Расплата за будущее

      Арман с досадой пнул подвернувшийся под ноги камень.       Опять его не пустили даже на порог Бастилии! Что же это за запрет такой, пересиливающий даже жадность охраны? Ведь он предлагал им столько, что каждый из стражников мог бы при определенной экономии прожить остаток жизни, не работая?       Казалось, вокруг Макса выстроена непробиваемая стена: ни увидеть друга, ни узнать ничего о его судьбе. Даже суд до сих пор не назначен, да и будет ли он, по крайней мере, публичный? Зная Орден, Арман склонялся к мысли, что судьба узника давным-давно решена, осталось только добиться от него местонахождения рукописи. Сам барон тоже не знал, где находятся злосчастные тетради. Но, может, оно и к лучшему.       Де Бриен перепробовал все, чтобы облегчить участь Макса: подкупы, угрозы, даже мольбы. Да, он практически умолял королевского прево и по совместительству Великого Магистра Ордена отпустить узника, дать ему возможность уехать и больше никогда о себе не напоминатьы. Обещал, что сам уговорит его признаться, где спрятаны рукописи. Все без толку.       Арман брел по набережной Сены, сам не зная, куда идет. Домой возвращаться не хотелось — с тех пор, как Аврора, забрав Лили, уехала к отцу, там было пусто и все напоминало о его ошибках. Тут же, напротив, было как всегда многолюдно: цветочницы расхваливали свой товар, цокали копыта лошадей, где-то надсадно орал осел, перекрикивались матросы с кораблей и лодок... Это был привычный Париж, царственный и убогий, суетливый и степенный — такой разный и такой родной город. Тысячи людей живут в нем своей жизнью, и только он, барон де Бриен, тут совсем один.       А вот и Лувр величественной скалой высится над рекой, глядя бесчисленными окнами на Нельскую башню. Сейчас все прошлые ссоры и эта нелепая дуэль представлялись Арману несусветной глупостью. Как же слеп он был, ничего не видя дальше им же выдуманной обиды! Слеп и глух. А теперь уже ничего не исправить...       Поначалу ярость действительно ослепила Армана. Он сражался с намерением убить того, кто отнял у него жену и дочь, лишив надежды на счастье, отняв самый смысл жизни, который он только сейчас нашел. Убить или погибнуть самому, потому что жить с раной вместо души невозможно.       Прозрение наступило, когда шпага, наконец, достигла цели, и Макс невольно схватился левой рукой за правый бок, рубашка на котором мгновенно окрасилась алым. Барону показалось, что с неба обрушился поток ледяной воды.       Что же он делает? Неужто, собирается убить лучшего и единственного друга? Да, горькая и темная, как море чернил, обида наполняла сердце, но все равно отнять эту жизнь он не сможет. Арман на миг представил себе Макса, лежащего на земле в луже крови, бледного и безжизненного, и содрогнулся. Что бы сейчас не произошло между ними, оставалось прошлое с его победами и горестями, что они всегда делили пополам. И как бы ни было сейчас больно, забыть этого де Бриен не мог.       Шпага дрогнула в его руке — какой-то миг Арман колебался, не зная, продолжать ему дуэль или остановить ее. Ведь, как не крути, а он фехтует лучше Макса, а значит, у того совсем мало шансов на победу. Но прекратить бой — значит сдаться, признать свое поражение. А самое главное, это означает остаться в живых и влачить жалкое существование лишенного веры в людей и надежд полутрупа. Что ж, выход один — поддаться и дать убить себя. Причем, поддаться так, чтобы Макс ничего не заметил — все же и он был не последним фехтовальщиком, и распознать поддавки ему не составит труда.       Судя по тому, что через некоторое время клинок шпаги противника уперся ему в горло, в своем старании Арман преуспел. Ну, вот и все. Сейчас он узнает, есть ли хоть что-то там, за чертой...       -Можешь считать меня трусом, но убивать тебя я не стану.       