Не хотите мира

POV Тоука Ах… Прохладно… приятно… и прохладно… Это мой сад. Мой сад. Мой зимний сад. Мои деревья и мои яблоки. Боже, какие они сладкие. Жаль, что в жизни они не такие сладкие. Сад расстилается все дальше, все глубже. Я иду дальше, но затем я зачем-то решила свернуть. Лепестки роз под ногами сменились на мягких теплый снежок. Хрустящий, он оставляет за мной следы. Я иду, не обращая внимания ни на что. Но передо мной пролетает белая полярная сова. Она остановилась на ветке серебряного дерева и пристально смотрела на меня. Затем она бросилась ко мне. Я от неожиданности зажмурила глаза. Из-за нее я упала на землю, и вот на моей груди сидит белый и такой теплый, словно подушка, кролик. Боже, как я теряю голову от белых кроличьих ушей! Он такой милый и славный, он заставил меня улыбаться. Он поскакал вперед, пока не вышел на серую каменную стену. Я пошла за ним. И тоже встретилась со стеной. Она холодная. Подул теплый ветерок. Он принес с собой лепестки алых роз. Они закутались в мои волосы и полетели дальше. Холодное. Холодное серебряное копье вонзилось мне в грудь. Я упала на землю. Снег мне уже не казался таким мягким и теплым. Моя кровь окрасила снег в красный цвет. Я протягиваю руку к небу. Оно все такое же белое. Я захлебываюсь в собственной крови. Вместо обычной стены оказались башни, а вместо деревьев огромный замок. Мой сад остался позади. Вот черт! Как бы я не хотела умирать здесь! Возле чужого холодного замка. Лучше умереть в моем саду с надкусанным красным яблоком в руке. Конец POV Когда девушка проснулась, то, на ее удивление, подушка была сырая, а на ее глазах блестели слезы. Она, на зло себе, вспомнила недавний разговор с Канеки. Она попробовала встать с кровати, но затем передумала и снова очутилась в постели. Пора бы ей уже понять, что она его действительно ненавидит. Почему он заставляет ее себя ненавидеть? Его запах, он остался на рубашке, которую носила Тоука. Впрочем, другой одежды ведь не было. Девушка подошла к окну. Ее распорядок менялся каждый раз. Она уже забыла, как вставала по утрам и гуляла, пока никого нет и, как валялась на крыше под куполом темного неба, усыпанном плеядами звезд. Она не хотела мириться с мыслью, что стала словно птица в клетке. Одинокая и запертая. Канеки занимался важными делами. А какие еще, как не важные, могут быть у него дела? В связи с обострившимися отношениями с голубями, нужно было решать вопрос о сохранении сложившихся отношений. Почему-то в последнее время дел навалилось очень много. Муцуки носилась с документами то к Канеки, то к Кано. Сайко уже давно сбежала оттуда не только из-за лени, но из-за собственной непригодности. Куки и Генши помогали своему семпаю возится с бумагами и обсуждали планы действий. — Нужно что-то предпринимать. За последнее время практически все наши попытки провалились. Если мы будем также продолжать, то точно проиграем, — Канеки был как никогда серьезен. Он скрестил руки на груди. В своем кабинете он собирался принять необходимые меры. — Дело в том, что Нимура пытается обхитрить нас, но выставляет CCG не в лучшем свете, — Куки как никто другой знал о хитрости Фуруты. — Если мы сделаем первый шаг, то они воспримут это, как объявление войны, — возразил Генши. — Пускай. На данный момент, голуби не смогут победить и Нимура об этом прекрасно знает. Поэтому он не будет тратиться на это, — Канеки решил успокоить их. — Это глупо! — Куки не разделял его мыслей. — Сейчас нам стоит подумать над тем, что делать. Мы должны остановить его выходки. — Нам нужны союзники! — Генши подвел итоги. — Логично. Но, все, кто мог или по крайней мере был в состоянии принять приглашение уже работают на нас. Самые опасные и разыскиваемые гули, полугули — все в наших руках. И мы не можем одолеть голубей. Это даже звучит смешно! — Куки снова возмущался. — Значит так! — начал Канеки, всматриваясь в пол. — Если сил мы уже набрать не сможем, то будем действовать так-же, как и Нимура. Поступим по-умному! — о чем он говорил, знал только он сам. Никто другой даже предположить не мог, что у него в голове. Но по его нечеловеческой