Не хотите мира

POV Канеки Твои. Это твои глаза. Твоя улыбка. Твой смех. Твой страх. Твое присутствие. Твое. Я еще помню тебя. Не помню ни имени, ни внешности, ни характера. Но я еще помню тебя. Ты любила злиться и играть роль учительницы. Часто обижалась и сама же над этим смеялась. Вот какой я тебя помню. Я не знал счастья. Но я знал, что счастлива была ты. И мне не нужно счастья. Есть оно есть у тебя. И я не мог его отобрать. Поэтому, я отпустил все, что было мне дорого. Друзей, знакомых, свою жизнь. Но не твою руку. Это единственное, что я так и не смог оставить. Ты изменилась. Твое лицо вечно говорило, что у тебя всегда все хорошо. Ты хотела, чтобы я так думал. Думал, что тебе не о чем беспокоится. Но ты врала. Ты беспокоилась каждый раз, когда видела меня. От отчаяния ты улыбалась и рыдала. Рыдала тихо. Чтоб все видели твою улыбку, но не видели слез. Так умела улыбаться только ты. Я восхищался тобой. Я хотел, чтобы ты больше не обманывала меня. Никогда больше так не делай. Иначе, сломаю ребра. Запомни. Не обижайся, но я лишь хочу мира. Разрушить старый до основания. Построить новый, в котором все будут жить мирно. Не будут истреблять друг друга или поедать. А всех, кто не будет меня слушать, поплатятся жизнью. Да, конечно. Но знаешь, чего я боюсь. Что ты предашь меня, любимая. Ведь тогда я не смогу тебя убить. Убью тебя, убью все, что мне нужно от этого мира. Ты сможешь жить спокойно лишь в моем построенном мире. Где твоих родителей не убьют, брата не убьют. Я могу лишь сломать тебе ноги и привязать их на веревочку, чтоб буквально контролировать каждый твой шаг. Затем я начну контролировать твои руки. Твое тело. Оно будет слушаться лишь меня. Твой разум будет слушаться меня. Тогда ты точно будешь счастлива, потому что я заставлю тебя быть счастливой. Но когда я это делаю, ты лишь психуешь и злишься. Обижаешься, но не смеешься как раньше. Ты страдаешь. Пойми же, что если ты останешься со мной, я заставлю тебя быть счастливой. Как раньше.

POV Тоука Помнишь, ты рассказывал мне про книгу. Ты помнишь, что я не любительница читать нудные романы, но содержание этого я помню прекрасно. Названия я даже и не пыталась запомнить. Героев, место действия, не помню, хоть убей. Но я знаю, что там была любовь. Самая незабываемая любовь. Та девушка, ну главная героиня, виновница несчастья, она любила его, но согласилась бы выйти за него замуж, если он приклонится перед ней. Она знала, что он никогда это не сделает. Ведь свободу она ценила больше. В итоге, она умерла. Ее любимый воткнул ей нож в сердце, в надежде проверить, каменно ли оно. И оказалось, что нет. Она ценила лишь свою свободу. Вот почему не смогла остаться с ним. Глупая она. Я смеялась над этим романом. Думала, насколько же глуп автор, что выдумал такую небылицу. Но сейчас я ее понимаю. Гордая, самолюбивая, тщеславная, эгоистичная. Я такая же. Ты не готов приклониться передо мной, чтобы любить меня. Но ты готов заставить меня сделать это. Ты такой же, как и герой того романа. Лучше вонзишь мне нож, чем приклонишься. Я права? Вот почему я не люблю книги. Они заставляют задуматься над тем, о чем действительно думать не хочется. Мы с тобой — герои этой книги. Но мы поменялись местами. Ты стал для меня клеткой. Ты не слышишь меня, не видишь, лишь знаешь, что я здесь. Ты отпустишь меня, верно? И что мне делать? Может убить себя? Тогда-то тебе будет больно?

