Расплата за будущее

      -Заключенный, на выход.       Привычная команда, означающая очередной допрос. Вот только по расчетам Макса сейчас глубокая ночь — время, когда судьи, прокуроры и даже дежурные охранники видят сладкие сны и вовсе не помышляют о работе. Значит, это то, о чем было сказано в записке? Неужели ему помогут выйти отсюда?       Понимая, что сейчас нельзя задавать вопросы, Максимилиан послушно пошел за охранниками. Лестница вверх, одна, вторая, освещенный факелами коридор, решетки и...       -Пропустить. Заключенного переводят в Венсенский замок. Приказ короля.       -Проходите.       Свежий воздух, напоенный ароматами лета, показался графу настоящим нектаром. Хотелось остановиться и пить его, точно изысканное вино, запрокинув голову, чтобы видеть россыпи звезд на черном бархате неба. Но мешкать было нельзя.       Макса вывели в ворота, за которыми стояла запряженная белой клячей тюремная телега. Несмотря на то, что появилась реальная надежда на избавление, сердце сжало ледяным холодом — именно на этой телеге заключенных доставляли к месту казни. Темные пятна на досках днища, виднеющиеся в свете фонаря, что держал один из охранников, не оставляли в этом никаких сомнений.       Руки приковали к специальному брусу вдоль борта, и телега медленно двинулась прочь от Бастилии. Все это происходило в полной тишине, и Макс начал чувствовать себя призраком, что в новолуние проходит по улицам, выискивая, кого бы забрать с собой на тот свет. Однако эти мысли навевали не страх, а лишь некоторое любопытство, как это часто бывает во сне.       В ту ночь было похоже — Ночь на краю волшебства... Непроглядная тьма, но вызванная не новолунием и не пасмурном погодой, а тем, что ночное светило было скрыта тенью, подобно тому, как это иногда происходит с солнцем. Какая-то особая сказочность и нереальность, витающая в воздухе, а еще — вера в свое великое предназначение, в свои силы и избранность. Одним словом, ночь гордыни — именно в такую пору и может появиться на свет Пятый элемент, богопротивная тинктура, едва не стоившая своему первооткрывателю души...       Сначала телега действительно двигалась к юго-восточным воротам, откуда начиналась дорога на Венсен, однако довольно быстро граф потерял чувство направления — ночной Париж был темен и однообразен.       Из города тюремную телегу в сопровождении конной стражи также выпустили без вопросов. Было прохладно, и Макса, одетого только в тонкую рубашку и кюлоты, начал пробирать озноб. Они ехали уже довольно долго, ничего не происходило, и у графа зародилось подозрение, что это никакое не спасение, а действительно перевод в главную тюрьму для аристократов — Венсенский замок, где в свое время прятался от преследований сам Анри IV, тогда еще король Наварры.       Темнота по причине новолуния стояла непроглядная, а фонари, закрепленные по углам телеги, казалось, только сильнее ее сгущали. Так что, откуда донеслось резкое: «Стоять!», понять было сложно. Мул шарахнулся в сторону, телегу мотнуло, заржала лошадь одного из охранников, а из мрака возникло несколько темных фигур всадников. Тут же залязгало оружие, раздалось несколько стонов, но ни слова более произнесено не было, отчего Максу снова показалось, что он просто заснул в своей камере и видит гротескный сон.       Иногда в свете фонаря поблескивали чьи-то шпаги или доспехи, но звуки боя были какими-то вялыми, точно все это представляло собой не более, чем театральное представление. Или... так оно и было? Наконец, все стихло.       -Господин граф, вы меня помните?       Некто подошел в Максимилиану, сидящему к борта телеги, и поднес к своему лицу фонарь. Лицо было в меру молодое, в меру упитанное и лихо усатое. А вот голос показался отчасти знакомым.       -Простите, нет. С кем имею честь?       Незнакомец звякнул чем-то и принялся отпирать замок кандалов, которыми пленник был прикован к телеге.       -Я Гийом, из деревни, что выкосила холера. Вы еще нам работу в своем поместье дали, припоминаете? Только землепашец из меня не получился, а вот в охране замка я очень даже пригодился.       