улыбке уже можно было догадаться. — И что же мы будем делать? — Мы? Сыграем в шахматы. Простую партию, — он решил держать все в тайне. — Дело твое. Мне все равно, что ты задумал, но пусть твой сюрприз будет для нас приятным, Одноглазый Король! — они ушли, оставив семпая мучится в раздумьях. Если он захотел победить профессионального игрока, то нужно просчитывать все ходы. После этого маленького диалога, который в общем-то пока не играет роли, Канеки, пока сам не зная, что делать, начал разиышлять над случившейся ситуацией, но в его мыслях иногда мелькало постороннее и почти не относящееся к делу. Но сейчас вас скорее интересует другое. Вас наверно интересует более драматический сюжет. Например, сошла ли с ума Киришима? Или еще не совсем. … Убита. Унижена. Оскорблена. Отвержена. Растерзана. Растоптана. Прикончена. Замучена. Казнена. Стерта. Забыта. Удалена. Похоронена. Прикована. Называется, спасли… Этот список длинных непонятных слов можно продолжать еще очень много. Однако, от него становится лишь обиднее. О, вот. Обижена. Еще одно подходящее слово. Еще один геморрой. На протяжении скольких страниц вы только и слышите, как ей плохо. Как она постепенно угасает и гниет. Бедная, бедная девочка. Вам ее действительно жаль? Я не хочу сказать, что она этого не достойна. Уж поверьте, я ее хорошо знаю. Ей не нравится такое к себе отношение. Вы можете презирать ее, унижать или ненавидеть за ее глупые поступки, но жалость она ненавидела больше всего. Она не сдалась. Как бы она ни была растоптана, ненависть питала ее изнутри. Она не проиграла войну. Проиграла сражение. Но не войну. Она обязательно встанет. Тоука сидела на опять холодном полу. Настолько холодном, что едва касаясь пяткой пола, ноги немеют и перестают слушаться. Ее жизнь — из крайности в крайность. Она сидела перед дверью, обняв колени. Без отчаяния, без надежды, без смирения. Просто сидела, чтоб не лежать. Она никого не ждала. Ничего не хотела. Просто сидела, чтоб осознать, что она готова сделать и сколько глоток перегрызть. Канеки зашел. Честно сказать, он был удивлен ее поведению. Тихо сидела напротив огромной двери, словно собачка, ждавшая своего хозяина. Но его лицо даже не изменилось. Она его не ждала. Она не обращала на него внимание. Опустила голову и прикрыла глаза. Он прошел мимо нее, глядя вперед и остановился. — Ты решила стать послушной девочкой? Ты серьезно? — он понимал, что ей никогда не стать послушной, если не сломать ее. Но взгляд ее был уверен. Тоука целее, чем репутация голубей. — Кажется, ты что-то говорил про правила, а если их нарушить, то ты начнешь убивать. Ты ведь сам так сказал. Какое правило мне стоит нарушить, чтоб ты убил меня? — она слегка повернула голову. Это было еле заметно, но гнев в ее глазах читался весьма ясно. — Ты хочешь умереть от моей руки? — он соизволил повернуться к ней лицом. — Ну же, давай я сбегу, а ты меня убьешь! Как тебе? — У тебя не выйдет. Тем более я уже знаю об этом, — он не понимал, что ей нужно. — Ты ждешь, что я сломаюсь, да? Пусть ты хоть завоюешь весь мир, пусть даже через сорок лет, ты меня будешь держать здесь, я буду ненавидеть тебя. Я буду тебя презирать. Я не стану мириться с этим. Я уже приняла решение. Либо ты меня убиваешь, либо я не дам тебе жить! — ее условия были предельно просты. Не придерешься. А самое главное, он не мог ничего сделать. Наконец, на его лице появилось удивление. Тоука активировала свое кагуне. Она сидела на полу, а из-за спины у нее развевались крылья свободы. Канеки понял, что ему не приструнить строптивую девку. Даже имея безграничную власть, все богатства и сокровища этого мира, эта девушка всегда будет для него чем-то далеким. Он вспомнил, за что когда-то он ее полюбил. Не за буйный нрав или привлекательную внешность или кроличьи ушки, но за гордость и свободу, что у нее не отнять. Ее характер и манера становились более устойчивыми, а обаятельность пленяла одним ее метким взглядом. Канеки побежден. Это сражение он полностью проиграл. Если раньше ее мольбы лишь пробуждали в нем тирана, то ее строптивость лишь опьяняла. Видимо они