Aiden (Carnival of Rust)

Ощущение бессилия становится невыносимым. *- Воды! Дайте кто-нибудь воды! * Лисбон поворачивается на бок, вперив взгляд в силуэт дерева за окном. *- Черепно-мозговая травма. Сотрясение. Сэр, не мешайте нам.* Рука, сама собой, бездумно, скользит под подушку; пальцы коротко касаются рукояти, задевая холодный металл. Лисбон судорожно вдыхает, как можно крепче сжимая оружие в слегка дрожащей хватке. *- Лисбон! Лисбон, открой глаза, взгляни на меня. — Сэр, прошу вас, отойдите. Нам нужно доставить ее в больницу.* Тереза жмурится, борясь с внезапно накатившим приступом дурноты. Сильнее сжимает рукоятку пистолета, стараясь, черт возьми, не дрожать как маленькая девочка. Закусывает губу, стараясь не прокусить её. Помогает мало — на языке все равно горчит металлический привкус крови. Лисбон со скрипом сжимает зубы, проглатывая комок в горле. У нее совершенно нет сил для того, чтобы снова тащиться в ванную. *Ладонь, почему-то соприкасающаяся с мокрой щекой. Судорожные всхлипы, на грани с невозможностью дышать. Головная боль, не дающая нормально мыслить. — Прости меня, Тереза. Прости.* Она берет с собой пистолет, направляясь на кухню. Цифры на таймере кофемашины выжигают сетчатку тошнотворно красными бликами. Лисбон в курсе, что пить кофе при сотрясении мозга далеко не самая удачная мысль, но ей плевать. *- Джейн… почему ты плачешь? — Прости меня, Тереза. Прости меня.* Все кружится. Лисбон хватается дрожащими руками за столешницу, чтобы не упасть. *- Джон… Красный Джон…* Дыхание застывает в груди жестким комком, который невозможно проглотить. Ее рвет прямо в раковину; запах сварившегося кофе проникает в ноздри, еще сильнее выворачивая наизнанку. * Сладкий дурман лекарств, скрывающий от неё красные потеки на окнах и стенах, слезы в глазах Джейна, и его губы, прижатые к точке пульса на её запястье. Дурман, мешающий осознать, услышать его судорожное и сбивчивое дыхание на грани нехватки воздуха, обрывки слов, прерывающиеся всхлипами.* Было ли это? Или это просто игра воображения? Последствия удара по голове, породившие в её сознании череду кошмаров, в которых главное место отводится смерти и кровавому символу, смотрящему на неё со всех поверхностей? Ей страшно ответить на этот вопрос. Тереза настолько запуталась в границах, разделяющих правду и ложь, что кажется, будто найти истину уже не представляется возможным. Часы мигают, отсвечивая зелеными всполохами цифр и показывая половину пятого утра. Слишком рано. Лисбон удивленно моргает, поняв, что спутала зеленый с красным. Но все же заваривает кофе, посылая к черту предписания врачей. Цедит кофе мелкими глотками, дожидаясь звонка будильника, чтобы собраться и отправиться на работу. Она знает, что уже не заснет. Джейн снова исчезает из поля её зрения, заставляя скрежетать зубами, злиться, по-прежнему оставаясь все понимающей Терезой. Она не может не думать о том, были ли видения в больнице лишь её видениями. Не может забыть плачущего Джейна и его губы на точке её пульса на запястье. Хочет, но не может. — Босс, Джейн интересовался, как Вы, — Ригсби смотрит на неё до тошноты наивно, но она лишь улыбается, махнув рукой на попытки её консультанта провернуть очередную аферу. Она устала. Когда она осознала это? — Я в порядке, Ригсби. Это всего лишь сотрясение средней тяжести, Джейн и сам в курсе. Она выдавливает из себя очередную пластмассовую улыбку и разворачивается, оставляя Ригсби стоять посреди отдела. Ей просто интересно, как долго она сможет водить свою команду за нос. И как долго водить за нос её будет Джейн. Он кажется ей одновременно близким и недостижимо далеким. Ей кажется, что это сводит её с ума, заставляя постоянно оборачиваться, боясь его — его ли? — появления за спиной в любой момент. Тереза всеми силами старается не думать об этом. Старается не мучиться от головной боли и постоянных наплывов тошноты; старается не вздрагивать от каждого неясного шороха и не хвататься за пистолет. Ей кажется, что