Наконец непослушный замок поддался, и Максу показалось, что его руки, лишенные привычной уже тяжести, вот-вот взлетят, как надутый теплым воздухом бычий пузырь. Конечно, он помнил группу незадачливых разбойников, которых они с Арманом встретили по пути в Марсель.       -Рад видеть тебя в добром здравии, Гийом.       -И я рад вас видеть на свободе, господин граф, - он помог д'Альберу, чьи ноги затекли от долгого сидения на полу телеги, сойти на землю, и принял из чьих-то рук конский повод, - это ваш Иней, господин граф. Поскакали, нас ждут.       -А охрана? - в неверном свете фонарей виднелось четыре распростертых на земле тела.       -Мы их оглушили, скоро они очнутся. Да вы не волнуйтесь, ваше сиятельство, им хорошо заплачено. А нас ждут в Бриене.       У Макса стало легко на сердце — значит, этот план придумал Арман, несмотря ни на какие размолвки в прошлом. Граф ловко вскочил в седло любимого коня, который за прошедшие годы не утратил ни красоты, ни резвости, и весело воскликнул:       -Вперед!       -Я, конечно, понимаю, что мэтр Анри оторвет нам голову...       -И правильно сделает!       -...но подобное стечение энергий и небесных тел происходит раз в тысячелетие, и если мы этим не воспользуемся, то станем такими же посредственностями, как и сотни других алхимиков до нас.       Глаза Макса горели, он жестикулировал, пытаясь убедить скептически настроенного друга провести трансмутацию именно сегодня и без участия уехавшего по поручению короля наставника.       -Ну, допустим, трансмутация произойдет, - склонил голову на бок де Бриен, - но скажи, как мы поймем, что получили именно эликсир бессмертия, а не золотой напиток*?       -Мы поймем, - с уверенностью сказал граф.       -Мируар, я уже говорил тебе, что ты ненормальный? - закатил глаза Арман.       -И это слова человека, приведшего меня в Орден, - засмеялся Макс, - нет, все. Решено. Сегодня ночью или никогда!       -Вечно ты впутываешь меня в какие-то сомнительные авантюры, да еще и в моем собственном доме, - простонал барон.       -Что ж поделать, если именно из Бриена звезды и закрытая тенью Луна будут видны в самой выгодной позиции, - развел руками его друг. Сейчас они сидели в гостиной фамильного замка Армана: Макс наигрывал что-то на лютне, а молодой барон размышлял над шахматными фигурами. Его друг был к шахматам равнодушен, так что приходилось играть с самим собой.       -Если честно, меня другое беспокоит, - уже серьезнее сказал д'Альбер.       -Ммм?       -Иногда мне кажется, что работая над эликсиром, я бросаю вызов Богу...       У Армана складывалась весьма сложная ситуация в шахматах, разрешить которую он не мог вот уже больше часа, и, наконец, вроде бы ухватил мысль, поэтому обсуждать что-либо с другом дальше совершенно не хотел. И сейчас проговорил, чтобы отделаться:       -Ну так помолись, может, поймешь, кажется или нет...       -А это мысль! Я, пожалуй, так и сделаю.       Макс прекратил музицировать и стремительным шагом вышел из комнаты, направившись в замковую часовню.       Арман чуть раздраженно глянул вслед другу. И что ему в голову ударило? Впрочем, оно и к лучшему, никто не будет отвлекать от партии... Вот только сосредоточиться на шахматах больше не получалось, а в голову лезли непрошеные мысли. В последнее время он чаще стал задумываться о деятельности Ордена. Первая эйфория от полученных знаний и причастности к чему-то великому прошла, и вернулся присущий барону де Бриену скептицизм.       Он перенесся мыслями на год назад — именно тогда, в 1600, в душу Армана впервые пробрался червь сомнения. Ни он, ни, тем более, Макс не были в Риме в тот страшный день, когда там, на площади Цветов сгорел на костре член тамошнего отделения Ордена Джордано Бруно. Сказать по правде, его арест и казнь удивили обоих, и во время первого же малого собрания Арман задал вопрос о причинах:       -Насколько мне известно, Бруно верно служил целям Ордена, проповедуя пантеизм** и...       -Он начал сомневаться, - оборвал его королевский прево и по совместительству Великий Магистр Антуан Морель, - причем, сомневаться настолько, что пожелал предать Орден.       -И в чем же именно он начал сомневаться? - спросил Максимилиан.       -Какая разница? - фыркнул маркиз де Лафрамбуаз, напыщенный юнец, сын главного распорядителя Двора.       -И его решили убрать руками Церкви? - Арман демонстративно проигнорировал маркиза, которого откровенно презирал за капризность и жеманство, - ведь никого больше из пантеистов и даже полных материалистов инквизиция не преследует.       -Верно мыслите, Бриен, - кивнул Морель, - в отличие от комедиантов, вроде масонов, мы мыслим в масштабах не настоящего, но будущего. Вина Джордано Бруно не столь значительна, чтобы отправлять его на костер, однако он был избран нами дабы войти в историю. Орден сделает все, чтобы будущие поколения увидели в нем символ борьбы между передовой мыслью, наукой и — Церковью. И в этом, несмотря на отступничество, которое без сомнения заслуживало наказания, его великая роль.       Арман усмехнулся, вспомнив с каким потрясенным выражением слушал эти речи Макс — для него стало откровением весьма прохладное отношение Ордена к Церкви. Однако никаких разъяснений больше не последовало, и разговор этот постепенно забылся, а работа над эликсиром захватила графа и, чего уж греха таить, самого Армана целиком.       На самом деле этот разговор произвел на Макса куда более сильное впечатление, чем думал его друг, и тоже зародил в душе зерно сомнений, а еще желание до конца разобраться в истинных целях Ордена. И это желание стало сильнее изначальной радости от обретения знаний. Но что же до алхимических опытов, то остановить их сейчас, когда цель из несбыточной химеры превратилась в достижимую (хотя пока только теоретически) реальность, было выше его сил.       И теперь в маленькой замковой часовне он горячо молился перед распятием, прося помощи в достижении заветной цели.       -Господи, только Тебе под силу сотворить невозможное, - шептал молодой граф, - и только с Твоей помощью я смогу обрести власть над материей! Обещаю, что это будет моим последним алхимическим опытом — получив эликсир, я уничтожу лабораторию и больше никогда не прикоснусь к ретортам и реактивам. А еще... Господи, здесь и сейчас я даю обет однажды принять священнический сан, чтобы посвятить остаток жизни искуплению своих грехов и молитвам. Господи, укажи мне верный путь, дай сил ступить на него и следовать воле Твой, дай веры и понимания, и да будет на все воля Твоя!       Он молился словами и без слов, латынь сменялась французским, а французский греческим, время же перестало существовать, уступив место вечности, в которую погрузился Макс.       -Эй, ты там долго еще?! - нетерпеливый окрик Армана вырвал его из молитвенного безвременья, - темнеет уже!       Еле переставляя затекшие от долгого стояния на коленях ноги, граф двинулся за другом в лабораторию, которая была оборудована в бывшей капелле. Когда была построена новая, просторная замковая часовня, капеллу забросили, и она долгое время пустовала, пока не пригодилась для алхимических экспериментов.       Тут уже было все готово: огонь в очаге разведен, реактивы разлиты по колбам, склянки со всем необходимым выставлены на столе.       -Постой, нужна лютня, - спохватился Макс, обведя критическим взглядом рабочее место.       -Может, сразу музыкантов позвать? - фыркнул Арман, - что за блажь тебе в голову взбрела?       -Это не блажь. Врач, что лечил мою рану, Умар ибн Хусейн сказал напоследок, что эликсир можно получить только, если облечь рецепт в песню.       -И ты все понял буквально? - покачал головой де Бриен, - на Востоке всегда говорят витиевато и иносказательно, тебе ли, прочитавшему кучу арабских книг, не знать этого.       -Может, конечно, ты и прав, но я все-таки попробую.       С этими словами Макс кликнул Готье, своего слугу, и велел принести лютню, которую привез с собой из дома.       Арман отрегулировал направление установленного возле открытого окна телескопа и сверился с лежащими на столе часами.       -Пора.       Максимилиан закрыл глаза, настраиваясь. Изучая алхимию, он пришел к выводу, что ее нельзя равнять с другими науками, оперирующими только цифрами и фактами. Тут главным же было состояние, душевные вибрации, мысли, чувства, звуки, слова — все это, сплетенное в один жгут, точно нерв проводило импульсы от мастера к создаваемому им веществу. «Ночь на краю волшебства, ветер пьян от Луны...» вертелись в голове первые строки песни, которая должны быть вплетена в эликсир. Отринуть себя, слиться с эфиром.       