Вершитель судеб в картонной короне

Даже моя корона и мой трон не были так реальны, как тепло этой руки. ©

***

Они никогда не говорили об этом. Но все же он думает, что их история началась где-то там, среди водной тины, запутавшейся в рыжих волосах Арчи и его собственных пальцев, совершенно не к месту дрожащих от пробравшего его восторга. Джаг, наверное, мог бы до конца жизни здороваться с Арчи именно так – зарываясь пальцами ему в волосы, до конца жизни игнорировать смешки придурков, вроде Реджи, до конца жизни делать вид, что ему вовсе ни к чему отношения и прочее дерьмо, ведь он долбанное ничтожество в своей собственной повести, и все, что ему действительно нужно – это опора и, может быть, отсутствие сомнений на свой счет. Арчи мог бы стать опорой. Но Арчи не избавил бы его от сомнений, потому что он – главная их причина. Или все началось, когда Арчи впервые сказал ему, как в нем нуждается. Или в ком-то вроде него. Наверное, чтобы тыл был преданно прикрыт. Джаг бы сделал для Арчи разное дерьмо, никто даже и представить не смог бы. Даже сам Арчи, потому что, на самом деле, Джаг не делал никакого дерьма для него. Ничего не делал, и он сам не всегда может понять, это из-за обиды или слишком сильной привязанности, не дающей ему спокойно, блять, вдохнуть. Арчи по законам канона семнадцать или около того, но опять же по законам канона – он слишком трезв и рассудителен для своего возраста, чтобы обижаться на Джагхеда в ответ. Джаг взрывается от резонанса, медленно. Он чувствует нарастающий взрыв каждой клеточкой своего тела, но не чувствует боли. Это скорее как… смирение. Джаг чувствует себя, словно приласканная псина, которой однажды выстрелили в лоб. И он не знает, рад ли он тому, что патроны оказались холостыми. Все могло начаться и позже, когда его мама с сестренкой пропали из его жизни, а отец оказался слишком далек для него, несмотря на то, что был так близко. Арчи, пожалуй, в тот момент был единственным человеком, который не давал ему сломаться, хотя, по правде, он не делал ничего для этого. Просто существовал. Это могло бы начаться и раньше. В тот первый раз, когда Джаг ощутил его так близко, что уже сам не мог разобрать, где кончается дыхание Арчи и начинается его. Джаг с того расстояния – к черту это слово, они стояли почти вплотную, – видел действительно многое. Не тот мелкий шрам у брови, который он любит всем своим сердцем просто за то, что он на лице Арчи. Не прочие детали его жизни, вроде мелких веснушек или трещин на губах, которые он, на самом деле, уже все давно рассмотрел и выучил, словно карту. Он просто видел Арчи, и это многое изменило, ведь все те слова, что он сказал после, были сказаны лишь благодаря этому. Джаг чувствует себя маленькой, ничего не значащей точкой во вселенной. Вроде одной из тех слабо светящихся голубым светом звезд, угасающих на черном небе. Гораздо позже он узнает, что такие звезды светят тусклее, не потому что умирают, а потому что горячее внутри, чем те, что первыми привлекают к себе внимание. Но это будет позже. А сейчас Джаг умирает, потому что он, черт возьми, не знает, как выбраться из этого замкнутого круга собственных эмоций. Внутри его головы будто зациклило матрицу событий, связанных с Арчи, и он совсем-совсем не знает, как сопротивляться чувству, что сжимает диафрагму и затапливает сердце быстрозастывающим цементом. Возможно, все началось даже не здесь. Не в их жизнях, а там, где Джаг – вершитель их судеб. Это началось где-то между строк его повести, абсолютно случайно, из-за какого-то стыдливо вписанного словечка. Это началось даже не с ними, но это началось, и Джаг, к своей глупости, поверил в это. Арчи там такой, каким его видел Джаг лишь однажды: в тот первый раз, когда, как ему казалось, все началось. Хотя, наверное, он был таким всегда, но слова оголили суть. Чем больше Джаг писал, тем больше понимал, тем больше тонул в этом песке, и самое страшное во всем этом то, что ему совсем не хотелось, чтобы его спасали. Ему нравится Арчи из его повести, с солнцем вместо улыбки. И ему нравится Джагхед – мальчик с картонной короной на голове и без единой причины этого стесняться. Ему нравится, что в этой повести их истории переплетаются крепко, намертво, узлами, даже если там, за пределами его ноутбука, все гораздо хуже. Но здесь. Здесь у Джагхеда другая жизнь, и у него порой кружится голова от количества поцелуев и небрежных, обыденных прикосновений, коих тысячи и больше. И он теряется, тонет в своей повести, в которой он сам решает свою судьбу. Ему так хорошо с Арчи, когда тот шепчет ему ласковое «Джаг» прямо на ухо, раскрывает губы языком и дышит, потираясь бедрами о его пах, пока сам Джагхед замирает перед монитором и тихо выдыхает, сжимая колени. Ему так чертовски хорошо. В том правильном мире, где Джагхед – правитель с картонной короной на голове, у него есть шанс победить и оставить главный приз себе. В том мире он решает, какие правила нужно создать, а какие исключить, чтобы победить. И какие придется обойти половчее, чтобы его приз остался с ним. Джаг так сильно жалеет, что в реальном мире его корона – это лишь шапка, над которой все смеются, и у него нет никакого права вершить судьбы. Джаг чувствует себя порывом ветра из «Темной башни». У него тоже была своя история, которую он рассказывал в пустоту. Возможно, это началось, когда Джаг осознал до конца, почему их дружба скатывается по пизде. Когда Джаг внезапно, даже для себя, замкнулся, захлопнул ту дверь, что всегда была широко открыта именно для Арчи… и, возможно, тогда-то все и закончилось. - Я могу здесь присесть? Джаг еще секунду смотрит в монитор, на какое-то из тех слов, что он не решился бы сказать Арчи в лицо, а затем медленно поднимает голову. - Если хочешь, - говорит он, мелко вздрогнув от всплывшего в голове образа. Арчи нерешительно смотрит в ответ. Джаг хочет улыбнуться и сказать ему «все в порядке, ты можешь здесь сесть», но вместо этого он продолжает смотреть на Арчи так, словно тот разрушил его жизнь от и до. Так, как он и должен смотреть, на самом деле. Он говорит: - И кто ты теперь? Мистер-Всеми-Любимый-Футбольный-Король? Арчи не реагирует на подначку. - Нет, - он быстро оглядывает Джагхеда, будто действительно желает убедиться, в порядке ли он. Какая глупость. – На самом деле, я немного напуган. Я потерял сегодня своего лучшего друга. Арчи смотрит очень внимательно. Возможно, даже слишком, и Джаг некстати вспоминает о собаке, которой вот-вот собираются прострелить голову во второй раз. Арчи не перестает смотреть, даже когда Джаг упоминает имя Бетти. Они оба знают, что речь не о ней. - Поговори с ней. Это многое значит, - говорит Джагхед, опуская взгляд на строчки в своем ноутбуке. «Я люблю тебя, Арчи Эндрюс». Джаг моргает и вновь поднимает взгляд. Вновь не те слова, которые он должен произнести вслух. – Для меня бы это значило многое. Арчи выглядит так, будто следом за движением его пальцев последует глухое «бах». - Так, ты скучал по мне? – спрашивает Арчи, и Джаг все-таки улыбается. Возможно, это так и не началось. Но он и здесь вершитель своей судьбы, пусть он в дурацкой шапке и весь пропитанный сомнениями на свой счет. Возможно, это так и не началось. Но это могло начаться прямо сейчас.