удается. По крайней мере, Джейн не обращает на её поведение внимания. Она не уверена, что это её не задевает. Она больше ни в чем не уверена в принципе. Новость о поддельном списке выбивает её из колеи, заставляя злиться, безостановочно крутить в голове мысли и имена. Кажется, она становится не менее одержимой, чем Джейн. Новость о похищении Джейна привычно бьет в солнечное сплетение. Когда это стало привычным? Поцелуй в щечку для якобы мертвой Мадлен звучит выстрелом в голову. Ревность или чувство разочарования? Полигон кажется единственным местом, в котором она еще может расслабиться. Пули покидают ствол табельного оружия с привычной отдачей, посылая по рукам неприятную волну вибрации. Терезе кажется, что волны достигают затылка, продолжая настойчиво вибрировать именно там. Чертово сотрясение. Она не останавливается до тех пор, пока от тяжелого запаха пороха не начинает подташнивать; пока руки не начинают вопить от усталости; пока жгучая боль в левом плече не заставляет сжать зубы, в попытке сдержать рвущийся из груди крик. Но это кажется ей единственным спасением, единственным возможным способом удержать мозг в шатком подобии равновесия и не сойти с ума окончательно. Патрик не замечает этого. Или делает вид, что не замечает. Оба варианта разрывают ей сердце, чувством собственной незначительности. Неужели она поняла это только сейчас? Следуя какому-то детскому приступу упрямства, Лисбон продолжает ходить на полигон практически каждый день. Её состояние ухудшается с каждым разом: гул в ушах не затихает, головная боль становится невыносимой, а плечо словно кто-то разрывает, впиваясь жесткими пальцами в застарелый шрам. Но это не заставляет ее остановиться. Джейн удостаивает ее своим вниманием только тогда, когда она падает в обморок в своем кабинете, теряя сознание от боли и головокружения. Кажется, когда он ловит её за секунду до того, как она касается головой пола, он теряет свою маску уже привычного безразличия, но Лисбон не уверена, что это не очередной плод её воспаленного воображения. Она снова ни в чем не уверена. Спустя несколько минут — она не знает, что Патрику они кажутся вечностью, — Тереза приходит в себя на этом чертовом кремовом диване, которым он когда-то заменил её прежний. Ей кажется, это было целую вечность назад. Патрик сжимает ее руку в своей ладони и смотрит с тревогой — паника плещется в его взгляде и затапливает ее, переливаясь через край. Лисбон ловит себя на мысли, что ей плевать. Она не испытывает ничего, кроме чувства злорадного удовлетворения, впервые в жизни не пытаясь погасить его. Впрочем, в следующий момент Джейн отстраняется, прикрываясь уже привычной маской безразличия. — Тебе следует быть поосторожнее с экспериментами на полигоне, Лисбон, — небрежно бросает он. — Разве тебе неизвестно, что стрельба противопоказана при сотрясении мозга? Тереза сжимает зубы, медленно садясь на диване. Патрик на секунду забывается: рвется вперед, чтобы заставить ее лечь обратно, но Лисбон прожигает его гневным взглядом. — Что тебе нужно, Патрик? — Послушай, — на мгновение его маска трескается: во взгляде вновь появляются тревога и раскаяние. — Я знаю, вся ситуация с фальшивым списком, моим похищением… выбила тебя из колеи, и мне очень жаль, Тереза. Но так было нужно, чтобы стать на еще один шаг ближе к поимке Джона. Мы совсем близко, Лисбон, ты должна понять: мы близко. Она выслушивает его речь молча, не проронив ни слова, стараясь контролировать забурлившую внутри ярость. Поджимает губы и говорит как можно спокойнее: — Это все, что ты хотел мне сказать? — слова сочатся едким сарказмом. — Очередное ничего незначащее извинение, от которого я должна воспрять духом, перестать творить глупости и взять себя в руки, чтобы ты мог продолжать использовать меня и дальше? Скажи это, Джейн. Я ведь всего лишь инструмент для осуществления твоей мести. — Ты знала, зачем я здесь. Всегда знала, — слова звучат лишком резко, слишком наотмашь. Это становится для