Я лежу на животе, прислонившись щекой к операционному столу. Железный холод, пропитывая постеленную ткань, передается и мне, обжигая тело. Стопы уже не принадлежат мне.
— Ты уверена? — спрашивает меня Карлос в который раз.
— Да.
Вспоминаю, когда мы успели перейти на «ты». И этот подпольный врач начинает приготовления. Он достает инструменты, и я замечаю на одной из полок за его спиной рамку с фотографией. Она выглядела так, будто ее совсем недавно небрежно протерли от пыли. Стекло было в грязных разводах. Я щурюсь, пытаясь разглядеть, кто же так важен для Карлоса. Мне кажется, что на черно-белом фото запечатлена пара. Волосы у них белы, и они вроде бы даже улыбаются. Хотя, возможно, зрение меня подводит. Карлос садится на стул подле меня.
— Пока очищаются инструменты и настаиваются кое-какие соединения, у нас есть минут десять, чтобы поговорить.
— Мне страшно, — признаюсь я.
Карлос улыбается уголками губ.
— Хочешь, я расскажу тебе сказку?
Я киваю.
— Давным-давно, — начинает он, — жила большая-пребольшая семья, что правила этой землей.
— Вроде тех кланов, что сейчас?
— О, они и рядом не стояли с этой семьей. Облачный замок их находился высоко в горах, поэтому низшие прозвали их богами. Эта семья была очень властной и жестокой, любила вмешиваться в дела низших, тем самым меняя их судьбы. Была одна молодая богиня, что славилась неприступным сердцем, никто не мог завоевать ее расположение и, уж тем более, любовь. Поэтому никто и поверить не смел, когда влюбилась она в ничем не примечательного низшего. Могла ли она тогда знать, как губительна будет ее любовь? Богиня незаметно помогала юноше во всем, за что бы он ни взялся. И это привело его к страшной смерти. Восхищенная его талантами семья отправила юношу на войну. Побоища были богине неподвластны.
— Какая грустная история любви, — подумав, сказала я.
Карлос продолжил.
— После смерти все низшие уходят в подземное царство, и богиня отправилась туда, чтобы вернуть своего любимого обратно под солнце.
— У неё получилось?
— Никто из ныне живущих этого не знает. Ее брат отправился за ней прямиком к подземному богу мертвых. Больше их никто не видел. Да и не до того было всем. Упившаяся властью и вседозволенностью семья богов решила уничтожить всех низших. Черный День – это день, когда наступила наша реальность. Вся эта история уже стала легендой о сотворении мира, рожденного в грехе.
— Скорее, легенда о разрушении, — поправила я.
Поднявшись со стула, Карлос взглянул на часы, что висели высоко над дверным проемом.
— Готова?
Кивнув, я закрыла глаза.
Покровитель искусств Аполлон после долгих неутомимых поисков своей горячо любимой сестры Артемиды, наконец, смог покинуть царство мертвых. Измученный, показался он свету, держа на руках свою полуживую сестру. На жестокую сделку пошла она с коварным богом Аидом и отдала самое дорогое, что у нее было. Удовлетворенный даром Аид вернул любимого сердцу Артемиды юношу обратно на землю. Только она сама уже не в силах была подняться на поверхность.
Аполлон не смог узнать землю, представшую перед его чистым благородным взором. Серебряные слезы покатились у него по щекам. Мир уже был отравлен проклятьем богов, и они сами с каждым вдохом также принимали яд в себя. Но озверевшие от бешенства и безумия люди, не знающие боле страха и благоговейного трепета, поднялись на священную гору Олимп и низвергли жестоких богов в пропасть. Они сожгли их храмы и порушили мраморные изваяния. Земля погрузилась во тьму.
Аполлон и Артемида поселились на самой окраине вдали от назойливых глаз. Артемида потеряла память и, казалось, разум давно покинул ее. Целые дни проводила она во дворе, орошая землю кровавыми слезами. Почва пропиталась кровью настолько, что через год взошли на ней алые цветы, словно в память о давно ушедшей любви. Каждый вечер выходила вечно молодая богиня охоты к краю медленно разрушающегося города, устремляла она печальный взгляд свой в черные выжженные дали, как будто ожидая кого-то. Горе и отчаяние сломили благородного Аполлона, пристрастился он к дурманному яду, что хотя бы и на краткий миг, но возвращал его в те счастливые часы, когда он беззаботно пел со своими музами.
