•pg-13• l •ooc• l •au (маггловская реальность)• l •er• l •нецензурная лексика• l •немного драмы и ангста• l •флафф• l •герои старше восемнадцати лет•
В освещенном теплым солнечным светом доме вся мебель и даже обои, кажется, пахнут мандаринами — аромат тонкими нитями распространяется по помещению от оторванной кожи оранжевых фруктов, небрежно забытой на подоконнике. Драко, лежащий на кровати, внимательно всматривается в белесую картину за окном: в этом году зима выдалась снежной — тела деревьев, крыши домов и машин покрыты белоснежным покрывалом. Мужчина отчетливо слышит, как кричат взволнованно-возбужденные дети, озорной вереницей пробегая по главной длинной дороге улицы, скрываясь где-то вдалеке, куда взор лежачего ни за что не дотянется. Кажется, некая Лори очень радуется своим новым красным сапожкам из настоящей кожи. Довольно мило. Малфой даже умудряется улыбнуться, как-то нервно и болезненно. Тонкие бледные губы дрожат — признак подкрадывающихся откуда-то со спины слез. Всегда неожиданно и слишком унизительно. В дальнем углу стены, чуть левее простенького камина, зеленым пятном возвышается елка, своей колкой макушкой дотягиваясь почти до самого потолка — это единственно новый предмет интерьера, в эту самую секунду подвергшийся пристальному изучению отнюдь не молодого двадцатипятилетнего взгляда. Лежачий рассматривает блестящие рождественские шары, искусственные леденцы и золотистые гирлянды, очень похожие на длиннющие драгоценные бусы. Красивый предмет интерьера. Жаль, что временный: скучные салатовые обои, многочисленные бежевые тумбочки и нелепый линолеум в непонятном стиле уже детально изучены, а оттого признаны надоевшими. До каждой трещины, до каждого, даже еле заметного изъяна. Порой мужчине кажется, что он и сам становится очередным дополнением к этой скучной комнате. Он медленно и сам покрывается бежевой вонючей краской, заливающейся в уши, ноздри и полуоткрытый рот, оказываясь глубоко внутри. Ацетатным запахом и мерзким вкусом. Почти врос в кровать со скрипящими пружинами и грязным постельным. И ему мерзко от осознания того, кем он является, до сумасшествия ненавидит себя и собственное тело. Когда он, еще не открыв глаз в палате, услышал, как молодая медстестричка с жалостью в голосе произносит слово «инвалид», он ужаснулся. Наверное, в палате он лежит не один, верно? И упрямое зрение; стеклянно-серые глаза, не встречающие более препятствия в виде закрытых век-шторок, подсказали: «Один». Его единственное спасение — горсти таблеток снотворного и иногда кофе, который он варит в турке, предварительно неуклюже перетащив на руках собственное тело в отвратительное кресло на колесах. И ещё малышка Грейнджер, так приветливо сейчас улыбающаяся, медленно отворяя скрипучую деревянную дверь. Девичьи щечки слегка красны от легкого мороза, облизывающего Лондон и всех его обитателей. Прекрасная и чертовски молодая. Настолько красивая, что Малфой почти впитывает в себя все взгляды чужих мужчин, которые сегодня заинтересованно смотрели в кругленькое лицо и тёмно-карие глаза. И от этой мысли, от этого ощущения становится настолько больно, что хочется отчаянно кричать, срывая голос. Кто он? Он-то кто? Калека? И Гермиона. Молодая темпераментная девушка. У которой вся жизнь впереди, и она — со всеми своими хвалебными чертами характера и личностными качествами — действительно достойна лучшего. — Привет, Драко, — радостно кричит она в глубину комнаты, подпрыгивая и топая ногами по ворсистой поверхности коврика с надписью «welcome», также смахивая с немного детской бордовой шапки с помпоном успевший подтаять снег, — как ты сегодня? — не ждет ответа и снимает промокшие ботинки. — Я вчера, видимо, мандаринов переела, посмотри, — она подбегает к постели и демонстрирует красноватую аллергическую сыпь на лбу, зачем-то смеется и целует любимого мужа в сухие губы. С приходом Грейнджер в дом почти сразу