нее последней каплей, Лисбон стремглав бросается прочь с дивана, желая оказаться хотя бы в другом конце комнаты, лишь бы подальше от него. — Да, конечно, я знала. Я знала, и все равно взяла тебя в отдел, я знала, и все равно позволила тебе работать с нами, хотя я могла отказать Минелли, — её слова похожи на стрелы с ядом, на осколки стекла, разлетающиеся вдребезги при столкновении с пулей, и Джейн дергается, будто получил звонкую пощечину. — Это все упрощает, не так ли? Лисбон горько улыбается, отворачиваясь к стене, не желая ни видеть Джейна, ни тем более показывать в очередной раз собственной слабости. Хочется выпить кофе. — Ты просто использовал нас, — её слова полны горечи. — Испытывал наше терпение, позволял нам считать себя другом. Позволял мне думать, что ты не просто… — Лисбон глубоко вздыхает, обрывая себя на полуслове. — Ты использовал меня даже тогда, когда понял, что я сделаю все, чтобы достать Красного Джона. Я доверяла тебе, я слепо шла за тобой, но тебе… Тебе просто плевать! Тишина, наступающая вслед за ее полными горечи словами, за криком отчаяния, оглушает; непереносимо давит на виски и затылок. Патрику хочется кричать. Ему безумно хочется разуверить ее в сказанных ею же словах, потому что это неправда: ему не плевать, ему далеко на неё не плевать, но Джейн не может найти собственного голоса. Не может просто поднять голову, склонившуюся под гнетом её обвинений, чтобы хотя бы попытаться взглянуть ей в глаза. Это разочаровывает её еще больше, уверяет в правильности собственных выводов. Лисбон обреченно качает головой, даже не чувствуя боли, и глухо, прилагая титанические усилия, чтобы сдержать слезы, произносит: — Уходи, Джейн. Просто оставь меня в покое, — ей кажется она действительно этого хочет только до того момента, как слышит тихий щелчок закрываемой двери. На самом деле она хочет совершенно другого. В последующие дни Джейн окончательно перестает попадаться Лисбон на глаза. Она знает, что он вышел на финишную прямую в деле Красного Джона, но до последнего надеется, что Патрику хватит ума не играть финальную сцену в одиночку. Она почти верит этому, когда Патрик делится с ней своим планом ловушки для последних подозреваемых в настоящем списке. Именно поэтому она соглашается на поездку в Малибу. Поэтому соглашается на остановку, чтобы полюбоваться закатом. Поэтому слишком поздно осознает, что осталась на пустынном пляже одна. Слишком поздно понимает, что он бросил её. Снова. Впрочем, горечь, рвущая глотку, не мешает ей отправиться за ним вдогонку. Попасть под взрывную волну едва ли больнее, чем найти Джейна среди обломков и останков подозреваемых. Тошнота, подкатывающая к горлу, становится ощутимее, то ли от запаха паленого масла, то ли от очередного удара головой о землю. Она боится признаться себе, что тошнота — это лишь отзвук паники, которая медленно скручивает её внутренности в узел. Терезу оттаскивают от Джейна силой, пока она тщетно пытается привести его в чувства. Ей временно удается взять себя в руки. Приказы раздаются уверенно, голос не дрожит, а все пребывающие полицейские и агенты выполняют приказы беспрекословно. Тем не менее, она не может не возвращаться взглядом к так и не пришедшему в себя Джейну, которого санитары грузят в машину скорой помощи. Только когда медик касается ссадины на её голове, она понимает, что медицинская помощь нужна и ей самой. Пока она ждет приговора врачей, её потряхивает от морозящего холода. Зубы противно стучат друг о друга. Она отвыкла от приступов паники, но все еще может различить накатывающие симптомы. Ей приходиться с силой сжать кулаки и спрятать их в карманы. Она впивается ногтями в кожу ладоней, старается дышать ровно и спокойно, а не рвано и со свистом. «Он будет жить», — безостановочно повторяемое про себя, помогает даже лучше, чем распоряжения, которые она отдает команде по поводу поисков агента Смита. По крайней мере, Чо не ставит под сомнение её вскользь брошенное: «я в порядке». Она точно