Перья и пух

У отношений Чарльза и Эрика, наоборот, открылось второе дыхание. Они были парой вот уже двадцать лет, прошли через разные кризисы и воспитание детей. Чарльз начал седеть, у Эрика временами выпадали перья. Но теперь, когда Дэвид, сходящий с ума от самостоятельности, как от валерианы, проводил часы в одиночестве — в коробках и закутках, — появилось больше времени. Совята гостили у бабушки Эди, Дэвид читал где-то на чердаке, а Эрик вылизывал Чарльзу старый шрам на колене. — Твой друг-енот правда тебя помыл? — вдруг спросил Чарльз. — Да, нам было по тринадцать и мы оба были ужасно глупые. Чарльз тихо засмеялся. Мокрые волоски на его ноге стояли дыбом. — Мы хотели подрочить друг другу в ванне, но он засмущался и в итоге закончил тем, что стал старательно намывать мне яички. — Я сгорел бы там от стыда. — Мы оба сгорели. Потом долго старались об этом не говорить. — И все? — Нет. Потом я познакомился с Каллумом. — Та самая выдра? — Да, — Эрик потерся о куцый пушок на бедре Чарльза. — И старый опыт меня ничему не научил. Мы романтично пошли искупаться на закате. — О нет, только не это. — Как только Каллум увидел воду, он забыл обо мне, скинул плавки и, пища, бросился в озеро. — Вы так и не переспали. — Нет, — подтвердил Эрик. — Ох уж эти водоплавающие. — Значит, мне повезло, что ты у меня не очень любишь воду. Чарльз ничего не ответил, притянул Эрика к себе и поцеловал. Во рту Эрика была его собственная шерсть, перья кололи кожу в паху, но такие вещи Чарльза давно уже не смущали. Когда все закончилось, Эрик выкарабкался из грязных простыней — сперма, пот, перья и пух, спящий линяющий кот — и позвонил маме, чтобы узнать, как дела у близнецов. — Мы с твоим отцом учим их ухать, как полагается, — с гордостью сказала Эди. — Без этого странного акцента, с которым они изъясняются. Сразу видно, когда в доме есть коты. Несмотря на ее слова, Эрик знал, что она души не чает в Дэвиде, а Чарльза помнит еще тонким угловатым котенком. — Дай им трубку, — попросил Эрик. Эди позвала кого-то из совят к телефону. — Пап, — тоненько произнесла Ванда. — Смотри, как я теперь умею: ух, ух! Она пыталась сказать «я люблю тебя», и Эрик ласково проухал ей в ответ то же самое. Раздалось возмущенное верещание, как будто кто-то толкался перед трубкой, и вскоре Эрик услышал Питера: — Папа. — Да? — Мы смотрели картинки, и бабушка сказала, что кто-то из вас нам неродной. Я думаю, это ты. — Да? — ошарашенно повторил Эрик. — Потому что у Чарльза серый мех, как у меня, а у тебя вообще странный какой-то. Скажи Чарльзу, что я его люблю больше, чем тебя. — Питер, ты уверен, что бабушка вам такое говорила? Питер! — Он уже убежал, — сказала Ванда. — Опять без меня. — Передай, пожалуйста, бабушке трубку. Мама, ты правда им сообщила, что они приемные? Зачем? — Ничего подобного. Мы всего лишь учили животный алфавит, и я сказала, что кот не может родить сову. — Тогда почему он решил, что кот — это я? — Он ничего не решил, Эрик, — Эди вздохнула. — Ему четыре года, ты еще и не такое в том возрасте вытворял. Эрик вспомнил одну историю, которую его родители обожали рассказывать друзьям и знакомым во время семейных застолий. Трехлетний Эрик однажды потерялся в супермаркете. Его отвели в детскую комнату, но он обманул милую молодую няню-синицу, оставив несколько клочков перьев у туалета, а сам выбежал наружу. Через десять минут ему стало уже не так весело. Вокруг были грозные ряды овощей, далеко впереди маячили арбузы, каждый из которых был вдвое больше эриковой пернатой головы. Эрик походил мимо яблок, полюбовался апельсинами и устал. Он заплакал и притаился за мешками картошки, смотря на потоки мохнатых ног. Эрик был тихим домашним птенцом и в свои три умел только ухать на разные лады — сказалось воспитание в семье чистокровных сов. Даже если бы хотел, он не сумел бы объяснить другим людям или мутантам, что потерялся. Но тут, словно глас свыше, донесся нежный совиный голос Эди, искаженный передачей громкоговорителя. — Эрик, — позвал голос, — ух, ух, ух, ух! Мама говорила, что папа ждет в кондитерском отделе. Что Эрик не должен бояться, потому что всем уже известно о пропаже совенка, поэтому он может просто подойти к любому взрослому и немного поухать. Эрик растер слезы по лицу и выбрался из-за мешка с картошкой. — Ух, — сказал он большому мужчине с арбузом в руке. — Ух, ух, ух. Чарльз очень любил эту историю. В людных помещениях, если терял Эрика из виду, он шутил, громко свистя и имитируя птичьи звуки. Эрик, руководствуясь инстинктами, тут же прибегал на источник свиста. Как-то вместо Эрика (это случилось в ирландском пабе на седьмой авеню) прибежал грузный пожилой филин. — Попался, сукин сын, — с торжеством сказал Чарльз, еще не успев обернуться. Домой он вернулся хромающим еще сильнее обычного и без части меха в хвосте. *** Вечером Эрик забрал близнецов от бабушки с дедушкой и повез домой. Питер вертелся в детском сидении и без конца повторял, что его обманули; Ванда дремала, ворочаясь, будто ей снился страшный сон. На площадке — Чарльз совершал свою обыкновенную пробежку с проползаниями через коробки — Питер бросился ему в объятия и издал боевой клич, значивший признания в любви. — Я всегда знал, что я твой, а не его, — прошептал Питер Чарльзу во влажное от пота пушистое ушко. — Я на тебя даже больше похож. Чарльз с Эриком перекинулись взглядами. — Дорогой, ты же знаешь, что ты птенец? Но Питер уже уснул. fin