еще повоюют. Война не закончилась. Он подошел к прикроватной тумбочке и распахнул ее. Тоука прислушалась к звуку скользящего ящика. Он медленно подошел к ней, стоя за спиной. Тоука не оборачивалась. Затем, тот завязал на ее глаза черную повязку. Тоука немного заволновалась, но виду не подавала. Когда он затянул повязку, Тоука поняла, что лишена зрения, но снимать повязку она не думала. — Пошли, — он сказал спокойно и четко. Не приказ, но и не просьба. Он протянул свою руку. Тоука приняла ее. Она поднялась с пола. Он повел ее куда-то. Куда, не знаю. Но он вел ее аккуратно, чтобы та не упала и не поранилась. Они то поднимались наверх, то шли куда-то, постоянно поворачивая. И вот они пришли. Он снова стянул повязку. Она немного поморщилась, но затем раскрыла глаза так широко, что можно было охватить взглядом весь мир. Это было чудесно. — Я дарю тебе мимолетную свободу. Ты же этого хотела. Ты стоишь на крыше одного из самых высоких зданий в Токио. Чувствуешь ветер? Чувствуешь? Он гуляет в твоих волосах. Посмотри, там твой закат. Видишь? Ты чувствуешь свободу, а, Тоука? — он задавал ей вопросы, но она была поглощена тем ярким пятном, что сменяется мглой. — Господи, как он прекрасен! — на ее глазах заблестели слезы. Она не верила, что смогла наконец увидеть свободу, услышать свет и увидеть ветер. Она научилась дышать. Жадно глотала воздух крыши и, стоя на краю крыши, хотела спрыгнуть. Она уже свободна. Умереть свободным. Это весьма достойная смерть. Она была счастлива. И вот она стояла на краю. Впереди — свобода, позади — кандалы. Она и не думала, что кто-то будет плакать потом. Но полетать на последок она успеет. Но тут ее обхватили нежные мужские руки. Они обняли ее и не давали спрыгнуть. И она не чувствовала оков. Она чувствовала спокойствие. Из ее глаз потекли слезы. Она повернулась лицом к парню и ревела громко-громко. Она ревела за все те дни, что сдерживала себя. Она ревела. Она не хотела, чтобы Канеки уходил. Она чувствовала его живое сердце. Она слушала его дыхание. Чувствовала взгляд. Тоука была счастлива. Канеки взял ее лицо в свои руки и стряхнул слезы с глаз. И девушке были приятны его прикосновения и его присутствие. Может, она ошибалась, но Канеки наверно мог измениться. Совсем чуть-чуть. Может, она его еще простила, она не могла все забыть и снова жить с ним. Она готова была все время лежать в его объятиях, но не любить. Расколотое на тысячи мелких кусочков сердце уже не сможет полюбить. Никогда. — Я дарю тебе этот закат. Дарю ветер и небо. Но все, что за пределами этого здания, я увы тебе не отдам. Я просто хочу защитить тебя. Уберечь. Сохранить, как доказательство того, что я когда-то еще мог любить. Можешь быть здесь, — он хотел уйти, но она накинулась на него и обняла, крепко. Но мой срок годности истек уже давно… — Стой! Не уходи! Побудь со мной еще, Канеки-кун! — и он остался. Тоука лежала у него на коленях. Они молчали. И впервые между ними не было тяжелого напряжения. Но и сказать им было нечего. Когда Тоука была рядом с ним, он прекрасно знал, что ей ничего не угрожает. И поэтому он наслаждался ее обществом. Она смотрела на закат, а он смотрел на нее. Но в итоге на крышу прибежала Муцуки. Они была запыхавшаяся и обеспокоенная. Было видно, что она долго его искала. — Семпай! — Канеки обернулся и злобно на нее посмотрел. — У нас проблемы! CCG начали истребление. *** Отвлеченный от девушки, Канеки сидел в своем кабинете в окружении своих приближенных. Конечно он был зол, ведь его оторвали от Кролика. Но дела похоже были ужасны. — То есть, Нимура истребляет тех, кто каким-либо образом связан с нами. Умно. Однако мы должны быть готовы к любому обстоятельству. Только если мы не начнем истреблять голубей, то они скорее всего истреблять нас, — Муцуки решила все тщательно продумать. — Что ж, тогда, нам пора перестать сидеть сложа руки! — он поднялся с кресла, — объявляется подготовка к операции по истреблению голубей. — Тогда что мы будем делать? Нас практически зажали. Боюсь, мы не успеем, — Куки не был уверен, что они все сделают до того, как Нимура устроит истребление. — Нам