знает, что не в порядке. Джейн приходит в себя неожиданно долго, сквозь пелену мутного стекла пытаясь рассмотреть то ли ее, то ли того, кого в очередной раз упустил. Лисбон улыбается уголком рта, стараясь не выдать своего облегчения. Впрочем, скоро ей просто становится не до этого. Поиски Бертрама и раненного Смита, допрос офицера Хэгена, попытка построить логическую цепочку и осознать масштаб предстоящей охоты. События, приказы, распоряжения и звонки не оставляют мыслей о себе, и Лисбон рада этому. Как рада и тому, что у неё нет времени на эмоции, которые наглухо запрятаны где-то глубоко внутри. Она просто не может думать, не может мыслить о том, что в этот раз все действительно рушится, летит вздребезги, и больше ничего не будет как раньше. Провал поимки Бертрама оседает комом в желудке, а появление в их офисе спецагента ФБР Дэнниса Эббота является тем самым последним порывом ветра, рушащим шаткий карточный домик её глупых надежд. Голубая фарфоровая чашка — любимая чашка Джейна, грудой осколков лежащая на полу, запечатляется картинкой в мозгу, выжигаясь в памяти. Джейн воспринимает случайность как знак свыше: уходит, прощаясь с ней так, словно следующей встречи не будет. Словно окончательно оставляет её там, где уже никогда не будет не его — их. Лисбон давит в себе крик отчаяния, глядя, как его скрывают двери лифта. Она просто не верит в знаки. Она остается в офисе, словно привидение, охраняя остатки былого. Как коршун следит за тем, как офисы опустошают, не считаясь с важностью дел. Давит приступы головной боли усилием воли, иррационально мечтая вернуть все назад. Закончить то, что раньше казалось не важным. Признать то, на что раньше предпочитала не обращать внимание. Решиться на то, что считала недопустимым. Она знает, когда Джейн возвращается в КБР, хотя он делает все возможное, чтобы проскользнуть на чердак незаметно. Она сама направляется туда, не скрываясь — в здании никого не осталось. Пустота стен и комнат бьет кнутом по оголенным нервам, но Тереза игнорирует это, до скрипа сжав челюсти. Она просто знает, что должна увидеть его еще раз. Дверь чердака оказывается запертой. Лисбон усмехается, устало и обреченно, на секунду позволяя себе привалиться лбом к обветшалой поверхности двери. Ей кажется, что она слышит дыхание Джейна даже через разделяющую их преграду. Ей кажется, что она может слышать его дыхание, даже не прислушиваясь. Тереза стучит в дверь костяшками пальцев; несколько раз дергает замок, по-детски нелепо пытаясь открыть ее самостоятельно. Но она не пытается маскировать мольбу в своем голосе, когда наконец произносит: — Джейн… Патрик, открой мне. Ответом служит молчание. Она стучит снова, движимая глухим, но яростным отчаянием. — Патрик… я знаю, что ты там, я слышу, как ты дышишь, — ее голос обрывается, дрожит. — Открой дверь, прошу тебя. Скрежет замка все равно застает врасплох; вынуждает Лисбон нервно отшатнуться от двери. Джейн смотрит на неё загнанным, затравленным взглядом, полным боли. Ей хочется быть той, кто может разделить его боль. Но она не та. — Я думал, ты ушла домой, Лисбон, — в его тоне скользит завуалированная просьба, мольба уйти. — Мне нечего там делать, и ты прекрасно это знаешь, — её взгляд цепляется за нервно бьющуюся жилку на его шее. Он чуть отходит, позволяя ей войти. Она переступает порог, молча наблюдает за тем, как он вновь запирает дверь; как приваливается к ней лбом, точно так же, как сделала она минутами ранее. — Джейн… — Его имя слетает с языка, расцарапывая горло в клочья, но договорить Лисбон не успевает. У его губ вкус мяты и необратимости, а у нее на языке горчат собственные слезы, когда она всхлипывает ему в рот. Он целует её с неистовостью наркомана; до головокружения, до нехватки воздуха. Лисбон тонет в нем, захлебывается, с готовностью задыхаясь во взаимной безысходности. Он покрывает ее шею каленым железом поцелуев; вгрызается зубами в нежную кожу ключиц, словно клеймит, стремится прожечь её насквозь. Если