***
4 года назад***
… В багровых отсветах мрака собственного небытия, как в последних вспышках сознания, высвечивалось ускользающее живое стремление не остаться здесь, не поддаться, не ослабеть перед лицом вечного заточения. Отец год держал меня в изоляторе, даже на улицу не выпускал. Ко мне постоянно кто-то заходил: врачи, другие альфы, охранники. И каждый смотрел на меня со страхом, смешанный с отвращением. Будто в цирк уродов заходят, некоторые даже не постеснялись втихую посмеяться надо мной… Я не выдержал и поддался зверю. Он сбежал с завидной легкостью. Видимо, он не полностью зверь, как я считал до этого, просто слишком умный. Если бы он сделал это раньше без моего согласия, я сам бы вернулся обратно. Мы продолжали бежать, сплотив общие усилия, гоняемый разраставшимся страхом. Я боялся снова оказаться в душном помещении метр на полтора, где даже на полу приходилось лежать в скрюченном виде. Всегда, как открывалась дверь камеры, мне казалось, что спасение должно быть близко, что оно вот-вот мелькнет впереди слепящим, освобождающим светом. Что оно попросту есть. Но с каждым разом разочарование накатывало волной, цепляя своими когтями, и, в конце концов, как мясник, отрывающий куски кровоточащего мяса, вырывал из груди сиплый, отчаянный, неудержимый крик. Это был наш общий страх — мой и зверя. Снова быть запертыми. Я добровольно отказываюсь от всего — от друзей, от семьи, от прошлой жизни. Я меняю её на свободу нынешнюю. Так звучали строки моего обета зверю. Он дарит мне свободу, а я ему контроль… Мы были уже далеко от города. Перед глазами не было родных улиц, что не могло не радовать. Отец сначала проштудирует город, а это дело не быстрое. От долгого бега в горле пересохло. Я зашёл в ближайший бар. На меня сразу все обратили внимание. И немудрено, в шортах и майке, без обуви, весь побитый. — Воды. — прохрипел я бармену. Он передернулся, но двухлитровую все-таки дал. Ах, хорошо, негазированная… — Эй, малыш! Я даже не сразу понял, что это обращаются ко мне, а когда сообразил, то вопросительно посмотрел на мужчину, обратившегося ко мне. Это был высокий и худой мужчина с длинным костлявым лицом и волосами цвета вороньего крыла. Когда увидел, что я смотрю на него, он сказал: — Что стряслось, парень? Избили? Я снова оказался в центре внимания, но сейчас на меня смотрели с любопытством и насмешкой. У кого она читалась в глазах, у кого скользнула по губам. Я прекрасно знал, чем она вызвана. Здоровый парень в измятом и грязном костюме с чужого плеча и перевязанной головой. «Бродяга. Босяк», — читалось в их взглядах. Несколько смутившись от столь пристального внимания, я отрицательно покачал головой в ответ. Он сказал что-то ещё, но я не понял, в ушах звенело. Его шутку встретили новым взрывом смеха. Глупые шутки и дурацкий смех смыли растерянность, и теперь я уже со злостью смотрел на смеющихся, чем вызвал у них новый приступ смеха. В их глазах я не представлял угрозы. Это неправильные мысли… — Пойдем-ка выйдем. — Ууу! Как страшно! — комично испугался придурок, но на улицу вышел. Мы встали друг напротив друга. Я знаю, как ломать человеческие ноги: левый захват и толчок плечом ниже колена. Человек редко распределяет свой вес равномерно на обе ноги. Чаще переминается с ноги на ногу, перемещая нагрузку с одной на другую. И важно броситься именно на ту ногу, на которую в данный момент большая нагрузка. Это вышло легко. Все-таки занимался СамБО, меня учили отец и брат — лучшие спецназовцы города… А ещё важно, толкнув под колено плечом туда, где нервов узел, всем своим весом удержать вражью ступню на земле. Если удастся — минимум один перелом гарантирован. У него такая отвратительная техника. Он пытался защищаться, рыпался из стороны в сторону. Выглядело смешно. Ступню его на земле удержал, и потому у самого уха в голенище затрещали, ломаясь, кости. Он валился назад с протяжным воем. Внезапная потеря равновесия — одна из двух основных причин панического страха. Он был сокрушен. Страх был причиной его воя. — Не надо! Пожалуйста! — завопил он. — Уже не смешно? И бил его. Бил долго, пока на плечо не легла тяжелая рука. Ко мне подошёл мужчина: старый, в хорошей одежде, с суровым лицом. — Я — Остап Владимирович…