***
В себя она пришла уже лёжа на широкой и мягкой, как пух, постели. Лучи солнца падали на неё, окрашивая волосы в золотистый, а кожу в розовато-персиковый цвет. Может быть, всё лишь привиделось? И неудачная трансгрессия, и падение с крыши, и монстр в подвале средневекового замка... А сама она лежит сейчас дома у Рона или у родителей... Или в госпитале Св.Мунго? Нет. Сверху, за занавеской, маячила неотвратно тёмная тень. — Это вы, о Чудовище? — спросила она. — Где я? — Я позволил себе отнести вас наверх, в свою спальню. Налил вам с пол-ложки вина и напоил водой, чтобы вы пришли в себя. Более ничего. Голос незнакомца, низкий, хриплый, завораживал какой-то скрытой грустью. Чудовище с голосом человека — приятного ей человека — терзала тайная и глубокая тоска по чему-то несбыточному. Но цель оставалась за завесой тайны. Ей непреодолимо захотелось увидеть кошмарный образ своего Чудовища снова. "Да что со мной такое? — подумала она. — Как наркотик, честное слово!". А вслух сказала: — Покажите себя... Снова. — Нет. — Пожалуйста. — А вы упадёте в обморок, и вам станет дурно. Да-да, конечно. — Нет... Клянусь. — Ну что ж, упрямая вы девчонка! Он вышел к Гермионе, и она увидела, что тот, чей лик мог испугать во тьме, при свете дня был просто огромным, крупным зверем. Солнечный свет играл в завитках волнистой тёмной шерсти. Более всего он походил на льва, зачем-то вставшего на задние лапы, но образу льва мешали слишком плоский нос с узкими ноздрями и огромные острые рога, завитками лежавшие на голове. И главное — глаза, не по-звериному умные и печальные. Он был заколдован, в этом нет сомнения, но как? И Кем? Миллион вопросов — и никаких ответов. — Как будто я вас знаю... Знала раньше. Кто вы? Вас заколдовали? И зачем я вам? — Эти вопросы связаны между собой, моя умная девочка, — улыбнулся с тоскою он. — Я чувствую магию в вашем облике. Но не могу её снять. У меня отняли палочку. — Увы, здесь палочка бессильна. В силу вступает другая магия, более древняя. — Да? И как же отсюда выбраться? — Есть лишь один способ для меня обрести прежний вид, а для нас с вами — перенестись обратно. — Я охотно им воспользуюсь. Что за дикий средневековый мир безо всяких палочек! — Боюсь, что нет. Вы не согласитесь. — А если да? — Ну, что ж. Это беспалочковая, спонтанная магия. Похожая на стихийную. — Вижу, вы хорошо разбираетесь в ней. — Пришлось разобраться, — вздохнул Монстр, — после того, как меня заколдовала ведьма. — И как вам помочь? — Как я уже говорил, вы с презрением его отвергнете, этот способ... — Можно, я сама решу? — возмущённо спросила его она. — Я предупредил, — и Монстр присел на край её кровати, взяв её маленькую ладонь в свою, осторожно гладя. Она давно отдёрнула бы руку после такой странной ласки, но в этот раз для Гермионы было в этом что-то манящее и привлекательное. Как играть с живым прирученным львом. Как кормить с рук единорога или гиппогрифа. Опасно — но завораживающе: вот как было его касаться. — В каких случаях высвобождается большое количество естественной магии, моя красавица? — промурлыкал он. — Хм... — разомлевший мозг отказывался соображать. Голос чудовища гипнотизировал. — Ну... В случаях спонтанного проявления эмоций. Сильных эмоций. Ненависти, злобы, дружбы, любви... Главное — правильно их направить. — Да, правильно. Любви. Он внимательно посмотрел на неё; в его взгляде читалась эта просьба — и желание. Страстное и горячее, каким оно бывает лишь у зверей весной. — Прошу тебя. Я буду нежен... Обещаю. Даже если я буду у тебя первым. Она молчала, видимо, стесняясь ответить "Да". Впрочем, Чудовищу не нужны были дальнейшие разрешения. Оно торопливо притянуло её к себе, нежно целуя-кусая в шею, спускаясь ниже, прихватывая клыками тонкую кожу на её груди. Гермиона сдавленно ахнула, прижав его к себе и уже не думая ни о чём — ни о том, как боялась его полчаса назад, ни о том, что сказал бы Рон, узнав об этом. Плоская морда уткнулась в её промежность. Она ощутила его язык, длинный, шершавый. Он вылизывал её, затем проник глубже, внутрь, заставляя стонать от удовольствия и выгибаться навстречу, отдаваясь его огромным сильным лапам. Но вскоре он оторвался от вылизывания и вновь возвысился над ней. — Ну же, давай, скорее. Не томи. — Прости. Я слишком боюсь причинить тебе боль. Я слишком тяжелый, чтобы быть сверху. — Ох, какой ты несообразительный. Она легонько толкнула Чудовище на кровать, оседлав его сверху. Двумя руками нашла и ощупала его горячий член. Он был выше всяких похвал — крупный, но не настолько, чтобы нельзя было оседлать и его, твердый, с острой головкой, с которой уже стекла пара белых густых капель. Она обхватила его своей маленькой узкой рукой у основания и направила внутрь, помогая войти как надо. После , привыкнув к ощущению его крупного органа в себе, принялась двигаться; он выгибался ей навстречу, держа за бедра. Темп ускорялся; любовники прерывисто дышали. Момент оргазма — и выброса спонтанной магии — приближался. — Начнём! — скомандовала она. — Надеюсь, тебе не будет неприятно, — со стоном удовольствия протянул её Зверь. — Ты не Чудовище, а трепетная лань, — со смешком прошептала ему на ухо Гермиона, нагнувшись. — Интересно, каков ты в расколдованном виде, мой прекрасный принц? Ради такого я оставила бы тебя зверем навечно. Но он лишь вздохнул в ответ.***
Они пришли в себя на пустынном пляже среди песков. Какое счастье, что ни Рон, ни Гарри не могли этого видеть! А зрелище было то ещё: Гермиона в позе наездницы сидела верхом на... Лорде Волдеморте. Её ноги плотно обхватывали его торс. Бледное тело темного лорда, покрытое шрамами и голубоватой сеткой вен, лежало под ней. Голова Лорда была запрокинута, ноздри трепетали, торопливо вдыхая воздух; он, кажется, был на вершине оргазма. Как, впрочем, и она, хотя это чувство при взгляде на лежавшего под ней мужчину быстро сменилось шоком. Гермиона торопливо вскочила с него. Волдеморт открыл глаза, смотря на неё, и облизал тонкие порозовевшие губы: — Монстр. Для тебя я — монстр. И навсегда им останусь, увы. Гермиона не отвечала. Отчаянно хотелось исчезнуть, но палочки нигде не было.