Светло и приятно. Солнечные зайчики прыгали то на стену до потолка, то на пол. Спокойно. В центре комнаты стояла огромная, покрытая мягкой черной периной, кровать, на которой тихо валялась хрупкая девушка с сиреневыми, переливающимися на солнце волосами. Чья-то бледная, почти белая рука проскользнула по ее тонкой талии. Канеки лежал в обнимку с Тоукой. Девушка, в общем-то, не сопротивлялась, да и какое ей дело. Она лежала на боку, лицом к окну, закрыв глаза. Кен держал ее, словно боясь, что она упадет. Она приоткрыла глаза. Свет словно прожигал ее насквозь. Вы когда-нибудь ощущали свет? Не глазами, телом. Теплый, не так ли? Представьте себе, что желаемая свобода перед вами. Держите, что стоите? Ах да, не можете. Вы не можете дотянуться. Неприятно. Обидно. Жалко. Небо на столько счастливо, что хочется утонуть в нем. Утренняя лазурь пленяла. «Не хочу ненавидеть небо!» — Задерни шторы, в глаза колит, - попросила Тоука. Канеки поднялся с кровати и задернул красные шторы. — Чем тебе помешало небо? - поинтересовался он. — Оно вызывает у меня чувство зависти, - ответила та. — Зависть? Забавно! — усмехнулся он и вернулся к ней, — зачем же ты ему завидуешь? — Потому что оно — небо. Это же очевидно, — она тихо засмеялась. — Тоука-тян, пора меня бинты. Спина уже не болит? — поинтересовался он, будто не был к этому причастен. Он улыбался ей весело и непринужденно. Так спокойно он ей не улыбался уже давно. — Немного, — Тоука поднялась с кровати и спрятала свой кроткий взгляд за темно-фиолетовой челкой. Канеки расстегнул одну пуговицу, затем вторую, третью и снял с девушки свою рубашку. Она упала на пол. Тоука засмущалась. Давно он не видел ее смущенной и мягкой. Давно он не снимал с нее одежду. Давно между ними не было спокойствия и тишины. Канеки снял бинты. Ее тело было усыпано ранами, которые постепенно затягивались и оставались уродливыми шрамами на теле молодой девушки. Канеки прикоснулся к ее шрамам, жалея, что ему пришлось ее наказать. Холодные пальцы скользили по гладкой и фарфоровой спинке. Тоука зажмурилась и покрылась мурашками. Он помазал кремом ее спину и наложил свежие бинты. — Ты мне не ответила, почему ты завидуешь небу? — его голос звучал прямо, но не властно, как обычно. — «Я желаю тебе всегда в небе видеть свободу!» — так сказала мне Это перед тем, как откинуться. Но сейчас я вижу лишь стальную клетку. Я боюсь. Я постепенно начинаю сходить с ума, — она начала повышать голос. — Стены лишь очертания, порой, границы просто необходимы, — он сам толком не знал, как внушить ей это. И ни за что бы не внушил, потому что и сам не верил. — Меня тошнит от четырех стен, голова трещит. Я не могу здесь находиться! Я устала гадать, что будет со мной через минуту. Мне надоело слушать собственные мысли! — началась истерика, слезы капали из ее глаз, Тоука посмотрела ему в глаза. — Я так больше не могу! Прошу, пожалуйста, я дам тебе все, что ты попросишь, сделаю все, что попросишь или прикажешь, но только прошу, пожалуйста, отпусти меня хотя бы на один день. Я просто хочу подышать свежим воздухом. Прошу тебя! Нет, умоляю! Тоука встала перед ним на колени. Она сдалась. Сломалась. Разбилась. Она ревела изо всех сил. Канеки не понимал, что творилось у него внутри. Что могло спровоцировать кардинальные изменения с ленивого пробуждения до истерической паники в голосе. Он хотел сказать ей: «Да, я тебя отпуская. Я не хочу тебя здесь держать!» Но затем вернулся в свое нынешнее сознание. Его взгляд снова холоден и высокомерен. Он спокойно смотрел на ее горечь и слезы, крики и вздохи. — Еще раз… — Что? — Еще раз ты меня об этом попросишь, и я посажу тебя в клетку, как домашнюю птичку. Я говорил тебе уже тысячу раз, и скажу еще, я никуда тебя не отпущу. Ты можешь умолять меня сколько угодно, но ты все равно не уйдешь от меня. Я просто не смогу тебя отпустить, — он схватил ее запястье, Тоука посмотрела на него злыми, заплаканными глазами. — Тогда моя смерть — на твоей совести! — вырвалось у нее. Это был словно крик ее души. Обреченный и громкий. — Не позволю. Отныне никто: даже ты сама не можешь прикасаться к своему телу. А кто нарушит правило, тому я переломаю все конечности и позвоночник. Ты меня поняла? — безумен. Его взгляд, речь и слова — они безумны. Будто говорил не он. Как он все-таки изменился. В ответ он получил лишь злой и яростный взгляд юной особы.  — Тогда тебе придется вывернуть себе руки! — дерзит. — Да мне уже все равно, что ты со мной сделаешь, я все время, проведённое здесь, я привыкла каждый день чувствовать боль! — теперь уже она начала сходить с ума и безумно улыбаться. И Канеки это не удивило. Наоборот, разбудило в нем азарт и смех. — Ты думаешь, окончательно познала свои кошмары, спроси себя, чего ты боишься. Не обманывай, я знаю каждый твой страх и привязанность. Твоя привязанность и станет твоими цепями! — по ее лицу он уже понял, что победил. — Ты — чудовище! Монстр! Тиран! Диктатор! Убийца! — она не сдерживала себя. Из нее выливалось все, что накопилось за все это время. Она смотрела не со страхом в глазах, но с ненавистью и злобой. — Монстр? Ты думаешь ты одна меня так называешь? Каждый раз, когда я вижу умирающих людей, они смотрели на меня со страхом и скорбью. И каждый раз я слышал, как меня проклинали и называли монстром. Ну, а ты сама, ты считаешь себя невинной и случайной жертвой обстоятельств? Ты хоть раз задумывалась о своих обязанностях? Попав сюда, ты стала думать лишь о себе, лишь о том, как бы сбежать от меня, — он поругал ее, будто папочка. Он сумасшедший. — Ты знаешь, где сейчас Хинами? Чем питается? Что носит? Ты должна была приглядывать за ней! Но вместо этого ты лишь пытаешься прикинуться пострадавшей. — Хинами? Где она?! Ты должен знать! - она вспомнила, хоть и поздно. Накинувшись на его шею, она с искрой в глазах спросила его. — Без понятия. Мы ищем ее уже месяц. Но безуспешно! — он не стремился ее обнадежить. — Прошу, дай мне найти ее. Она боится тебя и никогда не выйдет добровольно. Пожалуйста, дай мне спасти ее! Прошу! Ради Хинами, я найду ее и вернусь! — она плакала. Его взгляд прекрасно давал понять, что он ее ни за что не отпустит. Но она продолжала просить его, то ли от безысходности, то ли из-за чувства вины. Эта картина действительно выглядела невыносимо ужасной. Кен смотрел на нее сверху вниз своими холодными, леденящими душу глазами. А Тоука смотрела на него заплаканными глазами, в которых было лишь сожаление. — А что потом? Что ты предложишь мне за такой шанс, — безысходность — вот что сейчас чувствовала она. Что она могла ему дать взамен? Он забрал ее свободу, забрал ее жизнь, забрал ее полностью. Что у нее осталось? Он не забрал лишь ее память и разум. Лишь это осталось у нее. — Я прекращу даже думать о том, чтобы сбежать. Спасу ее и вернусь, и потом, останусь с тобой на всегда. Обещаю! Нет, клянусь! — она молила его, отчаянно молила. Сидя на коленях, смотря ему в глаза жалким взглядом, она хотела лишь разрешения на спасение сестрицы. Он наклонился к ее уху и поцеловал его. Так тепло и нежно. — Пока я здесь, ты никогда не покинешь это место! И твоя клятва не сыграет никакую роль, — он оставил ее, отчаявшуюся, униженную и заплаканную. Тоука осталась сидеть на полу и плакать о собственной беспомощности. Канеки ушел, с шумом закрыв дверь. Flashback На промокшем насквозь асфальте лежало миниатюрное тело юной девушки. Еще незрелой. Сколько уже оно здесь лежало? Неделю? Месяц? Оно лежало и мокло под струями ледяного дождя. Он капал на ее израненное лицо и промывал царапины. Прохожих толком не интересовало лежащие на дороге, мокрое, измученное тело. Полиция, проезжавшая мимо, даже не обратили внимание на него. Оно лежало долго, в неестественной позе. Когда оно проснется, наверняка будет болеть. И вот это маленькое тело открыло свои большие детские глаза. Они поморщились от света, впрочем не такого уж яркого, из-за дождя, что капал прямо ей на лицо, они то закрывались, то