После первых же строчек Макс почувствовал, что что-то не так. Эфир не отзывался, не возникало покалывание пальцев, не прокатывался по жилам огонь вместо крови... Он резко замолчал и взглянул на Армана.       - Ты ведь не веришь в то, что мы сейчас делаем, так?       - Верно, - хмыкнул тот, - но разве это важно?       - Важно, - Макс серьезно кивнул, - попробуй... ну, если не поверить, то хотя бы отбросить свой скепсис ненадолго. Попробуй представить, что это возможно - то, что мы сейчас делаем. Поверь в это хоть ненадолго, хорошо?       - Я попробую, - Арман вздохнул и прикрыл глаза. Поверить в возможность чуда? Легко сказать, но разве можно совладать со своими чувствами? Разве можно найти в душе то, чего там нет?       Макс снова заиграл, и Арман попытался сосредоточиться на песне, отринув все собственные мысли и чувства. Мелодия была прихотливая — одновременно страстная и тягучая, точно июльская ночь на юге, а голос, произносивший слова почти речитативом, гипнотизировал. Слова, которые рождались прямо здесь и прямо сейчас. Арман почувствовал странную легкость. Чувство полета - и одновременно падения. Дальше и глубже... Еще можно вернуться, но точно решившись, он бросился всем существом дальше, вслед за словами, за мелодией.       Макс отложил лютню и вернулся к столу, но песня точно повисла в воздухе — эфир напитался ею, ноты и слова пронизали его. Шаг сторожек, и тени, И факел, что плещет тюльпаном... Луч надежды, скользнув по губам Горло сдавит арканом***.       Отринуть все, чему учили их все мастера прошлого, все, что говорил мэтр Анри, слушать только желание самих веществ — вот главный смысл настоящей алхимии. Жизнь слепила погоней В потоке расплывшихся истин Ты ведь так и не понял Какой в этом смысл - бери, Я даю тебе смысл.       Пройти через холод и жар, через боль и блаженство, упасть в бездну и взойти на недосягаемые высоты — только так из тлена может появиться нечто новое и прекрасное. Так прими, проколи мне хребет копием Почерпни меня лжицей**** Пролей мою душу В прогорклые соты столетий - Холод и Пламень!       Пока оно еще спит, но в этом сне уже живет готовность к превращению, топливом для которого послужит их с Арманом вера в то, что все получится. Из куколки выпорхнет бабочка — главное верить и ни на секунду не сомневаться. Свет звезд Змееносца, что так хорошо виден в эту пору, напитает будущий магистерий той непостижимой силой, что сможет наделять других бессмертием. А Луна, скрывшая свой лик за надвинувшейся на нее тенью, подобна зарождающемуся эликсиру. Вверх, на взметнувшейся к звездам волне Что пролиться вовне не смогла Распадайся на взвесь и осадок!..       Любовь. Тот элемент, без которого магистерий никогда не сможет ожить — и именно поэтому ни один алхимик ранее так и не достиг успеха. Любовь? Макс никогда не был влюблен по-настоящему, но разве любовь — это только влечение полов? О, нет. Дружба, альтруизм, доброта, творчество — все это лики любви. Арман, а ты поделись своей любовью к молодой жене — немного, всего лишь одной искры будет достаточно! Беспредельная сладость свободы Отринуть свободу Лишь во властном объятии Солнцем пронизанных рук Ты пройдешь За хрустальные своды.       Вот! Большая стеклянная колба точно светится изнутри золотыми переливами — магистерий уже живет, он готов родиться. Родиться для того, чтобы творить только добро. Никогда и никто не прикоснется к нему с нечистыми помыслами! Быстро нарисовать графитовым карандашом прямо на столе алхимические символы, не ошибившись при этом ни в одной черточке. Сейчас, уже сейчас... О, ты прав, эти пальцы так больно тонки, Но смотри - обнажаю предплечье - ты видишь? Расплавленным блеском Обвил мне запястье Браслет саламандры Там, внизу, У излучины мертвой реки, Тростниковою флейтой на черном песке Мной начертана ветвь олеандра, Бьется пламя в пантакле меандра - Прочь! В этом пламени - морока плен, Это магия рвется из рук, Трепеща в переливах сапфира Ночь! Адаманты на черном крыле Путь изогнут, как царственный лук, Пронизай средоточие мира!..       