Де Бриен непонимающе поморгал, переводя взгляд с упавшей на землю шпаги на того, кто это сказал. Как это — не стану? Что за шутки? Мируар что, не понимает, что иначе нельзя? Или делает это намеренно, чтобы причинить еще худшую боль? Вот мол, какой я добрый, подавись своей презренной жизнью! Мало он уже унизил того, кто всю жизнь верил ему как себе, так теперь хочет окончательно растоптать?       Впрочем, с подлецами, действительно, не дерутся на дуэли, подлецам дают пощечины. По крайней мере, именно это твердил себе Арман все то время, что ехал от Нельской башни до своего особняка на улице Сент-Антуан.       Город уже проснулся, улицы наполнились выкриками торговцев, смехом, руганью и прочими звуками живущей своей жизнью столицы. Но де Бриен ничего этого не слышал, он точно был окутан коконом пустоты, в котором не было ни звуков, ни образов, ни даже мыслей — только горькая обида и безысходность.       Он остановил Нуар возле украшенного затейливой резьбой парадного входа, но спешиваться не торопился. Нечего ему делать там, дома его не ждут и возвращению рады не будут. Разве что крошечная Лили, ничего не зная об предательстве матери, по-прежнему тянула к Арману пухлые ручки и радостно улыбалась. А он, Арман, глядя на крошечную девочку, не мог отделаться от чувства вины за то, что не видит в ней собственную дочь.       Морис, верный слуга, подбежал, желая принять лошадь, но тот покачал головой:       -Передай хозяйке, что я уехал в Бриен, - бросил он.       -Слушаюсь, господин барон, - поклонился тот.       -Скажи, пусть в ближайшее время не ждет.       -Господин барон, мне поехать с вами? - обычно слуга обязан был сопровождать хозяина повсюду, но Морис знал, что тот предпочитает делать все сам и не прибегать к помощи прислуги.       -Нет, останешься здесь и будешь выполнять распоряжения хозяйки.       Слуга снова поклонился, а Арман развернул вороную кобылу и поехал прочь. Улица Сент-Антуан вывела его на площадь Бастилии — мрачная громада главной тюрьмы страны пристально щурилась на прохожих узкими бойницами башен, точно выискивающий жертву дракон. Арман послал Нуар в рысь — хотелось скорее миновать страшное здание. Не дай Бог когда-нибудь оказаться по ту сторону кованной решетки ворот!..       Как же он, оказывается, соскучился по родному замку! Будучи помощником Сюлли, последние годы Арман находился в постоянных разъездах, бывая дома только наездами. Да и то сначала он жил в Париже, потом вслед за Авророй перебрался в Монтегю. В Бриене нечего было делать — Аврора почему-то невзлюбила родовой замок мужа, а отец окончательно перебрался в Лувр, чтобы быть поближе к королю, верность которому старик поклялся хранить до самой смерти.       И вот теперь копыта Наур снова цокают по древним плитам могучего моста, перекинувшегося через заросший кувшинками крепостной ров. Построенный еще в XII веке, замок Бриен давно перестал служить военной крепостью, однако до сих пор был крепким и могучим, точно спящий великан, и в случае войны смог бы выдержать длительную осаду. К тому же арсенал, который они с Максом, будучи детьми, нашли в подземном ходе, никуда не делся, а оружия там хватило бы на то, чтобы вооружить целый замковый гарнизон.       Охранник, дремавший у ворот, не сразу понял, что вернулся хозяин, но, сообразив, просиял и бросился отпирать массивный замок.       -А мы уж и не чаяли, что вы родные места навестите, - говорил он, - вот радость так радость!       Одарив привратника целым экю, Арман спешился и передал повод кобылы в руки конюха, который радостно таращился на барона. Повелев подать обед в его комнату, он быстрым шагом отправился к себе. Хотелось переодеться и собраться с мыслями. Хорошо, что в замке нет никого, кроме немногочисленной прислуги — сейчас Арман желал быть один, и, приедь сюда кто-то из знакомых, выгнал бы его взашей.       Бросив украшенную пером цапли шляпу на кровать, де Бриен с размаху повалился в глубокое, любимое еще с детства, кресло, что стояло у окна. Почему-то именно в нем думалось лучше всего.       