Дети Шини

На следующее утро, когда я только закончила мыть посуду, Петров ворвался в кухню прямо с улицы, в спецовке и сапогах. — Привет, — бросил на ходу он и спешно огляделся. — Где Сёмина? — Моется, наверное. А что случилось? — Ну, блин. Не могла в другое время помыться? Слушай, у тебя есть помада? Или какая-нибудь другая ваша краска? — Только блеск и тушь. У Насти целый чемодан этого добра. А зачем тебе? — Хотим Маркову девушку сделать. Он согласен. Сказал, статуя — идеальный вариант. И с этими словами Петров тут же помчался ломиться в ванну к Сёминой и орать на весь дом, спрашивая можно ли у неё взять помаду, а когда та разрешила, попросил меня принести. Не горя особым желанием, я всё же поднялась в нашу комнату, залезла к Насте в сумку, нашла пузатую косметичку. Чего там только не было! Даже туго свернутые в трубочки красные шелковые ленты. Выбрала самую яркую, алую помаду, застегнула сумку, задвинула под кровать, и уже было собралась вернуться, как вдруг, где-то совсем рядом, почти за самой дверью, что-то громко и отрывисто стукнуло. А затем отчетливо послышались тихие, крадущиеся шаги. Я сунула в карман джинсов помаду и осторожно выглянула из комнаты. Посмотрела направо, неосвещенный коридор был всё также пуст. Или мне просто хотелось так думать? С левой же стороны шел тусклый серовато-белый свет, а дверь в башенку, прежде наглухо запертую, неожиданно оказалась приоткрыта и колыхалась на сквозняке. Очень странный и пугающий факт, ведь вчера я лично несколько раз пыталась открыть её. Любопытство сгубило кошку, но я всё же двинулась в сторону таинственного света, и тут, за моей спиной, вновь раздалось нечто похожее на быстрые шаги, я обернулась, но услышала лишь едва различимый щелчок, словно кто-то бежал, а потом скрылся в одной из спален. Тем временем, открытая дверь продолжала мерно покачиваться, точно кто-то невидимый приглашал меня войти. Я замерла в нерешительности, а когда снова подалась вперед, то отчетливо уловила, что сзади меня что-то движется, быстро развернулась, но успела заметить лишь неясные очертания белой, плавно удаляющейся фигуры. Через несколько секунд она и вовсе скрылась с моих глаз, растворившись в глубинах коридорного мрака. В животе похолодело, ладони покрылись испариной, голова кружилась, нахлынувший приступ паники мгновенно парализовал. Неизвестность, одиночество, беззащитность, и просто страх, тупой бесконтрольный страх, животный страх от кончиков пальцев до самого затылка. В ту же секунду звучный, отрывистый хлопок резко и болезненно вырвал меня из оцепенения. Не отдавая себе отчет, я пронзительно завопила и опрометью бросилась к лестнице, полетела сломя голову вниз, где-то на уровне второго этажа, соскользнула со ступеней и, чудом уцепившись за перила, проехалась на пятках до первого этажа. Ничего не замечая вокруг, пронеслась мимо растерянной Насти и, стремглав выскочив на улицу, упала прямо в объятия обалдевшему от неожиданности Якушину. Крепко уткнулась ему в плечо и замерла. — Что случилось? — он с тревогой попытался заглянуть мне в лицо. Но я растеряно молчала, не зная, как описать то, что я видела, а тем более чувствовала. Опасаясь вообще заговорить о своем страхе. Было стыдно, но в то же время страшно его отпускать, словно стоит вынырнуть из-под телогрейки, и опять начнется паника, но Якушин, всё же, оторвал меня от себя, и сразу стало дико холодно. — Объясни, пожалуйста, — настойчиво потребовал он. — Кажется, я видела приведение, — сказала я ему на ухо, так, чтобы никто не слышал. — Что? — он недоверчиво поморщился. — Это, наверное, Петров прикалывался. — Нет, правда, там дверь в башенку открыта. — Да? — Якушин задумался. — Она же была заперта. — Да. Вчера проверяли. — Хочешь, чтобы я сходил и посмотрел? Я смущенно кивнула. — Чего такое? — поинтересовался стоявший неподалеку Герасимов. — Идем выгонять призрака, — весело скомандовал Якушин и, подхватив лопату, решительно направился к дому. И парни, подорвавшись, наперегонки понеслись в дом. Даже прихрамывающий Марков, который время от времени вспоминал про свою «рану». Вломились как