же прокрадывается энергия жизни — она довольно прыгает по всем уголкам дома, визжит и шкодничает, демонстрируя всем свой разноцветный язык. Гермиона, даже не стянув с себя джинсы и поношенный свитер, довольно топает на кухню, ставит на синий горящий цветок старенький чайник и возвращается к Малфою. — У меня для тебя есть здоровский подарок на Рождество, — увлеченно щебечет она, стягивая с себя зеленый шерстяной предмет одежды и надевая смешную футболку, всю украшенную катышкам, — вот только он в багажнике. И я не подарю тебе его, если не улыбнешься! — это вроде бы и условие, а на самом деле обычная просьба. Девушке слишком больно наблюдать за тем, как весь жизненный энтузиазм самого родного ей человека куда-то бесследно утекает. Больно. И она день ото дня натягивает на себя маску веселья, граничащего с сумасшествием, хотя её худенькие ноги гудят от усталости — почти целый год она пахала без выходных и, естественно, без отпуска по двенадцать часов в день — а сердце каждый раз страдальчески содрогается, стоит только Гермионе перешагнуть порог собственного дома. Драко улыбается. Слишком наигранно. — Ладно, так и быть, — уступчиво тянет она и чуть позже, надев старые смешные сапоги, выбегает на свежий воздух, оставляя Малфоя наедине с пожирающими его тоской и апатией. А через минуты три возвращается с блестящей красной коробкой внушительных размеров и присаживается на кровать. Её широко распахнутые карие загадочно блестят, когда она протягивает мужу подарок, позволяя самостоятельно распаковать. И Малфой нерешительно начинает отдирать торжественный зеленый бант из гофрированной бумаги, ногтями нервно поддевая скотч, намертво приклеенный к голографической упаковке. Нетерпеливо высовывает язык, и от этого Грейнджер заливисто смеется, наполняя комнату энергией счастья и радости. Атмосферой праздника. Как только картонная крышка отлетает куда-то на пол, серые глаза округляются в немом удивлении. Он молчит с минуту, не решаясь дотронуться до своего подарка, только лишь зачарованно рассматривая его. — Я снимала все необходимые мерки, пока ты спал, — констатирует она, и в её голосе слышатся нотки гордости, — консультировалась с лучшим ортопедом в нашем городе. Он сказал, что это лучшие на сегодняшний день, — радуется, как маленький ребенок, будто это ей сегодня дарят подарки. — Сколько это стоит? — до сих пор непонимающе спрашивает он, отчаянно пытаясь осознать. Понять. Блять, он увидит снег. Впервые за…сколько там лет? — Это совершенно неважно, — отмахивается она, прислушиваясь не кипит ли чайник, — главное, что это лучшие протезы бедра. Теперь ты сможешь выходить на улицу! Больше не нужно стесняться… Мы вообще выкинем это кресло, — радость и возбуждение как-то слишком скачкообразно сменяются подбирающимися к горлу слезами. — Гермиона, — он толком и не знает, что можно вообще сказать, когда ты проживаешь самый счастливый день, — спасибо, — слишком нелепо, но впервые за двадцать пять так искренне. — Я люблю тебя, — шепчет, не отрывая взгляда от родного женского профиля. И почти теряет сознание от эйфории, когда любимая жена горячо целует его, оставляя на его губах соль пролитых слез. Гермиона Грейнджер подарила Драко Малфою ноги.***
Походка почти такая же, как и раньше — он работал над этим дома целых два дня; но всё же присутствует лёгкая хромота. Пара бредет по заснеженной дороге вдоль многочисленных домов. Картина, мягко говоря, странная: девушка с кудрявыми длинными волосами почти истерически ревет, наблюдая за тем, как её спутник увлеченно разглядывает всё вокруг — лица детей и взрослых, проходящих/пробегающих мимо, снег, заполонивший, кажется все пространство, жёлтые худые фонари, манящий своим особенным запахом и атмосферой небольшой парк впереди. Словно ребенок. Словно человек, который всю жизнь прожил где-то под землей в бункере. Странная пара, вот честно. И пусть так. Но зато счастливая.