Он вспоминал, как впервые встретил Аврору — она тогда показалась ему похожей на сказочную фею: воздушная, легкая и невинная. Казалось, никакой грех не способен даже коснуться этого ангельского создания. Она покорила Армана с первого взгляда своим хрустальным голосом, которым пела старинные баллады в сопровождении лютни, чистым взглядом синих глаз и застенчивой улыбкой. Пожалуй, она была противоположностью прямолинейному грубоватому де Бриену, и этим мадемуазель де Монтегю навсегда пленила его сердце. Мог ли он тогда помыслить, что все обернется именно так?.. Неужели нет в мире семей, где мужья не изменяли бы своим женам, а жены не обманывали мужей? Арман вспомнил похождения Макса, большая часть пассий которого были замужними женщинами. Они тогда вместе смеялись над историями о том, как графу порой приходилось удирать через окно или каминную трубу, спасаясь от гнева не вовремя вернувшегося домой рогоносца.       И этот распутник еще смеет корчить из себя святошу! Для того чтобы понять, что же такого в нем находят женщины, нужно было родиться одной из них, поэтому Арман решительно не мог взять в толк, почему Мируар пользуется такой популярностью у противоположного пола. Ну да, он хорош собой, но и де Бриен не урод. Как бы то ни было, коварный соблазнитель использовал свои чары на бедной Авроре, и та, подобно кролику перед удавом, не смогла устоять. А когда все зашло слишком далеко, оказалось поздно.       В глубине души барон понимал, что подобным образом уговаривает сам себя, ища оправдание собственной ревности и подозрительности. Но, с другой стороны, если не Макс, то кто? Как еще в семье черноволосых родителей могла появиться дочь-блондинка?       Сердце и разум Армана буквально рвались на части — больше всего на свете ему хотелось ошибиться, узнать, что лучший друг и жена не обманывали его. И, хотя рассудок говорил, что это невозможно, ведь все доказывает обратное, в глубине души продолжала теплиться безумная надежда на чудо. Де Бриен никогда не был набожным, но сейчас мысленно взмолился: «Господи, пусть я окажусь неправ! У меня нет никого дороже их, я не могу потерять всех сразу!»       Одиночество — то самое одиночество, которое он раньше так любил — навалилось на него, придавив под своей тяжестью, точно могильная плита. От него хотелось бежать без оглядки, и Арман, повинуясь внезапному порыву, действительно поднялся с кресла и почти бегом покинул комнату, едва не сбив с ног служанку, принесшую обед.       Быстрым шагом он пронесся по коридору, сбежал по лестнице в каминный зал и только тут остановился, оглядываясь, точно впервые оказался в главном помещении родного замка. Со стен смотрели на него многочисленные предки, чьи портреты были развешаны повсюду. Взгляды оказались разные: строгие, суровые, насмешливые, внимательные, некоторые смотрели с осуждением, а знаменитый предок маршал Жиль де Рец, облаченный в стальные доспехи, - с гордостью. Арман вздохнул, отведя взгляд — им-то предки точно гордиться не станут. Всех его достижений в жизни — только дочка, да и та, судя по всему, не его. И все, все люди на портретах черноволосые... Тут взгляд барона упал на ранее незамеченную картину. На ней было изображено целое семейство — муж, жена и дочь, судя по нарядам, жившие лет сто назад. Арман оторопело уставился на портрет, до конца не веря своим глазам. Потом зажмурился и снова посмотрел — ничего не изменилось. Волосы женщины и девочки, изображенных там, были пшеничного цвета. «Баронесса Огюста Жозефина де Бриен с дочерьми» - с трудом прочитал Арман выцветшую подпись. Это же его прапрабабка! Отчего он никогда раньше не приглядывался к ее портрету?       