Что это, гроза за окном? Но ведь только что светили звезды... Впрочем, так и должно быть. Да-да, именно эта невидимая энергия, которой наполнен грозовой воздух, в которой рождаются молнии — именно она послужит завершающим аккордом. Да будет гроза!!       Господи, мы уже так близко! Да исполнится воля Твоя!! Свет! Распаденье сферических тел, И космический ветер взорвал твою грудь Клочья снов разметав по вселенной! В Свет, за отмеренный твари предел! Обнажилась предмирная суть - Ты есть Он, только Он Изреченный...       Страшный грохот сотряс лабораторию. Вспышка, такая яркая, что способна была выжечь глаза, осветила полутемное помещение, а затем все взлетело на воздух. Витражные стекла осыпались водопадом разноцветных осколков, мешаясь с остатками колб, реторт и перегонных кубов. Затем все неожиданно стихло, и друзьям показалось, что они просто-напросто оглохли, но нет.       Тяжелый скрежет послышался под высоким потолком, и почему-то этот звук совершенно парализовал обоих, не давая сделать ни шагу.       Тяжелый чугунный крест, падая, угодил точно в колбу с переливающимся живым светом эликсиром, затем, пробив стол, вонзился в щель между плитами пола. Макс и Арман так и не узнали, откуда он взялся тут — скорее всего, это был всего лишь крестообразный кусок какой-то потолочной балки, но сейчас оба поняли: для них это крест.       -Это десница Божия. Арман, что мы с тобой наделали... - одними губами прошептал Макс, а эфир откликнулся затухающими строками песни: Холодно плыть за чертой, Отвергаясь блаженства и славы Во имя незнанья. Все, что могло быть тобой, Стало тенью Того, В Ком ты начал свое опознанье.       Кавалькада остановилась на лесной поляне. Судя по метавшемуся свету факелов и голосам, тут их ждали, однако разобрать что-то во тьме безлунной ночи было невозможно.       -Спасибо, Гийом, дальше мы сами.       Этот голос... Нет, этого решительно не может быть!       -Отец?!       -Все вопросы потом. Иди за мной!       Макс спешился и, передав повод любимого коня в руки одного из сопровождающих, двинулся на свет факела. Все вопросы действительно потом. Когда они вошли под темные своды коридора, д'Альбер понял, что в Бриен они, скорее всего, будут добираться через памятный с детства подземный ход. Все правильно, никто не должен видеть, что сюда прибыл государственный преступник и — страшно сказать! - беглец из Бастилии. Особенно это касается слуг, чьи языки невозможно укоротить никакими угрозами.       -А где Арман? - все-таки спросил Макс, следуя за высокой и чуть сутулой фигурой отца, что темной тенью двигалась впереди.       -Барон отбыл в Париж. Все должны увидеть его там, чтобы никому не пришло в голову заподозрить его причастность к твоему побегу, - голос отца звучал ровно, и, как ни силился, граф не смог определить его настроение.       -Логично, - кивнул он.       Подземный ход ничуть не изменился за девятнадцать лет: та же каменная кладка и капающая где-то вода, те же кольца для факелов по стенам. А вот и место, где они с Арманом нашли скелеты — ниша снова заложена камнями, причем, кирпичи более темного цвета образуют в кладке крест.       Они с отцом были в туннеле одни — пожалуй, впервые один на один с тех пор, как умерла Маргарита, мать Макса.       -Почему ты это делаешь для меня? - голос прозвучал хрипло. Мируар старший резко остановился и повернул к сыну красивое породистое лицо.       -А что, могло быть иначе? - довольно резко спросил он.       -Но ты ведь... Я ведь для тебя всегда был пустым местом... Повисла пауза. Долгая и тягучая, как расплавленная смола.       -Это не так... - наконец уронил пожилой герцог, - просто... ты не представляешь, как иногда трудно бывает попросить прощения. _______________ * Золотой напиток - средство, изготовленное на основе алхимического золота (промежуточного продукта при получении философского камня), способное исцелять болезни, омолаживать и продлевать жизнь. ** Пантеизм - модное в эпоху Возрождения философско-религиозное течение, отождествлявшее Бога с природой. *** - Здесь и далее в этой главе - стихи С. Калугина **** - Лжица — ложечка для причастия