***
— Умоляю тебя, поешь что-нибудь, — устало шепчет мужчина, потирая переносицу, впуская в — наверное, уже порядком почерневшие — легкие ядовитый дымок любимых Marlboro. От него уже давно тянет запахом мяты и, кажется, мускуса, но трясущаяся на полу девушка не замечает ничего: ни аромата чужих духов, ни голода, ни сонливости. Как только за Малфоем закроется дверь, усталый организм сам отключится, позволяя мозгу сгенерировать очередной шизофренический сон с фигурирующими в нём зеркалом, пурпурно-серой кожей и приветливой улыбкой новой подруги. — А как же Тори? — с жалостью в голосе спрашивает Гермиона. — Я не буду есть, если Тори тоже не будет, — её личная забастовка, о причинах которой не догадывается никто. Ни женившийся Поттер, который уже давно перестал навещать подругу, мысленно признав собственную трусость и даже отвращение; ни его милая рыжеволосая женушка, трясущаяся за плод. «Мало ли, что ей в голову взбредет?» — риторически, подпиливая длинные ноготки, растянувшись в потрепанном временем кресле. Даже долговязый Уизли, который больше всех — и дольше всех, к тому же — желал тела статной подружки, словно блестящей драгоценности, без раздумий отказался от больных души и мозга. — Тори мертва, — объясняет Драко в сотый раз своей любимой/ любимой ли отныне? / девушке, туша окурок, — пойми ты это наконец, — отсутствие нежности и даже некоторая холодность. Ему не хочется произносить даже привычно-родное имя. Словно не знакомы. — Я скорее поверю, что мертв ты, — апатично чеканит Гермиона, своим потухшим взглядом оглядывая удивленное лицо светловолосого мужчины, а затем заливисто хохочет, откидывая голову назад, не замечая, с каким грохотом закрывается за ним дверь. Не замечая ничего. Хохочет, вспоминая лицо милой Астории. Любимая маленькая Тори.***
Она реальная. Как бы ни кричал разозленный Малфой — децибел восемьдесят, до болезненной вибрации в ушах, какое бы количество стеклянных стаканов ни разбивал — Грейнджер абсолютно точно знает, что Гринграсс реальная. Начитанная и умная. С ней легко и интересно, а потому девушка с нетерпением ждет сумерек, чтобы в очередной раз насладиться контактом с обожаемой…подругой? Грейнджер не уверена, но ей почему-то кажется, что мир Тори намного более реальный, чем её собственный. Упрямый Драко миллиарды раз повторяет глупую истину. О том, что Гринграсс — лишь плод воображения Гермионы, о том, что она абсолютно точно не может существовать. А что если на самом деле сама Грейнджер нереальна? Не может существовать. — Гермиона, — шепчет знакомый бархатный голосочек, — милая, это я, иди ко мне, пожалуйста, — Гринграсс сидит по-турецки прямо в отражении зеркала, у самой стеклянной кромки этого предмета интерьера. Ласково улыбается, когда Грейнджер повторяет её позу, усаживаясь напротив и удерживая зрительный контакт. Карие и тёмно-синие. — Ты можешь меня порадовать? — Да, — самоотверженно и увлеченно тянет девушка, — я не ем вот уже трое суток, — произносит она и почти клянется, что Тори радуется и хлопает в ладоши. Гринграсс точно знает, что кареглазая либо сдохнет от голода, либо по прошествии четырех дней — скоро Астория сможет ходить в гости, как и все нормальные. Люди? Абсолютно нормальные. Дремлющие в деревянных ящиках.***
Драко сегодня отвратительно пьяный, мокрый и отчаянно пахнущий ночным дождем — маленькой свободой, от которой Гермиона отгорожена старой скрипучей дверью квартиры номер шестьдесят четыре. Он фанатично целует сухие губы, игнорируя ацетатный запах — она так и не собирается начинать есть — сжимая сильными руками, кажется, усыхающее тело. Прижимается к нему совсем исчезнувшей грудью и острыми ребрами. Довольно мерзко, но Малфой почему-то всё равно возбуждается, проклиная тесноту черных классических брюк. Тесноту собственного тела. Сегодня Гермиона почти такая же, как раньше — нежная до одури и чертовски манящая, если не брать в расчет антисексуальную худобу. Искренне, преданно отвечает на эти нетерпеливые прикосновения и странные поцелуи. Малфой зачарованно тянет свою шизофреничку в комнату, а та сразу напрягается и пытается оттолкнуть от себя Драко. — Пожалуйста, умоляю, давай здесь, — испуганно шепчет она, округлив свои карие глаза, — иначе она увидит. — Кто? — торопливо спрашивает мужчина, ненавидя темноту вокруг, игнорируя импульс мозга. «Включи свет!» — Тори, — почти заставляя такого смелого Малфоя задрожать, — из зеркала.***
— Ты можешь меня порадовать? — ласково спрашивает Гринграсс, и Грейнджер только сегодня почему-то начинает чувствовать фальшь. Через стеклянную клетку — Астории или её собственную? — Милая? — мягко, но женское лицо напротив Гермионы странно хмурится. Обиженно? Истощенный от голода организм просит хотя бы стакан воды. — Да, — обессиленно отвечает Гермиона, поднимаясь с пола, игнорируя головокружение и тягучую боль в висках, — сейчас только налью себе воды и вернусь, — произносит она, касаясь пыльного стекла. Вроде тех прикосновений к плечу для подбадривания человека. Щелкает выключателем. Грязная кухня, с царящей в ней осенней прохладой, порывисто врывающейся в открытую форточку, озаряется тусклым желтым светом одинокой лампы. Отсутствие плафона. Шум льющейся из крана воды приносит спокойствие и удовлетворение — слышит, значит жива. Но важно ли это? Есть силы дойти до кухни. Славно? Сегодня ей страшно не хочется отвечать зазеркальной трехмерной подружке — отчего-то чувствует неладное и отчаянно надеется на приход Малфоя, который почему-то начал забегать преимущественно по ночам. Вдох-выдох умноженный на двадцать. И Грейнджер почти успокаивается, до той секунды, пока безмятежно-усталый взгляд не натыкается на белый измятый длинными пальцами лист, испачканный чернилами. Знакомым неаккуратным почерком. «Я выкинул зеркало, пока ты спала, надеюсь, больше оно не будет тебя беспокоить. Люблю!» Вдох-выдох плюс угрожающая тишина квартиры. Умножить на застывшую заиндевелую кровь в жилах. Желтое круглое тельце одинокой лампочки нервно гаснет, погружая кухню в липкую темноту. И Грейнджер чувствует прикосновение холодных пальцев к собственной шее. — Милая, — горделиво тянет Гринграсс, чувствуя себя привычно в кромешной тьме. Это как в её деревянном домике. — Ты ведь меня порадуешь?