Почему-то перед глазами возникла картина падающего с потолка стального креста, пронзившего емкость с эликсиром бессмертия. И так же, как тогда крест навсегда изменил их с Максом жизнь, так и сейчас этот портрет расставил все по своим местам. Д'Альбер не предавал его, и Аврора не изменяла. Лили просто пошла в своих светловолосых предков — так иногда бывает. Конечно, оставалось еще письмо, но, если вдуматься без эмоций, в нем нет ничего, что доказывало бы факт супружеской неверности.       Арман медленно опустился прямо на каменные плиты пола — казалось, душа и тело настолько изнемогли под тяжестью обиды, гнева и одиночества, что, когда этого груза не стало, сил попросту не осталось вовсе. Первым порывом было немедленно мчаться в Париж, чтобы помириться с Максом и попросить прощения у Авроры. Однако довольно быстро пришло отрезвление: а простит ли его друг после всего, что Арман ему наговорил? Захочет ли выслушать? Вряд ли прогонит, но... не стала ли трещина в их дружбе необратимой? Да нет, если он и правда так сильно и искренне верит в Бога, как говорит, он простит.       Но все-таки молодому барону было стыдно за все, что он наворотил. Но — вот незадача — ему проще было отрезать себе язык, чем извиниться, и как теперь действовать, он не знал.       -А что я должен был подумать?! - возмущенно спросил он у портрета светловолосых предков, - откуда я знал, что Лили есть в кого быть блондинкой?! И вообще, еще ничего не известно!..       Казалось, и без того жесткие, волосы Армана стали торчать сильнее обычного, точно иглы ощетиненного ежа. Портрет, как и следовало ожидать, безмолвствовал. Утро Арман встретил все в том же любимом кресле – за всю ночь он не сомкнул глаз, зато опустошил две бутылки вина из фамильного погреба.       Мириться барон де Бриен собрался чисто по-мужски: для Авроры решено было купить дорогой подарок — перстень или серьги, а может быть, даже ожерелье, а для Макса — бутылку хорошего вина, которое предполагалось вместе же и распить.       Еще недавно не допускавший мысли о невиновности друга и жены Арман теперь был полностью уверен, что стал жертвой заблуждения, и оба абсолютно чисты перед ним. А тот факт, что портрет живших сто лет назад предков еще ничего не доказывает, его совершенно не волновал. Но, как бы не хотелось ему прямо сейчас мчаться в Париж, барон все-таки решил задержаться в Бриене на несколько дней — уж больно соскучился по родным стенам.       В уже совсем другом расположении духа Арман отправился бродить по замку, вспоминая истории, связанные с каждым его закоулком, и одновременно открывая заново. В этом пруду он так любил купаться в детстве, а немка-няня Марта, которая растила его до десяти лет, всегда ругала за это своего воспитанника, так как была уверена, что он непременно утонет. Вот на эту площадку, что наверху донжона, он боялся подниматься, но заставлял себя делать это снова и снова, чтобы побороть страх высоты. Не сказать, чтобы это ему окончательно удалось, но зато силу воли Арман натренировал весьма успешно. По крайней мере, сейчас он с удовольствием подставил лицо ветру, стоя на самом краю зубчатой стены главной замковой башни. Отсюда открывался захватывающе красивый вид: островерхие крыши деревни, золотое поле сжатой пшеницы, пушистый ковер леса и серебристая, точно рыбка, речка.       Теплый ветер доносит запахи дыма и сена, а в бездонной вышине парит кругами хищная птица. От всего этого веяло бесконечным покоем, рядом с которым жизненные проблемы и метания казались мелкими и незначительными, точно кружка воды рядом с океаном.       Потом молодой барон спустился на кухню, где сейчас было безлюдно — с кормлением слуг и единственного хозяина справлялась одна кухарка, которая только недавно закончила мыть посуду и ушла по каким-то своим делам.       Арман остановился перед входом в подземный ход, который так и стоял заколоченным после их с Максом неудачной экспедиции. За прошедшие годы доски подгнили, поэтому стоило барону дернуть одну из них, как она слетела с ржавого гвоздя и едва не ударила его по ноге. Вторая поддалась так же легко.       