бы это забрало его боль, она была бы рада сгореть. Когда пальцы Джейна касаются ее ремня, Лисбон перехватывает его руки, заставляя встретиться с ней глазами. Горло спирает спазмом; она медленно качает головой, надеясь донести все взглядом. Джейн понимает. Он всегда умел её понимать. В его нежности сквозит та же обреченность отчаяния, когда он целует её снова, одновременно избавляя ее от одежды. Он действует нарочито медленно, заставляя Терезу непроизвольно дрожать, цепляясь за его плечи. Медленно переносит ее на кровать, вдавливая её в поверхность всем телом; не спеша очерчивает языком метки своих зубов. Лисбон рвано выдыхает, сильнее впиваясь пальцами в его плечи. Его руки — руки виртуозного мошенника, поэтому одежда не исчезает — незаметно испаряется, оставляя их обнаженными друг перед другом. Лисбон кажется, что эта телесная нагота почти приближает её к тому, чтобы увидеть мысли Джейна такими же обнаженными — без фальши, лжи и утаек. Она отказывается думать, что это лишь очередная иллюзия, сладкая пилюля, которую дают обреченным на смерть. Джейн же просто сосредотачивается на её дыхании — сбивчатом, напряженном; на её запахе и вкусе её губ. Старается запомнить все до мельчайших деталей, растягивает каждое движение, каждый толчок до тех пор, пока желание уйти за грань и увести Терезу за собой не становится невыносимым. Он теряет контроль, ненавидя себя за то, что позволил себе сорваться, утонуть во вкусе и запахе, ощущении кожи под кончиками пальцев. Он слишком давно запретил себе любые мысли о подобном. Фейерверки в её голове имеют слабое отношение к привычному состоянию легкого сотрясения, но Лисбон не хочет открывать глаза, вслушивается в сердцебиение Джейна, лежа на его груди. Она не двигается, боясь любым жестом разрушить застывший момент единения. Ей кажется, что стоит открыть глаза, вдохнуть чуть глубже и понимание того, что все кончено, погребет её под собой, раздавит, сокрушит окончательно. Патрик стирает прокравшуюся сквозь опущенные веки слезу большим пальцем, целует чуть опухшие губы нежно, горько, почти целомудренно. Ей кажется, что все закончится, стоит ему прекратить поцелуй. Все заканчивается еще раньше — трелью телефонного звонка. — Алло? — Патрик отвечает, резко прерывая поцелуй, оставляя на губах Лисбон горький привкус разочарования. — Алло, Бертрам! Алло? — В чем дело? — Тереза садится на кровати, придерживая руками простынь на уровне груди. — Это был Бертрам, — Джейн отводит взгляд, старательно глядя в окно, одевает белье и брюки, по прежнему стараясь не сталкиваться с Лисбон взглядом. — Но его прервали. Лисбон смотрит на его отражение в стекле, старательно не обращая внимания на собственный вид. Растрепанная, непривычно мягкая, со взъерошенными волосами и горящими румянцем щеками она выглядит слишком беззащитно. Она не привыкла быть беззащитной. Джейн сталкивается с отражением её взгляда в поверхности стекла. Лисбон сглатывает, как совсем недавно делал Патрик, но взгляда не отводит. В ней больше решимости, чем в нем, он всегда знал об этом. — Джейн… Трель телефонного звонка прерывает её, и Лисбон трясет головой, словно стряхивая напряжение вместе с разочарованием. Она на самом деле не знает, что собиралась сказать. — Слушай, думаю, нам нужно увидеться и поговорить. Только мы двое, — Патрик заманивает Бертрама в ловушку с привычным для него изяществом. Лисбон горько улыбается, прежде чем выскользнуть из-под простыни. — Послушай, игра окончена. Я бы назвал это достойной ничьей. А раз все кончено, я правда думаю, что нам нужно поговорить. Без оружия, без фокусов. Просто поговорить. А потом мы оба разойдемся. Тереза прислушивается, заставляет себя слушать, хотя не хочет этого. Слишком хорошо она понимает, что на эту встречу Патрик пойдет один. Именно поэтому она одевается не торопясь, медленно, в очередной безнадежной попытке потянуть время. — Через полчаса, — только хлопнув крышкой раскладного телефона, тем самым заканчивая разговор, Патрик