Когда я открыла глаза, картинка была еще размытой, а голова казалась огромным воздушным шариком. Калейдоскоп выравнивался, и я увидела сидящего рядом со мной Прусака. Заметив, что я проснулась, он поднял букет синих лилий и криво улыбнулся.
— Ты нашел меня, — шепчу я почти неслышно.
— Я прочитал где-то давным давно, что синие лилии означают серьезность намерений. Вэнна как раз выращивает их в своей теплице, но к черту ее. Это тебе.
Я улыбнулась ему настолько тепло, насколько вообще могла.
— О, — воскликнул он, — я сейчас поставлю их в вазу. Знаешь, я никогда не думал, что буду держать в руках именно эти цветы!
Прусак засуетился, вытаскивая откуда-то из хлама стеклянную вазу с отколовшимся кусочком, наполнил её водой из бидона и сунул туда букет цветов.
— Глупая ты бабочка, понятно тебе? Перед возвращением я заглянул к Карлосу, — признался он, любуясь своей работой, — он сообщил мне твой неутешительный диагноз. Я и так был в подавленном состоянии после задания, а эта новость мне вообще снесла крышу. Я не смог подняться наверх и взглянуть без боли тебе в глаза, струсил и пошел заливать горе в кофейник. А там как раз праздновали победу над Лумбрисидэ.
Сев обратно рядом со мной на кровать, Прусак продолжил:
— Я напился так, что ничего уже не соображал. Когда Чудная сообщила, что уже два раза видела тебя сегодня, я не выдержал и побежал наверх. И застал тебя там с непонятным шприцом в руках.
Он кивнул на цветы и сказал.
— Это наша новая память.
Я не понимаю, когда рыдания подступили горлу, а слезы брызнули из глаз. Я тянусь руками к его рукам, обхватываю их и сжимаю. Мне так стыдно.
— П-прости меня, — сквозь плач пытаюсь сказать я, — я так виновата перед тобой. Я ведь хотела бросить тебя и уйти, выбрать мнимую, маловероятную свободу, даже если бы это стоило мне жизни.
Прусак улыбается мне, нагибается и целует в лоб. Я плачу еще сильнее.
— Ты так красива, когда плачешь. Мне кажется, что я сейчас вижу твое лицо впервые.
От смущения и слез я закрыла свое лицо руками. Я больше не пуста внутри.
— Помнишь, ты сказала мне как-то, — после минутного молчания говорит Прусак, смотря куда-то вдаль, — что вся твоя жизнь до меня была окрашена в один цвет – серый. Вся моя жизнь же была окрашена красным, но теперь благодаря тебе она понемногу отбеливается. Хоть глазом можно отдохнуть. Мы все те же крысы, деремся за остатки былой славы, делим кланы по районам, вожделея силу и власть. Словно вернулись в первобытный строй, начинаем жить с низшей ступени эволюции.
— Я не хочу здесь больше оставаться.
Напялив свои идиотские очки, Прусак широко ухмыляется.
— Мадемуазель, я вас понял-с!
Я смотрю, как Прусак бросает долгий прощальный взгляд на тысячеглазое чудище, застывшее в вечном реве. На высотное здание, которое он всю свою сознательную жизнь звал своим домом. Мне кажется, будто в одном из окон на нас глядит Паоло. Я сильнее кутаюсь в плащ, теперь уже ставший моей собственностью. Прусак надевает темные очки, поворачивается и без колебаний идет в мою сторону. Я замечаю на его лице широкую улыбку.
Он счастлив, я в этом не сомневаюсь.
Прусак обнимает меня за плечи, и мы вместе уходим из Алого Зуба прочь. Мы еще не знаем, куда, но это и неважно. Для начала будем с радостью и безудержным весельем скрываться от Луки и всей семьи Блаттоптера. Это будет долго, но мы справимся. Главное, что мы оставили свои предыдущие жизни позади и сейчас движемся только вперед. Мы найдем то место, где не будем чувствовать себя чужими. Вместе.
На линии, разделяющей трубящий Алый Зуб и выжженные дали полей, нас уже ждет самоход.
***
Бабочки и мотыльки летят к свету, не понимая, что влетают в самое пекло костров. Их нежные тонкие крылья сгорают и разлетаются пеплом, оставляя лишь маленькое тельце, до безобразия уродливое и слабое.
Но пламя не только лишь несёт одно разрушение и смерть, оно согревает и даёт жизнь, если ты не боишься его и учишься с ним уживаться.
Прусак стал одновременно символом моей смерти и символом моего возрождения.