Де Бриен составил доски в угол и потянул за кольцо двери. Та отошла с большим трудом, а из открывшегося прохода пахнуло сыростью и зябким холодом. Арман испытал непреодолимое желание снова спуститься в подземелье. Не долго думая, он снял со стены фонарь, зажег его и шагнул на ведущую вниз лестницу.       Тут все было так, как он помнил с детства: космы паутины на стенах, ржавые кольца для факелов, падающие с потолка капли, когда он дошел до того места, где воздух стал настолько холодным, что влага уже начала превращаться в воду («точка росы», - вспомнилось Арману). Вот участок коридора, проходящий под крепостным рвом, а вот и арсенал.       Оружие лежало на своих местах — кроме них с Максом, никто не притрагивался к нему уже, пожалуй, лет сто. Вот даже один бочонок прохудился, о чем говорит небольшая горка пороха под ним. Достаточно одной искры, и все тут взорвется, пустив воду из рва в подземелье. Де Бриен поспешил уйти — рисковать не хотелось.       После затхлости подвала воздух на кухне показался невероятно теплым и приятно пахнущим. Арман вдохнул полной грудью и подумал о том, что замок Бриен стоит в буквальном смысле на пороховой бочке. Нужно будет непременно привести арсенал в порядок, причем, заняться этим самому, никого не посвящая в тайну оружейного склада.       В Париж барон отбыл утром следующего дня. Сперва он гнал Нуар галопом, но потом перешел на рысь и на шаг, потому что неожиданно понял, что всеми силами пытается оттянуть момент встречи с женой и другом. Что он им скажет? Арману было ужасно стыдно перед обоими, и он злился за это на себя и заодно на них. Так что, когда он на закате подъехал к городской стене, от былого воодушевления не осталось и следа, и молодой барон был мрачнее и злее грозовой тучи, что клубилась на горизонте, обещая ночью проливной дождь.       Тем не менее, он нашел в себе силы заехать к знакомому ювелиру и купить у него украшенную опалом диадему для Авроры, и даже умудрился не нахамить, когда ювелир заломил непомерную цену, с мрачным видом суну ему замшевый мешочек с золотыми монетами — почти всю свою наличность. Хорошо еще, что вино для Макса он прихватил в Бриене - семейные погреба могли похвастаться настоящими раритетами.       То, что Авроры не оказалось дома (верный Морис доложил, что ее милость на неделю отбыли в родовой замок), в общем-то Армана не удивило, но еще больше ухудшило настроение, хотя недавно казалось, что это уже невозможно. Не проходя дальше холла, он выругался сквозь зубы, наорал на невовремя подвернувшегося под ноги лакея и пошел прочь.       Ехать к Максу в таком настроении смысла не было, да и есть хотелось немилосердно, потому де Бриен отправился в «Приют пилигрима», благо тот был совсем недалеко.       Вечер полностью вступил в свои права, и улица Сент-Антуан погрузилась в темноту, рассеиваемую лишь огоньками в окнах да редкими фонарями над трактирами и лавками. Луна же проглядывала сквозь тучу мутным, как глаз снулой рыбы, пятном.       Трактир встретил Армана уютным теплом и аппетитными запахами. Несмотря на вечернее время, народу тут было немного: двое простолюдинов весьма потрепанного вида, что-то шумно обсуждавших за столом у окна, да еще одинокая фигура в дальнем и потому самом темном углу. Барон нахмурился — что-то в небрежно откинувшемся на спинку стула силуэте показалось ему знакомым. Он сделал несколько шагов вперед, а когда понял, кто перед ним, первым порывом де Бриена было позорно сбежать.       -Арман?       Макс смотрел на друга удивленно, но без тени враждебности, что заставило того скрипнуть зубами.       -Не ждал? - буркнул тот и почувствовал себя еще глупее, чем раньше.       -Ждал, - просто ответил Макс, - точнее, надеялся, что ты придешь. Садись, я сейчас закажу ужин.       -Я что, сам себе еду заказать уже не в состоянии?       -Разумеется, в состоянии, но давай уж поужинаем вместе, - д'Альбер улыбнулся и подозвал трактирного служку.       То, что Макс разговаривал, словно ничего не произошло, одновременно злило и тревожило Армана. Что это значит, как ему себя вести?       Вскоре перед ними стояли тарелки с аппетитно пахнущей запеченной рыбой и большой кувшин довольно крепкого красного вина. Макс щедро разлил его по кружкам и хотел было сказать тост, но Арман его перебил:       -Ты это... ну, в общем… Я вообще-то хотел сказать… Я не... ну… - с этими словами он одним глотком опрокинул в себя всю порцию.       Граф последовал его примеру и с веселой улыбкой сказал:       -В общих чертах я понял, что ты имел в виду.       Выпитое на голодный желудок вино ударило в голову и несколько развязало молодому барону язык.       -Я... я больше не думаю, что ты... меня предал... наверное...       Макс тепло посмотрел на друга и серьезно сказал:       -Спасибо.       Арман посмотрел на друга, как на умалишенного.       -За что это еще?       Тот снова разлил вино по кружкам и пояснил:       -За то, что пришел. А то, знаешь ли, пить в одиночестве — это последнее дело.       Де Бриен поморгал — он ожидал, что друг хотя бы заикнется об их ссоре, однако он вел себя как ни в чем не бывало. От сердце немного отлегло: похоже, объяснения откладываются, если совсем не отменяются.       -Дома пусто, в животе тоже — вот и пришел, - сосредоточенно глядя в тарелку, проговорил он, - я не знал, что ты тоже тут.       С этими словами барон выставил на стол заготовленную для примирения бутылку.       -Значит, Господь дал нам возможность напиться напоследок вместе, да еще и великолепным вином, - рассмеялся Макс, откупоривая подарок.       -С чего это напоследок? - не понял Арман, - ты что, все-таки собрался в священники? Не поверю.       -Это вряд ли, - покачал головой д'Альбер и сделал большой глоток, - просто не думаю, что в ближайшем будущем у меня появится еще одна возможность выпить с другом.       Барон удивленно уставился на того, пытаясь понять, к чему он клонит. А потом в глазах появилось понимание:       -Все-таки решил послать меня подальше? - мрачно уточнил он, - ну и правильно. Я заслужил, потому что вел себя, как...       -Тебя? - перебил Макс, - а, ты об этой дурацкой дуэли? Она в прошлом, и слава Богу. Нет, тут другое…       Арман заметил, что граф как-то быстро захмелел, чего раньше за ним никогда не водилось. Да и выглядел он, как сейчас понял де Бриен, неважно: под глазами синий круги, плечи ссутулены, а во взгляде появилась смесь тоски и мрачной решимости. Таким всегда веселого и ироничного друга Арман еще не видел.       -Выкладывай, что случилось, - потребовал он. Макс огляделся по сторонам, проверяя, не слышит ли их кто-то, и, убедившись, что рядом никого нет, понизил голос: -Я сжег «Заветы Великого Змея».       -Что ты сделал?! - Арману показалось, что он ослышался, или друг просто пьян больше, чем он думал.       -Я их сжег, - повторил Макс.       -Когда это произошло? - голос барона сорвался на сипоту. То, что сказал Макс, было невероятно, и он даже боялся представить себе масштабы последствий совершенного им поступка.       -В ту ночь, когда родилась Лилиан.       -Но зачем, скажи мне, идиотская твоя голова, зачем ты это сделал?! - Арман все никак не мог до конца поверить, что его друг не шутит.       -В этих книгах были чертежи и описания оружия, которым можно уничтожить полмира. Я не хотел, чтобы они попали в руки потомков.       -Спаситель человечества выискался... - пробормотал де Бриен, - ты хоть понимаешь, что за этим последует?       -Конечно, понимаю, - кивнул Макс, - поэтому давай выпьем, пока еще есть возможность.       