поворачивается к Терезе, на мгновение замирая от удивления. Она стоит нему спиной, полностью одетая, собранная и почти не показывающая тревоги, которая сжигает её изнутри. — Что ты собираешься сделать? — Лисбон спрашивает, не поворачиваясь к нему лицом, прячась за официальным тоном и распущенными волосами. — Я встречусь с ним, — он не может не замечать, как её голос дрожит, давит в себе желание подойти и обнять её — игра с Красным Джоном важнее. — Я знал, что этот день настанет, — он пожимает плечами. — Вот он. — Позволь поехать с тобой, — Тереза поворачивается, смотрит ему в глаза прямо, умоляюще. — Нет, я не хочу впутывать тебя, — желание обнять её, прикоснуться, поправить упавший на щеку локон почти невыносимо, и он крепче сжимает трубку телефона. — Впутывать? — Лисбон сама того не желая кидает взгляд на скомканную кровать. — Я уже замешана. — Больше нет, — Джейн уверен в своих словах, и то, что они только что переспали, уверяет его в этом еще сильнее. — Мне нужен твой пистолет. — Мой пистолет? — не понимать того, что хочет сделать Джейн едва ли не сложнее, чем сдерживать крик, рвущийся из груди, но Тереза справляется. В конце концов, она все решила еще до того, как попросить его отворить дверь. — Да, твой пистолет. Я им не воспользуюсь, просто для страховки, — Лисбон знает, что он врет, но не сопротивляется очередной лжи. — Тереза, пожалуйста, просто доверься мне. Просто доверься. Она протягивает ему оружие, старательно не касаясь пальцами его руки. Ей кажется, что последним физическим контактом между ними должен остаться именно поцелуй, просто для того, чтобы она могла помнить. Она знает, что не сможет забыть. Ей хочется уйти, не оглядываясь, не говоря ни слова, но Лисбон ничего не может с собой поделать: ее губы размыкаются сами собой, произнося последнюю просьбу: — Будь осторожен. Она и в самом деле не оглядывается, когда открывает дверь, чтобы выйти и исчезнуть. Джейн долго смотрит ей вслед, бессмысленно уставившись в пустоту, даже когда её самой уже нет. Пистолет горькой тяжестью лежит в руке, а её запах все еще витает в воздухе, заставляя вдыхать глубоко и медленно. Лисбон долго сидит в машине, не в силах тронуться с места. Кажется, её выдержка дала сбой. Звонок мобильного заставляет её вытащить телефон, который она чудом не оставила на чердаке. Она отвечает, старательно концентрируясь на словах Эббота, собирая себя в кучу для последнего — она уже знает это — рывка. Даже если у неё больше нет работы, Джейна и уважения к самой себе, у неё все еще есть команда, которую необходимо спасти. Она встречает Эббота в стенах абсолютно голого офиса — пустота стен бьет по нервам так же сильно, как и вчера ночью. Снующие туда-сюда агенты ФБР заставляют концентрироваться на том, чтобы не скрежетать зубами, а легкое пренебрежение, издевка в голосе Эббота, когда он называет Джейна её «бойфрендом» заставляет изо всех сил сдерживать желание горько засмеяться. Засмеяться, потому что Эббот ошибается — Джейн никогда не принадлежал ей. Все заканчивается ожидаемо — известием о трупе Бертрама, найденного в часовне Александрийского кладбища, и трупом на этот раз действительно мертвого шерифа МакАлистера. Тереза точно знает, когда умер Красный Джон — её телефон надрывается на столе вещдоков, и она уверена, что этот звонок — прощальная весточка от Патрика Джейна. Её радует только одно — уверенность в том, что он жив. В тот момент она уверена, что это действительно самое главное. На самом деле несколько секунд после того, как МакАлистер перестает дышать, он думает над тем, что пуля в висок — это идеальное завершение сегодняшнего утра. Спасает мысль о том, что оружие в его руках принадлежит Терезе. Он совсем не хочет, чтобы она думала о том, что собственноручно пустила пулю ему в голову. Потому он выбирает альтернативу: исчезнуть. В конце концов, это лучшее, что он может сделать для неё: оставить ее в покое. Позволить жить своей жизнью. Он уверен, что у неё получится. Не получается.