигами и Лилит. Это не дети. Это демоны, принимающие обличие невинности. Мир стоит на пороге апокалипсиса». — Тоня, — Сёмина уже почти плакала. — Мне страшно. Мне очень-очень страшно. Она обхватила себя руками и принялась раскачиваться из стороны в сторону. — Забей, — строго сказала я, собрав всё своё мужество. — Это просто Интернет. Там они всегда плюются ядом, потому что тупые, слабые и ненавидят весь свет. — Но они же взрослые люди и пишут такое. — Мы точно так же ничего не знаем про них, как и они про нас. Но она упорно твердила, что дальше будет хуже. Так уверенно, что даже мой привязанный к сердцу камень зашевелился. И мы пошли домой. Пришлось проводить её до подъезда, чтобы она по дороге окончательно не расклеилась. Тем не менее, Настя как в воду глядела. Общественная реакция на ролик разрасталась в геометрической прогрессии. Пожар разгорался. «Люди, если вы знаете ублюдков, объединяемся. Мы должны отомстить за нашу Кристину!». «Бездушные мрази, гниды. Сдохните!». «Вот оно — подрастающее поколение во всей своей красе. Полная бездуховность. В голове только наркотики и секс». «Кто-нибудь знает, где они живут? Можно устроить аварию или пожар. Могу научить, как сделать так, что легко сойдет за несчастный случай». Ещё много чего непечатного, несправедливого и просто обидного было там про нас. За какие-то два-три дня истерия достигла таких масштабов, что аж Маркова пробило. При этом он тоже почему-то звонил именно мне и считал, что высказывать своё недовольство — это как бы в порядке вещей. А в воскресенье вечером снова зашел Якушин. Неожиданно зашел, без предупреждения. Родители были дома, он очень вежливо поздоровался, но проходить не стал. Вместо этого вытащил меня на лестничную клетку для разговора. — Я хоть и редко в социальные сети вылезаю, но уже и до меня докатилось. По-моему, это как-то всё чересчур. — А что мы можем сделать? Сёмина на одном форуме попыталась заявить, что всё это неправда, но её там такой грязью облили, что стало ещё хуже, — я села на ступеньки, он опустился рядом. — Но как так может быть? Это же всё выдумка: шинигами какие-то, мир перед лицом катастрофы, смерть Кристины, — Якушин недоуменно пожимал плечами. — Да, потому что позерка эта твоя Кристина. — За это время во мне скопилась большущая обида на Ворожцову и в особенности на Линор. Теперь я уже отказывалась считать её жертвой. Она хотела, чтобы так получилось, и отлично знала, что делает. — Оказывается, Ворожцова всё же общалась с нами под черным ником, и никто не знал, что этот персонаж Кристина. Долго общалась. Со мной почти два года. Впрочем, я и раньше знала, что кругом одни предатели. Мне всё время приходилось тупо смотреть прямо перед собой: на темное вечернее окно, на серый камень лестницы, на неровные шашечки половой плитки, потому что поверни я голову, и лицо Якушина оказалось бы слишком близко. — Ты же ей тоже личное рассказывал. Он коротко кивнул. — Ну, да. Мне казалось, она меня понимала. — Ничего не понимала. Специально искала такие темы, как всё кругом плохо, чтобы жалеть себя ещё больше. Типа «никто никому не нужен», «мифическое счастье», «путь бесконечных страданий». Ну, что это? — Ты преувеличиваешь. — А ты её выгораживаешь. — Это совсем не в стиле Кристины. Она чудачка, но всегда была очень доброй и умной и не могла так поступить. — Самая подстава всегда от тех, кому доверяешь. Якушин достал сигарету, потом вспомнил, что в подъезде курить нельзя, и убрал пачку обратно. Но пока он это проделывал, я всё же осторожно взглянула на него, заметила серьёзный задумчивый взгляд, тонкий белый шрам над левой бровью, коротко выстриженный висок и быстро отвела глаза. — Хуже всего, когда не понимаешь за что, — сказала я. — Хуже всего, когда ничего не исправишь, — сказал он. Но тут из квартиры вышла мама и, по всем правилам делового этикета, предложила нам чай или кофе. И мы сразу разошлись, так ни к чему и не придя. Единственным, особо непарящимся по этому поводу человеком, оказался Амелин, который с чего-то вдруг решил, что после того нашего визита, мы теперь стали закадычными друзьями. Он постоянно писал: «Привет. Как дела?» и «Какие новости?». А в ответ на ссылку про Детей шинигами присылал мне «This is Halloween» Мэнсона. Я спросила, при чем тут Мэнсон, и он стал умничать, что тексты в песнях всегда что-нибудь значат, но перевод в Интернете иногда полностью убивает настоящий смысл. А затем заявил, что выброс негатива под названием «Дети шинигами» его посмешил, но сама метафора прикольная. Ведь тела шинигами состоят из духовных частиц и от сильного духовного давления могут даже взорваться. И что у них есть чёрные бабочки, которые указывают путь в мир живых через пропасть между мирами и Тетрадь смерти. Тогда я его предупредила, чтобы не вздумал доставать меня этими темами, потому что я не Кристина и терпеть не могу жалеть себя. И он ответил, что может разговаривать на любые темы. Но я всё равно довольно жестко обозначила, что у нас нет ничего общего, разговаривать не о чем, а от слов про «праздник жизни» меня чуть не стошнило. Правда, перед тем, как окончательно прекратить переписку, я сделала ещё одну попытку выяснить, говорила ли ему Кристина о своих планах насчет нас, но вместо нормального ответа он прислал какой-то дурацкий стих, и стало ясно, что даже если Амелин знает про это, то всё равно не скажет. Из-за всех этих тяжелых и тревожных мыслей я совсем перестала выключать на ночь свет, даже верхний. Потому что как только наступали сумерки, и комната погружалась во мрак, мне постоянно казалось, что в углу кто-то стоит и смотрит на меня, что кто-то сидит на стуле возле окна, кто-то прячется за шторой или под кроватью. Папа думал, что свет я не гашу оттого, что не сплю всю ночь, а мама лишь ворчала, что слишком много трачу электричества. Они никогда не знали про моих призраков. И знать не хотели. А потом каникулы закончились, и наступил черный понедельник.