По крови

Внимание! Присутствует неподробно описанная постельная сцена. __________________________________________________________ Письма приходили слишком редко. От шершавой пожелтевшей бумаги обычно пахло морем – солью и холодом, отдающим гнилью, - иногда между строк, выведенных витиеватым и плавным почерком, Первый чародей мог уловить тонкий аромат специй и апельсинов, про которые Он ему так много рассказывал и обещал привезти в следующий раз. Совсем редко от писем пахло пылью и… кровью. После таких посланий Орсино совершенно отчаивался, но спустя полгода-год ответ приходил вновь. Каждое утро он выходил из кабинета и, кивнув посыльному, склонялся над письменным столом, чтобы найти своё спасение – запаха моря и такой желанной свободы, – обозначавшееся на бумаге сухой надписью: «От С. Первому Чародею Киркволла». Это стало своеобразным ритуалом, в котором Орсино не мог себе отказать. Днем Первый Чародей всегда был занят, обучая своих братьев и сестер магов и помогая новичкам, которым не посчастливилось также, как и ему когда-то, угодить в Круг именно этого проклятого города. Нередкие перебранки с Мередит и тайные разговоры с уже успевшим прославиться в Нижнем городе отступником по имени Гаррет Хоук, помогали держаться и не терять себя. По ночам же Орсино готов был выть от снедавшей ледяной тоски и тревоги, выворачивающей душу наизнанку. Сон был сомнительным спасением, ведь в Тени духи и демоны приходят к Первому Чародею в облике его дорого эльфа. Он всегда заявлялся неожиданно, появляясь ночью в их обусловленном закутке Каземат, в который еженощно наведывался Первый Чародей. Откидывая натянутый до самого носа капюшон, Сурана выступал вперед и всегда произносил одну и ту же фразу: – Ну, что? Скучал по мне? В темноте сбившееся горячее дыхание и холодные бледные руки, покрытые от локтя до запястья узором многочисленных шрамов, требовательно и желанно, оставляя синяки на коже, сдавливают бедра. Дойдя до кровати, Первый Чародей чувствует, как тело бьет судорога сладостной истомы, когда ощущает под собой жар обнаженного тела. Сурана подаётся вперед и притягивает мага к себе, покрывая поцелуями его грудь и по-звериному рыча, кусает выступающие ключицы. Сдерживая рвущие наружу стоны и отдаваясь его рукам, Орсино выгибается и старается не думать о том, что будет после. Такой же запретный, желанный и манящий, как и его магия крови, эльф проводит языком по шее, задевая бьющуюся жилку, и кусает его за мочку уха, зарываясь руками в седые волосы Чародея… Орсино проснулся в постели один. Резко вздохнув, он вскочил с кровати и увидел на столе три оранжевых шара, прикрытых наспех настроченной запиской: «Это апельсины, мой дорогой Чародей. Привёз, как и обещал. Прощай, любовь моя. Не знаю, увидимся ли вновь. Навсегда твой, М. Сурана.» Спустя полгода Орсино находит письмо со столь желанными инициалами, и хватает его со стола, но вскрывать не спешит, внезапно холодея. Оно не пахнет морем. Когда он трясущимися руками срывает печать Серых Стражей, молясь, надеясь, что это всего лишь ошибка, к ногам выпадает листок. Почерк на нем незнакомый – резкий и угловатый. Глаза судорожно пробегаются по строкам, и внутри Чародея что-то обрывается. Свободы больше нет. Орсино роняет письмо и чувствует, как что-то нестерпимо жгучее и горькое льется по щекам. Первый Чародей пил. Закрывшись в своем кабинете, он наполнял до краев стеклянный бокал и один за другим опрокидывал в себя, отчаянно понимая, что нисколько не пьянеет. Откупорив зубами третью бутылку, Орсино хрипло выдохнул и стал медленно выливать алое вино на стол. Темным пятном оно расползалось по древесине, пожирая книги и бумаги, безобразными кучами разбросанные на столе, и лилось словно кровь, словно Его кровь. Остатки вина Чародей вылил в бокал, и стал смотреть, как от его дыхания по поверхности плавными кругами расходится легкая рябь. Резко выпрямившись, Первый Чародей схватил из стопки самый чистый лист и, обмакнув перо, рвано начал писать ответ человеку, которого два дня назад готов был убить. «…Не надо было подвергать сомнению твое решение. Надеюсь, ты будешь держать меня в курсе своих успехов. Твой друг и коллега О.» Отчаяние и безумная надежда – вот то, что забилось в его груди вместо сердца.