открывались. Это тело медленно поднялось, падая на колени, отлежало ноги. Тело снова поднялось, уже полностью, и маленькими шагами направилось куда-то вперед. Оно начало оглядываться по сторонам. Постепенно это тело вспомнило все, что произошло, откуда у него царапины на лице и одежда, испачканная в крови. Это тело приобрело имя и воспоминания. Хинами — вот его имя. Ну вернее уже ее. Вот она шла вдоль улицы с поломанными витринами и валяющимися на асфальте, поломанными стеклами. На другой стороне дороги столпилось стадо людей и машины с мигалками. Похоже, там произошло что-то ужасное. Рядом стояла женщина, она рыдала и кричала, держа в руках плюшевого кролика и фотографию какого-то мальчика. Хинами внимательно всматривалась в фотографию. Она узнала его. Месяц назад она самолично оторвала его маленькую и смелую головку. А та, что только что убивалась слезами и горем, играя роль заботливой и любящей мамочки. Но буквально месяц назад она бросила его на произвол судьбы, на растерзание гулю. И зачем она лила слёзы? Сколько бездушия и пафоса, наигранности и жертвенности было в ее плаче. «Зачем? Зачем? Зачем они его убили? Неужели им мало следователей! Они ведь его даже не съели! Просто жестоко убили! За что? За что?!» — она повторяла это каждый раз, и каждый раз ее успокаивали полицейские, обещая во всем разобраться. Сколько лжи в их словах? Хинами не могла больше это слушать. Она шла вперед, но всхлипы той женщины были настолько громкими, что доносились даже до нее. Она, словно программа, шла пока ее не переклинило. Она упала на асфальт возле витрины кафе. В ее голове звучали крики матери ребенка, Хинами не выдержала. Но, впрочем, никто из той толпы «волонтеров» даже не посмотрел в ее стороны. И кафе вышел мужчина, он заметил это тело и подобрал его. Но тело даже не хотело двигаться, оно отвергала все человеческое, что вспоминала его голова. End flashback Хинами тем временем работал в этом же кофе с Йомо-саном. После того, как Аогири исчезло с лица земли, Хинами пошла в единственное место, где она могла остаться. Это кофейня. Там она устроилась официанткой. Естественно Йомо-сан уже давно все знал, что творилось между молодыми гулями. Но не стал вмешиваться. Конечно Хинами не понимала его, ведь Йомо-сан был авторитетом не только для Тоуки, но для самого Канеки. Кто поднял его на ноги? Кто научил его сражаться? И Канеки действительно его уважал. Но почему тогда Йомо-сан не пытался помочь им разобраться со всеми проблемами? День в кафе был обычным. Хинами не выходила из здания практически месяц. Она не то чтобы боялась, скорее наоборот переживала за сестрицу и братика. Их отношения были напряженными и странными. Жила она в комнате Тоуки, помогала в кофейне, вела жизнь обычной девушки. К ней она привыкла сразу. — Что будете заказывать? — Подождите еще минуточку! — Вот ваш кофе! — Приятного аппетита! — Вы забыли сдачу! — Сейчас, бегу! И так каждый раз. Она бегала от стола к столу, беря у них заказы и принося им кофе. Энергии у нее было предостаточно. Сегодня к ней зашел необычный гость. Он сразу привлек не только ее внимание, но и внимание остальных посетителей. Его утонченный красный костюм выдавал в нем человека, не обделенного достатком, а зарубежный акцент еще и иностранца. Он галантно поздоровался с Хинами и предложил присесть за стол, выпить чашечку кофе. Похоже им было о чем поговорить. И гость, как было похоже, не торопился. Сделал глоток, другой, пока его не потревожила Хинами. — И чего вы хотели? У меня много работы! — Хинами старалась быть на стороже, так как знала, что Цукияма был союзником Канеки. И тот факт, что он позвал ее поговорить, не обещал ничего хорошего.  — Эх, Ханами-тян, к чему такая спешка? Думаю, у тебя много вопросов накопилось! — он спокойно улыбался, не обращая внимание на реакцию. — Не поверю, что вы пришли сюда только, чтобы ответить на мои вопросы! — она выглядела куда серьезнее, чем полагалось девушке ее возраста. — Ты права. Ты же прекрасно знаешь, что Канеки-кун тебя ищет, и я, как его прямой подчиненный должен сообщить ему о твоем местонахождении, — его лицо не изменилось, в то время, как на лице Хинами можно было увидеть растерянность и смущение. Уж не хотела она с ним видеться после того, как он поступил с сестрицей. — Нет. Я не хочу с ним говорить. Цукияма-сан, скажите, сестрица ведь у него? Я права? — ее наивность выражалась в по-детски искрящихся глазах. — Тебе так интересно? Ну, впрочем, вполне ожидаемый вопрос. Думаю, ты сама видела, что случилось в тот день! — так она и думала. — Ей ведь не в радость жить у него, не так ли? — она все понимала. — Недавно она сделала попытку побега, которая была успешно предотвращена, — он оставался спокойным. — Подробности мне неизвестны, но я бы на месте Канеки-куна наказал бы непослушного Кролика. — Он что? И вы думаете после всего, что ей пришлось вытерпеть, Тоука не сбежала бы? Зачем он все это делает? — она медленно переходила на крик. — Порой, даже мне его не понять. Знаешь, я не скажу ему, что знаю, где ты находишься. Но рано или поздно он все равно найдет тебя, уж поверь. И ему даже не придется напрягаться. — И что ты этим хочешь сказать? — Хинами сделала первый глоток своего кофе. — Тоука и Канеки уже не дети, и уж точно не сестрица и не братик, они повзрослели, поэтому сами должны разобраться в своих делах. Но, они все же беспокоятся за тебя, — Цукияма медленно попивал свой кофе. — Я не знаю. Думаю мне стоит уехать из города. Я устала, -она опустила голову на руки, — я очень беспокоюсь за них, но мешать им не буду. — Все куда серьезнее, чем ты думаешь! — А ты знаешь, о чем я думаю? — В любом случае, Тоука будет переживать. — Хорошо. Я что-нибудь придумаю, — она согласилась. — Именно так зачастую говорят те, кто понятия не имеют что делать и как быть, — он допил кофе и встал из-за стола, — спасибо, кофе получился великолепным! — Ага. Хинами еще долго думала об этом, что она скажет, как поведет себя Тоука. Реакция девушки сильно волновала Хинами. Поэтому она решила отвлечься от дел и зарыться в работу. — А простите можно мне… — Да, да, — сказала она, натянув улыбку и встав из-за стола, — уже бегу! В мире людей был ничуть не спокойнее. Ну, кому как. Сейчас Сузуя сидел в парке. Мимо проходили взрослые люди с детьми, собачки и кошки. Сегодня было по-странному тихая и солнечная погода. Снег блестел на солнце. Деревья были усыпаны хлопьями снега. Казалось, что деревья полностью заледенели, а их кора покрылась хрустящей корочкой утреннего снега. На лавочках снег уже был растормошён. По ним шагал Джузо, напевая разную мелодию. Похоже снег ему нравился больше, чем что-либо другое. Акира-сан как всегда проводила свои выходные на работе. Снег ее совсем не интересовал. Да и вообще, не похоже, что она замечала хоть какие-то изменения в погоде. Она с головой погружена в работу. После смерти Аримы она осталась единственным здравомыслящим следователем, которому нужно было защищать людей. Остальные редко над этим задумывались. А вот у Нимуры дела обстояли куда интереснее. Сейчас он находился далеко от главного офиса. Ни Акира, ни Сузуя — никто не знал, где он находился. Его дела всегда были только его заботой. Он всегда казался легкомысленным и порой ветреным. Но его силу нельзя было недооценивать. Иногда одно его присутствие напрягало, а взгляд заставлял каменеть. Сейчас он шел по темному узкому коридору. Шаги были хорошо слышны. Он шел медленно, не торопясь, словно на прогулку. Но лицо его было скрыто под маской. Клоунской маской. Поэтому, сейчас он не глава CCG, а гуль из банды Клоунов по имени Соута. А вот и конец коридора. Толстая дверь преграждала вход. Дверь отворилась. За ней находилось нечто уже нечеловеческое. Это существо с оторванными ногами валялось на полу, боясь взглянуть на дверь. Он думал, что приближающиеся шаги, это его галлюцинация. Но она все никак не прекращалось. Вдруг они остановились. Это существо успокоилось. Оно