•pg-13• l •ooc• l •au• l •er• l •намек на ангст• l •драмa• l •герои старше восемнадцати лет•
Гермионе Грейнджер тесно в этом неуклюжем городе ― Бристоль славится своими немногочисленными достопримечательностями и разбившимися надеждами. Своими ста десятью квадратными километрами. Девушка любит бродить по тёмным улицам поздней ночью, считая горящие солнца высоких худых фонарей, взглядом-кинжалом пронзая замки переплетенных пальцев счастливых парочек. И понимает: ненавидит тесный Бристоль с влюбленными людьми в соотношении миллиард человек на метр квадратный. Без тоски во взгляде сегодня прощается с этим городом, медленно ступая по мокрому слякотному асфальту — отвратительная зима, честно. Привычно-внимательно оглядывает помещение вокзала — он снова ждет её, скрестив руки на груди. Снисходительная улыбка бледных тонких губ заставляет Грейнджер преодолевать — ей кажется, долго — сколько-то там метров слишком стремительно, почти подлетая к знакомой высокой фигуре. Малфой выжидающе стоит, облизанный лучами негреющего зимнего солнца. — Снова бежишь? — вроде вопрос, а вроде констатация. — Какой по счету город? — Драко, дотронься до меня, — жалостливо просит Гермиона, намеренно игнорируя его вопросы /совсем не к месту/. И её тело, облаченное в тёплые одежды, сжимается от секундной судороги удовольствия, когда Малфой костяшками среднего и указательного пальцев касается острой скулы. И когда нежное касание превращается в движение по строго отведенной линии / конечная остановка — уголок обветренных губ/, Гермиона прикрывает глаза, растворяясь в атмосфере нежности, которую Драко создает специально для неё. На холодных пальцах, достигших конечной остановки, остается трепетный невесомый поцелуй. И стертые с девичьего лица слезы. — Ответишь на мой вопрос? — спрашивает Малфой, всматриваясь стеклянно-серыми глазами в потухшие карие. — Десятый? — Пятнадцатый, — и почти слышное тиканье наручных часов, оповещающих, что скоро очередной поезд. Пыльный вагон и шумные попутчики. Исчезнет. Скоро Малфой исчезнет, заставляя Гермиону искать себе новый дом, а затем бежать на вокзал. Так нужно всем клеткам тела. Каждому атому. — Я больше не появлюсь, Гермиона, — строго, глаза в глаза, чтобы наконец очнулась и вырвалась из иллюзорного мира, который медленно сводит её с ума. — Никогда. — Даже через пять лет? — как-то глупо спрашивает она, чувствуя, как соленые капли чертят свои соленые дорожки по розоватой коже. Импульс бессильной злости и невыносимой боли в женском организме. — Даже через десять, — так же глупо отвечает он, губами сцеловывая причиняющие даже ему боль слезы, — через пять минут поезд до Лондона. — И? — безразлично тянет она. — Я еду в Глостер. Через тридцать. — А тебя ждут в Лондоне, — уверяет он, всем телом дрожа. Признавая. Заставляя себя отдать свою маленькую девочку. Смирившись с этим фактом. — Кто? — Родители, друзья, — перечисляет, сдерживая свои собственные слезы /не хочет расстроить свою принцессу/, — и Рон, — голос предательски дрожит, — он любит тебя. Драко чувствует боль, с треском разрывающую ребра, но точно знает, что готов пережить сотню таких невыносимых приступов при условии, что Грейнджер будет абсолютно счастлива. Не с ним. Не наденет его величественную фамилию, которая здесь не значит абсолютно ничего. — Поезжай в Лондон, пожалуйста. — Ты этого действительно хочешь? — задыхаясь от собственных слез. Ей кажется, что воздуха нет вовсе, и каждую альвеолу легких заполняет раскаленное олово. — Именно, — нарочито-уверенно проговаривает он, отстраняя тянущую к его губам любимую девушку. — Крепко зажмурь глаза и позволь мне уйти, — жалостливо просит он, перебарывая в себе желание увести её за собой. — Пожалуйста, я тебя умоляю, будь счастлива, — не сдерживая слез, шепчет он, — за нас двоих, — и через секунду исчезнет, оставляя почти неживую от горя Гермиону наедине с ослепляющим солнечным светом и приближающимся гулом поезда.***
— Ваша подруга очнулась, мистер Уизли, Вы можете войти, — довольно произносит полная медсестра в открытую белую дверь, ведущую в длинный коридор больницы Святого Мунго. В палату обеспокоенным шагом входит Рон, присаживаясь на стул около кровати, бережно обхватывая своей крепкой мужской ладонью тоненькую ручку подруги — жаль, что только подруги. — Гермиона, как ты? — испуганные голубые глаза, и этот их проникновенный взгляд. От него становится немного теплее в холодном помещении. — Вам повезло, мисс, — невзначай произносит женщина, копающаяся в небольшом шкафчике с разными странными склянками и пузырьками, — выйти из комы… Вы пролежали здесь почти целый год!