стадо обезумевших слонов и засыпали снегом весь холл и лестницу. На крыльце с ними столкнулся Петров, а когда понял, куда все бегут, тут же с улюлюканьем бросился следом, сбивчиво советуя на ходу: «Если увидите привидение, ущипните себя, а если оно не исчезнет, то ущипните его». Они влетели на третий этаж с таким грохотом, что если там и были привидения, то от такого шума наверняка все попрятались. Внутри башенки была деревянная винтовая лесенка, стены которой были увешаны книжными полками, с точностью повторяющими изгибы перил. Лестница вела вверх и вниз. Наверху — небольшая круглая комната, где стоял широкий письменный стол и кресло, а остальное пространство тоже занимали книжные шкафы. Воздух в ней был спертый, застоявшийся, но ощущения сырости не чувствовалось, хорошее, располагающее место, не хуже чем мансарда. Здесь же мы нашли шахматы, колоду карт, сигары. Но ни малейшего намека на призрак. А в самом низу обнаружили чулан и две двери. Одна деревянная, но очень крепкая и запертая со стороны лестницы на засов, вела прямиком в гараж, а другую массивную, оббитую железом, открыть не получилось. В чулане под лестницей, за дощатой перегородкой стоял новенький, блестящий снегоход, а за ним целый склад всевозможного зимнего инвентаря: лыжи, снегоступы и санки — маленькие и большие. Сюда, судя по всему, воришки не смогли пробраться. Якушин так обрадовался снегоходу, что вообще позабыл для чего мы туда пришли. Сразу же полез разгребать чулан и велел парням вытаскивать все эти вещи наверх. — Всё, Тоня, забудь. Нет здесь никаких призраков. Ты же видишь. Тебе просто показалось, — на бегу бросил он, когда я сказала, что всё равно не понятно, почему башня открыта. Они стали всё это носить наверх, а когда Якушин и Герасимов с горем пополам достали снегоход и потащили в гараж, я вдруг заметила висевший на загнутом гвоздике, вбитом в дощатую перегородку, большой золотистый ключ с двумя бородками. А когда сняла его и начала рассматривать, нагрузившийся лыжными палками Марков, не доходя до гаражной двери, вдруг повернулся ко мне и сказал: — Ладно, Осеева, я тебя прощаю. Ты же всё-таки тогда, возле школы за меня заступилась. — И я тебя, — ответила я со странным облегчением, и он, согласно кивнув, ушел. Ключ оказался от той второй, запертой железной двери, он без труда вошел в замок и легко повернулся. Я осторожно приоткрыла дверь. Внутри было так темно, что хоть глаз выколи. Бездонный проем мрака — мой самый жуткий страх. О том, чтобы войти туда в одиночку, даже думать было нечего. Парни уже выкатили на улицу снегоход и пытались проверить, работает ли он. — Саша, — я легонько тронула за плечо сидящего на корточках Якушина. — Что ещё? — он резко и недовольно поднял голову. — Да, нет. Ничего. Я собиралась уйти, но он всё-таки отложил отвертку и выпрямился. — Я слушаю. Это прозвучало как одолжение, как если бы я пришла что-то просить. — Ну, говори же, — он вытер руки о штаны и даже попытался улыбнуться. — Когда вы ушли, я нашла ключ и открыла ту железную дверь. — И чего там? — Не знаю. Темно и воняет сыростью. — Ну, и что? — Саш, я тебя обидела чем-то? — Нет, — на его лице отобразилось некоторое сожаление. — Просто мы занимаемся важными делами, а ты придумываешь всякое и отвлекаешь. Займись и ты чем-нибудь полезным. — Если бы не я, то вы бы не нашли все эти штуки. — Согласен. Огромное тебе спасибо. С остальным давай потом, — и, не дожидаясь моего ответа, снова взялся за отвертку. В мансарде было светло, тихо и как-то очень спокойно. Амелин сидел на кровати в наушниках и, обложившись книгами, что-то читал. На подоконнике и сундуках тоже стояли стопки книг. — Привет, — я вытащила у него из уха наушник, от неожиданности он вздрогнул, а затем разулыбался так, словно увидел чудо из чудес. — Наконец-то ты пришла! — Откуда у тебя все эти книжки? — В библиотеке взял. Представляешь, я даже словарь английский нашел. Только он маленький очень, а вот итальянских много. Но итальянский я совсем не знаю. Он показал квадратный словарик в мягкой обложке. — В какой такой библиотеке? — подозрительно спросила я. — Которая