думало, что это помутнение рассудка. Но когда дверь со скрипом отворилась, оно начало паниковать. Оно обернулось и обомлело, увидев клоунскую маску. Оно тряслось, мычало и еле шевелилось. Было видно, что у него вот-вот снесет крышу. Его оторванные ноги истекали кровью. Оно практически не могло двигаться. Когда Соута подошел, то существо уже начало реветь. — Добрый день! Как дела? Ну что, ноги не болят? — он подошел и ласково поинтересовался его здоровьем. В ответ лишь стон. — Вижу у тебя все замечательно. Прекрасно! — он присел рядом с ним. Тот снова застонал. — Не обижайся на меня. Пойми меня правильно. В CCG мне срочно нужны были доказательства того, что гули Одноглазого Короля настроены на истребление не только человечества, но и гулей. Оно мычит. Похоже у него был вырван язык. — Я знаю. Знаю. Я гений. А ты почему не радуешься. Подумаешь, немного умрешь. Оно запаниковало еще сильней. — Тише, тише. Я всегда считал тебя единственным другом среди Клоунов. А сейчас, ты как друг мне немного поможешь. Только представь, не только люди, но и Клоуны пойдет против Короля. Звучит даже смешно. Ну, не держи на меня зла. Хорошо. Был рад с тобой познакомиться, -все это время Соута улыбался, а иногда и смеялся. Его гениальный план уже находился на стадии продолжения. Поэтому, пока Канеки возился с Тоукой, Соута создал новых врагов для него. Своим куинке он убил бывшего члена банды Клоунов, тем самым настраивая их против Короля. И никто даже не будет разбираться, в чем дело. Не будет оплакивать труп. Для них это всего лишь еще один способ набить живот телами других гулей. Они не понимали, что они делали. Не важно, кого нужно было убить, Короля или Императора. Соута не стал медлить и ждать, пока труп начнет гнить. Он сразу же посеял смуту среди Клоунов, но не разрешил им нападать сразу. Иначе это чревато проигрышу. Труп он отнес в лабораторию CCG. За легендой, откуда появился этот труп, дело не стало. Остальные думали, что этот гуль был пойман во время попытки украсть важные документы. В конце концов в связи с последними обстоятельствами, подстроенными главой CCG, некоторые усомнились в работе агентства. Конечно, легче было бы их «порешить», но зачем еще сильнее заставлять людей сомневаться в компетентности голубей. И сейчас уже Фурута спокойно сидел в своем офисе и попивал кофе, как вдруг… — Я вхожу! — в его кабинет без стука зашел Сузуя. — Что-то случилось? — и его не удивило, что тот вошел без приглашения. — Особо ничего. Но, у меня остались кое-какие вопросы, например, откуда взялся этот труп? — хоть тема была действительно серьезной, но Сузуя все равно был весел. — Ох, как мне надоело каждый раз рассказывать одну и ту же историю. Это гуль из банды Клоунов, что утверждает наличие клоунской маски был пойман в попытке… — Нимура говорил нудно, протягивая каждое слово. — Я эту сказку уже слышал, — он сел на стол, его нос был еще красным, так как он только что вернулся с развлекательной прогулки. — Так какую сказку вы еще хотите услышать? — Господин директор, ведь не было никакой попытки вторжения. Хоть в прошлый раз мы закрыл глаза на проникнувших, но в этот раз все было под строжайшей охраной. Так что вы мне скажите? — он слез со стола и пристально всматривался в его лицо. — От твоего взгляда мне не по себе, - Нимура как ребенок спрятался под стол. — Извини, — он отпрыгнул подальше, — так что насчет него. — Слушай, Сузуя-кун, — он стал серьезным, - сам факт того, что этот гуль представлял опасность, уже ставит нас в затруднительное положение. Раз уж начальство требует результатов, то мы идем, устраняем гуля, представляем себя в лучшем свете и все счастливы, -он расселся в своем кресле поудобнее. — Странно. Но если уж так… — Сузуя-кун, хочешь печенье? — Конечно, — он набросился на тарелку с печеньем. — Вот и хорошо. Приятного аппетита! Сузуя ушел, оставляя Фуруту одного. Он тоже взял одну штучку и съел ее. Все-таки, глава CCG был очень странным и таинственным человеком.