***
Чонгук бы давно исправился, но повода да и желания особого нет. Он снова закидывается парой таблеток, увеличивая прошлую дозу, и ждет, когда невесомое счастье захватит его с головой, ограждая от серой реальности. Он удовлетворенно щурится, когда наркотик, посылая больному мозгу импульсы счастья, расходится по телу. Становится легче. Тело расслабляется, разум очищается. У него из мыслей в голове — только предстоящая ломка и способы ее избежания. Становится хорошо. Запахи, звуки, даже бушевавшие когда-то в груди эмоции и чувства — все обостряется, становится сильнее, громче. Клубная музыка бьет в голове: набатом нестерпимо громко, разрывая перепонки — но так лишь кажется. Запахи омег и альф смешиваются в один сплошной комок терпкости и сладости, с нотками чего-то мускатного и фруктового — от этого становится тошно. У него в груди лишь бьется имя его благоверного — Тэхен. Невероятная любовь, сильнейшая привязанность и желание — смешиваются коктейлем, лишая остатков разума. Чонгук не помнит, кто стонет под ним этой ночью, но чьи-то тонкие пальчики отчаянно впиваются ему в плечи, и Чонгук рычит пару раз, слыша свой голос сквозь толщу, о том, чтобы никаких следов на его теле не осталось. Ведь его Тэхен не должен узнать об этой оплошности. Тэхен и так знает. Знает все и терпит, полагаясь на лучший исход и не пытаясь больше переубедить своего альфу и направить его на путь истинный. Разве такое возможно? Сколько бы раз омега не пытался закатить скандалы, поговорить мирно или потащить Чонгука по врачам — тот срывался. Постыдно быстро и позорно, приползая в их квартиру в бессознательном состоянии и говоря о том, что все еще будет.***
Чонгук заваливается домой посреди ночи, прекрасно зная, что его омега не спит. Это стало привычным делом — возвращаться домой и смотреть в глаза своему ненаглядному. Тэхен сонный, смотрит на него устало, и не понятно, отчего он устал сильнее: просыпаться среди ночи или жить с Чонгуком. Подходит медленными шагами, помогая альфе стянуть с плеч слишком тонкую для такой погоды куртку. — Ты можешь заболеть, — беспокойно шепчет Тэхен. И Чонгук притягивает его к себе: отчаянно сокращая миллиметры разделяющего их расстояния до минимума. — Я и так уже болен тобой. Тэхен не верит, потому что обдолбанному верить — себе дороже. Он давно уже привык к скачкам такого настроения. Потому что исходов ситуации всего два, когда Чонгук возвращается домой: либо чрезмерное насилие, выливающееся синяками по телу молодого омеги, либо чрезмерная нежность, которая выливается меньшим количеством увечий. В такие минуты Тэхен ведет себя тихо, сливаясь с реальностью — такой же серой и для Чонгука совсем не интересной. Не издавать лишних звуков, движений и не привлекать к себе особого внимания, лишь бы не отгрести за какую-то провинность — это уже давно выработанная природой омеги защитная реакция. Когда не умеешь защищаться силой — приходится выживать за счет своей покладистости. Чонгук стискивает его в объятиях сильнее, пока омега лишь тяжело дышит. У Чонгука сильные руки, и в такие моменты он может не подрасчитать силы. Тэхен тихо просит его отпустить. — Тебе противны мои объятия? — рычит Чонгук, расцепляя руки на его спине. Что-то сегодня идет не по плану. — Нет, Чонгук, все не так, — Тэхен сжимается весь, прекрасно осознавая, что хорошее расположение духа его альфы напрочь испорчено, а дальнейшее явно не предвещает ничего радужного. — А как тогда? — тот подходит ближе, вновь сокращая расстояние. — На тебе чужой запах, Чонгук, — Тэхену неприятно, ему, черт возьми, неприятно чувствовать на его мужчине запах какого-то омеги, с которым тот провел половину этой ночи. — Неприятно? — мгновенный эффект — Чонгук искривляет губы в ухмылке, потому что разум, поддетый пеленой тумана от принятой недавно дури, не дает соображать и мыслить нормально. Тэхен не успевает закрыться, когда Чонгук бьет по лицу наотмашь. Чонгук негромко матерится, не смотрит на своего омегу и уходит в их комнату, где каждая вещь пропитана их совместным с Тэхеном запахом. Легче ему там не станет, потому что запах его — предназначенного судьбой и признанного им самим, как своей парой, — омеги туманит разум еще сильнее. У Тэхена красным окрашивается часть лица — Чонгук силы не рассчитывает, залепляя пощечину, — и разбитая губа, что неприятно ноет и саднит, когда омега касается ранки языком. Он знает: если нежность — значит под таблетками, если агрессия — начинает отпускать. Разум уже давно кричит о том, что пора все это бросить, найти себе лучшую жизнь с альфой, который бы любил его, и зажить нормальной — не загубленной каким-то дерьмом — жизнью. Но Тэхен лишь шаркает в ванную, чтобы ополоснуть лицо и вновь глянуть на художества его альфы на собственном лице.***
Тэхен так и сидит на опущенном стульчаке унитаза, прокручивая в голове их совместно прожитые пять лет. Когда они только познакомились, Чонгук баловался легкими таблетками, обосновывая все это своей молодостью и тупым «В этой жизни нужно успеть все, Тэхен». Тэхен спускал ему с рук это самое «все», надеясь, что альфа перебесится и забьет на все это. Тэхен ошибся, потому что отказываться Чонгук не собирался, ни через месяц после их знакомства, ни через год. Ни по прошествии двух лет. Их связь крепла с таким же успехом, как и пристрастие Чонгука к наркотикам. Изменить что-то потом Тэхен боялся: каждая его просьба или немое желание вызывали гнев альфы. Бесконечные крики Чонгука сменились рукоприкладством, и тогда Тэхен смирился окончательно. Оставить Чонгука одного — без своей незримой поддержки — Тэхен просто не смог бы. — Тэхен? Его из мыслей выдергивает тихий, легкий голос Чонгука. Когда Тэхен поднимает голову, Чонгук стоит в дверном проеме, прижимаясь к острому косяку плечом и глядя на него из-под челки. Тэхен знает — отпустило ненадолго. Но сейчас Чонгук стоит рядом, глядит на него с извинениями и тянет руки, чтобы обнять. Не довольствоваться этим глупо, и Тэхен смиренно кивает головой, позволяя подойти ближе. Губы Чонгука у него на виске, тот шепчет негромкие извинения, почти неразборчиво, потому что голос дрожит. — Ничего, Гук-и, — Тэхен гладит его по спине — жалость к своему альфе одолевает. — Я так виноват перед тобой, блять, — альфа сжимает ладони на его одежде, немо спрашивая разрешения, и Тэхен снова позволяет. Чонгук целует уверенно, томительно-нежно, и Тэхен сдерживается, чтобы не дать волю слезам и не всхлипнуть легонько — потому что в груди щемит от всех этих действий. Чонгук касается языком ранки на губе Тэхена и вновь, в самые губы, едва разрывая поцелуй, шепчет свои извинения. — Когда ты покончишь со всем этим, Чонгук? — Тэхен задает вопрос негромко. Но в звенящей тишине, перебиваемой лишь их дыханием, он заставляет Чонгука вздрогнуть. — Хочешь, перестану прям завтра? Чонгук говорит это каждый раз, и никаких действий на исполнение этих слов не предпринимает. Тэхен не верит, потому что обдолбанному верить — себе дороже.