в башне. Там оказывается такая большая библиотека от первого этажа до самой верхушки. — Как ты узнал? — Просто зашел и увидел. — Нет. Как ты туда попал? — Через дверь, глупенькая. — Слушай, прекрати паясничать. Как ты открыл дверь? — Я нашел ключи, — сказал он, вытаскивая из-под подушки увесистую связку. — В сундуке, под игрушками были. Амелин помахал у меня перед носом большеглазой плюшевой пандой. — Значит, это ты там ходил? — я вырвала у него панду и замахнулась. Он моментально прикрыл голову руками. — Где ходил? — Сейчас, как врежу тебе. — Я только книжки взял и всё, — жалобным голосом проговорил он из-под рук. — Дай сюда ключи. — Не могу, — он шутливо спрятал связку за спину. — Всем известно, что женщинам нельзя давать ключи. Особенно, если это касается запертых дверей. — Ладно, у меня тоже есть кое-что. Уловка мигом сработала. Он заинтересовался. — Что же? Теперь была моя очередь вредничать. — Я нашла свой ключ, — достала и показала ему, — от одной таинственной двери. — Так, значит тот душераздирающий вопль, от которого содрогнулся весь дом и который заставил меня похолодеть от ужаса, был возгласом радости и удивления, когда ты нашла этот ключ? Он сиял, невероятно довольный своей шуткой. — Как же ты меня бесишь! — А ты не бесись. Просто расскажи, что за дверь? — И не собираюсь. У тебя удивительная способность злить на ровном месте. — Успокойся. Хочешь, я тебе почитаю? Это всегда помогает. Он потянул меня за руку и усадил рядом с собой, затем раскрыл книгу и стал с середины читать. «Пришла в себя девушка и огляделась — видит, стоит перед ней дворец черного мрамора, вокруг него прекрасный сад раскинулся, а возле дворца — косматый зверь. Обмерла красавица со страху, а зверь вдруг говорит ей ласковым голосом: — Не бойся меня, красна девица, я тебя не обижу. Погуляй сперва по саду, а потом во дворец ступай, там тебе и стол и ложе приготовлены. Да смотри: что бы с тобой не приключилось, не произноси ни звука, даже если тебя мучить станут. Сказал зверь и исчез. Дворец и внутри и снаружи был выложен черным мрамором и вся мебель в нем была из черного мрамора. В одной комнате стоял маленький столик, а на нем дорогие яства. Наелась красавица, напилась у колодца ключевой воды, а когда небо окрасилось вечерней зарей, улеглась на ложе спать. Около полуночи раздался страшный грохот, двери с треском распахнулись, и в ее покои ворвалась орава безобразных чудищ. Налетели на девушку, щиплют, когтями рвут, царапают, а она молчит, ни звука не издает. Как налетели чудища, так и улетели. Уснула красавица. А проснувшись поутру, увидала, что треть черного замка стала белой». — Зачем ты мне это читаешь? — я шлёпнула пандой по книге, и та захлопнулась. — Это подкол такой, чтобы меня ещё больше запугать? — Это не подкол, — он невинно захлопал глазами. — Это сказка «Розочка». У меня в детстве такая книжка была, когда я с бабушкой и дедушкой жил. В деревне, пока не уехал. — Как вообще в наше время можно в деревне жить? — Там было классно. Особенно заброшенные поля, которые летом цвели красным клевером. Очень красивые поля. Ещё там была речка. Маленькая, быстрая и очень холодная. И я на полном серьёзе думал, что это тот самый источник, в котором течет живая и мертвая вода. Даже несколько раз пытался оживить дохлую мышь. Потому что из-за бабушки у меня в голове всё смешалось. Она хоть и была образованной женщиной, воспитанной в советское время, но вся её родня родом из деревни, так что она считала совершенно нормальным оставлять блюдечко с крошками для домового. А ещё она всегда готовила ужин, даже когда после работы приходила. Что-то очень вкусное: жареную картошку или макароны по-флотски. А на обед всегда оставляла нам суп. Дед больше всего любил грибной, и у нас повсюду сушились грибы. Если бы ты знала, как они обалденно пахнут. Наверное, это было счастье, жаль, что я об этом тогда не знал. — Почему же ты от них уехал, если тебе нравилось? — Потому что они умерли. Просто взяли и умерли в один день. Так бывает, только не спрашивай, пожалуйста, как «так», — на выдохе прохрипел он и в ту же секунду закашлялся до слез.  — Ты таблетки пил? — попыталась я перевести тему. Он помолчал немного, возможно всё ещё вспоминая своё, а затем поднял глаза и хитро сказал: — Главное моё лекарство — это ты. Ему определенно нравилось ставить меня в неловкое положение. — Будешь продолжать в том же духе, и я прекращу с тобой общаться. Вроде всё хорошо, а потом бац, и начинается какая-то пурга. — Расскажешь, чего тебе там привиделось? — Я точно знаю, что это было на самом деле. Не хотите, можете не верить. — Они не верят? Даже твой Якушин? — Почему это мой? — Что, я не вижу, как ты на него смотришь? — Кончай выдумывать. Никак я не смотрю. Он просто старше, и я к нему прислушиваюсь. — Особенно внимательно ты прислушивалась к нему у фонтана. Это было очень трогательно. — Иди нафиг. — Так, что? Расскажешь, чего боишься? Я же тебе рассказывал про зарезанного мальчика. — Ага, и про девушку в белом платье на красной машине. — Думаешь, что тут водится привидение? Я ответила не сразу, потому что такое было очень сложно объяснить. — Обычно они приходят ко мне по ночам из темноты и кажутся лишь призрачными образами чего-то жуткого и необъяснимого, теперь же, это случилось средь бела дня и было до ужаса правдоподобно. Амелин понимающе кивнул. — Раньше я тоже боялся темноты. Нам соседи снизу регулярно перерезали провода из-за того, что Мила после клуба приводила гостей, и они шумели по ночам. Мы иногда по два месяца без света жили. И поначалу я тоже паниковал, потому что приходилось всю ночь сидеть в темноте одному, но потом привык и научился с ней дружить. — Почему это ты сидел ночами один? — живо заинтересовалась я. — Потому что я живу с сестрой. У неё работа такая. Она танцовщица, — новый приступ кашля свалил его на подушку, несколько книг слетели с кровати и рассыпались, а когда я их подняла, он уже снова сидел, как ни в чем не бывало. — Это ужасно — оставаться ночами одному, — понимающе сказала я.- У меня тоже один раз такое было. — И что? — Ничего. Просто, — про это говорить не хотелось. — Понимаешь, темнота — как боль, её просто нужно принять. И потом она станет частью тебя самой, — произнес он многозначительно. — Глупость какая-то. Зачем мне это принимать, если это ненормально? Если я от этого физически болею? — А ты просто расслабься и не думай о плохом. Темнота обостряет чувства, обоняние и слух. И ты становишься сильной, только по-другому. — Ерунда. У меня сердце в эти моменты останавливается, и я задыхаюсь. — Это как будто так глубоко ныряешь внутрь себя, что мысли отходят на второй план, и остаются только ощущения. Даже приятно. Мы все приходим из темноты и уходим в неё. Темнота, одиночество и боль — это суть нашего пребывания в этом мире. — Опять твои заупокойные разговоры? Меня от них тошнит. — От себя не спрячешься, Тоня, — заявил он поучительно, как тогда у него дома, когда мы приходили с Герасимовым. — Или терпи и пересиль себя, или живи всё время в страхе и бегай от призраков. — Слушай, не нужно мне тут ля-ля про терпение. Я видела твои руки. Ты сам замороченный и слабый. И вообще, суицидники не имеют права поучать кого-либо. На мгновение помрачнев, Амелин снова натянул сияющую улыбку. — Я просто хочу сказать, что сильнее смерти ничего нет, а темнота не убивает. Я пришла обсудить случившееся, а он постоянно уводил в сторону и затевал разговор не о том. — Мне надоело с тобой разговаривать, — я встала. — Так, что там за той дверью? — Тёмный и страшный подвал. Ничего интересного. Если хочешь, могу даже отдать тебе этот ключ. — О! — вдруг обрадовался он. — Клин клином, Тоня. Давай сходим ночью туда? — Ещё чего. — Значит, всё-таки ты слабачка. Что и требовалось доказать, — по лукавому выражению лица я видела, что Амелин пытается взять меня «на слабо», и он не ошибся, со мной это всегда работало. В конце концов, мне же не одной туда идти. А если ещё и свет включить, то будет совсем нормально. — Ничего не увидим, значит, там нет никаких призраков, и тебе показалось, — сказал он, — а если увидим, то я докажу всем, что тебе можно верить. — Хорошо, — сдалась я. — Только пока никому не говори про это.