Пожалуй, напиться вдрызг — это было единственное, чего сейчас хотелось Арману. Душа его находилась в смятении — он ехал, чтобы помириться с другом и, возможно, даже попросить у него прощения, а вместо этого узнал, что тот собственноручно подписал себе смертный приговор. И все это исключительно оттого, что его, Армана, не было рядом и некому было удержать этого глупого идеалиста от непоправимых поступков.       -Тебе тридцать один год, - начал барон, мрачно глядя на друга, - но, стоило мне отвлечься, как ты тут же наворотил дел, которые теперь не известно, как расхлебывать. Ты что, до старости без няньки шагу ступить не сможешь?!       В ответ Макс как-то грустно улыбнулся и снова разлил вино по кружкам.       -Давай сейчас не будем об этом говорить, - предложил он, - словно ничего и не было. Ни сожженных книг, ни дуэли, ни Ордена, не к ночи будь помянут — ничего.       И они пили, хоть вино и не торопилось забирать друзей в свои хмельные объятия, дарующие забвение, в котором оба так нуждались. А потом Макс потребовал у трактирщика Бопре лютню, на которой тут временами играли заезжие музыканты (своего в трактире не водилось), и запел вполголоса: Ночью небо к земле так близко – Мне ль бояться ночной охоты? Я ведь слышу, как гонит низко Ветер тучи под небосводом. Мне б смотреть за завесу мира, Или быть на краю – в полшага... Да ловить красоту эфира Прямо строчками на бумагу. На все стороны путь счастливый, Где край неба и вечность льда Постоим с тобой над обрывом... Дай мне руку, моя судьба.       -С чего вы взяли, что я могу чем-то помочь графу?       Элен де Монтегю, как всегда изысканно одетая, приняла зятя в просторной гостиной, стены и мебель которой были обтянуты золотистым лионским шелком.       -Ведь вы... эээ... достаточно близко общались с ним и, я бы даже сказал, проявляли к нему некоторый интерес, - прямолинейный Арман не очень-то умел говорить намеками.       -Вы забываетесь! - оборвала его герцогиня, - я ношу траур по мужу!       -Прошу прощения, мадам, если оскорбил вас, - сбавил обороты де Бриен, - однако вы моя последняя надежда и имеете влияние в Ордене. Я уверен, если попросите за него, вас послушают.       -Почему бы вам не обратиться к Великому Магистру? - подняла черную бровь Элен, откидываясь на спинку кресла.       -Он даже слушать не захотел... Сударыня, я же знаю, что Мируар вам не безразличен, неужели вы откажетесь принять участие в его судьбе? - в отчаянии вскричал барон.       -Если Орден вынес решение относительно него, я никак не могу на это повлиять, - ровно ответила герцогиня. Синие глаза смотрели прямо на Армана, но тот никак не мог понять, что же она чувствует на самом деле.       -А кто может?!       -С какой стати вы, барон, повышаете на меня голос? - Элен де Монтегю поднялась и гневно взглянула на также подскочившего де Бриена.       -Потому что это вы его погубили! - более сдерживаться не было сил, - вы не смогли сделать его своим любовником и теперь мстите!       Арман выпалил это и сам ужаснулся тому, что сказал. Проклятый язык, вечно он идет на поводу у эмоций. Теперь герцогиня не то, что помогать ему не будет, она сделает все возможное, чтобы окончательно погубить Макса. Однако вопреки опасениям Элен мелодично рассмеялась:       -А с чего вы взяли, что мне это не удалось? Впрочем, это не ваше дело, Арман де Бриен. И мой вам совет: возвращайтесь ко двору — господин Сюлли уже заждался вас, и выкиньте все это из головы, иначе ей долго не продержаться на плечах. А мне бы очень не хотелось, чтобы Лили осталась сиротой.       -У нее есть мать, - набычился Арман, которому очень не понравились угрозы Элен.       -Одной матери бывает маловато, чтобы вырастить хорошего человека, - та пристально посмотрела на зятя, - а вы, хоть и полукровка, но хороший отец.       -Может, именно поэтому и хороший... - пробормотал де Бриен, на что герцогиня только усмехнулась.       -А теперь ступайте, барон, я и так уделила вам слишком много времени, - молодая женщина стала нетерпеливо обмахиваться драгоценным веером, - и советую прислушаться к моему совету.