***
Возвращаться в мир, жизнь в котором когда-то совсем казалась тебе невозможной, — это даже не сложно. Это ужасно. Медленно пробираясь по некогда знакомым улицам, проходя родные кварталы, задыхаясь от тесноты изученных вдоль и поперек дворов, он даже не чувствует тех эмоций, которых ожидал, сидя взаперти в своей палате. Не разрывает от волнения и ропота, но что-то внутри — за ребрами — спазмирует и отдает ноющей болью.
Чонгук такого никогда не чувствовал.
Альфа медленно оборачивается, крутит головой в разные стороны и пытается зацепиться взглядом за
кого-нибудь что-нибудь. Люди вокруг него кажутся незнакомыми — поголовно, все. Его захлестывает чужими разговорами, улыбками, смешками. Захлестывает круговоротом тех забытых давно эмоций. Захлестывает явным ощущением нехватки всего этого — общения с кем-то по-настоящему важным.
Губя себя изнутри дрянью, Чонгук разучился жить.
Жить, как правильно. Без неоновых, не остающихся в памяти вывесок перед глазами. Без ярких, разномастных лиц на задворках памяти. Без фейерверков чувств, что от полученной дозы взрывали все его сознание и доводили до состояния эйфории.
Сердце бьется бешено.
Знакомый квартал, знакомый двор, знакомый даже подъезд с давно уже сломанным домофоном. Волнение глухо стучит где-то за ребрами, а дыхание спирает. Предвкушение и вспышка радости оглушают и набатом бьют где-то в голове. Все так болезненно стягивает внутри, что Чонгук не может пошевелиться некоторое время. Он запрокидывает голову, смотря туда, наверх, где располагаются окна когда-то
их родного места. И вопрос, томящийся в груди, рвется наружу:
— Как ты там, малыш? — голос — севший, хриплый, больной до одурения — дрожит.
Все время реабилитации, приходя периодически в сознание и вновь учась мыслить здраво, Чон думал лишь о том, что происходит там — за стенами клиники. Тогда он впервые осознал, что неожиданный и резкий уход — один из тех самых паршивых поступков, которые он совершал и мог бы совершить позднее. Но ведь все это было пройдено не зря? Верно же? Чонгук не знал.
Он преодолевает несколько пролетов, останавливаясь наконец-то на нужном уровне. Судорожно нажимает на кнопку звонка, вслушиваясь в противную трель, а потом стучит. Несмело, костяшками пальцев, буквально скребя ими по металлу. Где-то внутри клокочет от ожидания — ответа слишком долго нет. Настойчивее опуская кулак на дверь, он продолжает дальше.
Тэхен не открывает. Звуков, голосов или шагов за дверью Чонгук не слышит — это настораживает. Выдержки не хватает. Ладонь летит в дверь несдержанно, глухо, громом разносясь по всей лестничной клетке.
— Не живет здесь никто уже полгода точно.
Голос со стороны пробивается где-то на подкорках сознания. Чонгук не сразу понимает, что обращаются именно к нему — томит надежду. А потом оборачивается на чье-то очередное «Эй, парень!», сам того не желая.
Перед ним — женщина-соседка из квартиры напротив. Чонгук смутно ее помнит: он нечасто был в «трезвом» состоянии, чтобы помнить что-то еще, кроме своего дома и номера квартиры. Та смотрит на него неуверенно — кажется, тоже не верит.
Никто бы не поверил. У нее взгляд серьезный, и Чонгуку под ним неуютно, но вопрос свой он задает:
— Здесь парень живет? Омега, он… — Чонгук запинается, теряясь в словах и забываясь в собственных мыслях.
— Чонгук? — перебивает она, и тот может лишь глупо кивать, пряча глаза, чтобы не встречать ее ответного взгляда — не выдержит. — Никогда бы не поверила, что такое возможно, — уже мягче говорит она.
Чонгук ее вообще-то понимает. Он и сам не до конца верит. Не понимает, как такое возможно. Но вот он сейчас стоит здесь —
живой — и смотрит на нее осмысленным взглядом.
— Идем, — коротко говорит она, приглашая к себе.
***
Чонгук не помнит, когда в последний раз так было — уютно и спокойно. Он впервые за долгое время сидит на чьей-то по-домашнему обставленной кухне и так наивно и глупо, пьет чай с незнакомой женщиной. Она говорит что-то о прошлом: каким Чонгук выглядел, каким казался, каким был.
А потом разговор заходит о Тэхене, и Чонгук не выдерживает. От слова «совсем». Внутри что-то с треском лопается, стоит ей сказать лишь «несчастный омега». Чонгук понимает все — ему объяснения не нужны, и соседка тактично умалчивает, что виновник этого несчастья он сам. Сам Чонгук, который довел себя до такого состояния, а вместе с тем и
своего омегу.
Их разговор монологичен. Чонгук лишь изредка вставляет свои фразы, подтверждая те или иные слова женщины. Но никого это не волнует особо, они проговаривают до полуночи, когда Чонгук наконец, рассказав свою историю, вытирает капли чего-то мокрого на своих щеках и пытается прикрыться ночной темнотой, лишь бы не заметили.
— Он оставил мне ключи от квартиры. «Чтобы приглядела». Но ведь животных у вас не было, цветов я тоже не наблюдала, так что, его намерение очевидно, — она уходит, а через какое-то время показывается со сцепкой ключей, подкрепленных причудливым брелком.
У Чонгука спирает дыхание от мысли о том, что Тэхен до последнего надеялся на его возвращение.