нужно торопиться. Муцуки, назначаю тебя главой операции. У вас ровно один день, чтобы разработать план, — он не спешил медлить. — Но это нереально! За день составить план такого масштаба! — Генши понимал ситуацию, но не был уверен в сроках. — Я понимаю, но сроки поджимают. Так что, я жду от вас приятные новости! -куинксы были расстроены. — Сейчас у меня нет настроения. Поэтому, идите. Вечером жду план. Все ушла, а Канеки плюхнулся в кресло. Он все думал, правильно ли он поступил, что позволил Тоуке выходить на крышу. Кто знает, может она сейчас прыгает с крыши. Или сбегает от него. Но что-то внутри него говорило, что она не будет убегать. Она останется с ним. Надолго. Потому что все не движения, действия и поступки регулируются правилами, за нарушение которых пострадает не только сама девушка, но и дорогие ей люди. Целый день был потрачен на то, чтобы составить план и продумать все детали. Не имея ничего, их план состоял в том, чтобы ждать. Просто ждать. CCG рано или поздно все равно придут. Они будут считать, что их преимущество на их стороне. Но когда знаешь о надвигающейся атаке, она перестаёт быть опасной. Нимура же в свою очередь предполагал подобный исход. Он был готов к любому повороту событий. Поэтому планы, которые продумали обе стороны просто бесполезны. И самая важная тактика — это импровизация. Тоуке не было дела до того, что творится в мире. Ее крыша — ее территория, ее собственный мир, сокровенное место. Весь шум, взрывы и крики будто не доходили до нее. Она посмотрела вниз. Какие-то люди, совсем не интересовавшие ее. Ей было все-равно, она просто молча сидела, пока к ней на крышу не ворвались. Ей это не понравилось. Тоука нахмурилась. Следователи, заметив гуля, готовились к атаке. Девушка обернулась. Она увидела кучку следователей, копошившиеся подле нее. Это напрягало. Нет, раздражало. Тоука хотела тихо посидеть, посмотреть на небо. Смотреть на снег не было смысла. Он уже давно практически растаял. От былой искренности и света ничего не осталось. Лишь грязь. Она потянулась за маской. Но затем вспомнила, что она в плену у ее Короля. Это даже рассмешила девушку, немного. Придется ей биться без маски. Лицезрейте, люди, Кролик без маски, собственной персоной! Она поднялась на ноги, немного теряя равновесие. Ее ноги обвили прохладный ветерок. Она вспомнила, что кроме мужской рубашки, которой дал ей Канеки, и белья на ней больше ничего не было. Рубашки неприлично свисала на ней, оголяя бледное плечико. Находясь в своем личном плену, Тоука редко задумывалась над своим внешним видом. Она часто плакала и забывалась, порой, даже расчесаться. Она повернулась лицом к своим противникам. Молодой мужчина, примерно ее же возраста, может чуть-чуть постарше стоял напротив нее. Ни страха, ни горя, ни жестокости не было ни в ком из стоящих на крыше. Они стояли неподвижно. Вокруг них разгорались самые настоящие сражения. То люди погибали, то гули. Воевали лишь пешки, шестерки, подчиненные. Ни один из главнокомандующих, главарей, генералов, командиров, следователей особых классов не находились на поле боя. Что с одной стороны, что с другой стороны. Хочется сказать, спросите сначала народ, хочет ли он воевать, а потом пускайте их на смерть. — Как тебя зовут? — первой заговорила Тоука. Ей хотелось знать, кого она должна будет убить. — Тебе это не нужно знать! — У тебя есть семья, друзья, родные, любимые? — Не важно! — Скучно с тобой. Ничего не говоришь, ничего не рассказываешь, — она будто опечалена. — Я не собираюсь рассказывать тебе, ведь это не имеет смысла. Сегодня вечером я уже буду дома с невестой, а ты уже ничего не сможешь увидеть, — он достал свое куинке, огромный меч, от одного взгляда на который уже становится тяжело. — Невеста значит, поздравляю. Красивая наверно. К свадьбе готовится скорее всего. И тебе стоит помочь ей. Лучше уходи, — она понимала, что его жизнь куда важнее, хотя бы потому, что его ждет невеста. Смерть Тоуки забудут так же быстро, как и ее исчезновение. А вот его будет оплакивать любимая. — Не переживай за меня. Если ты так хочешь, я назову дочь в честь тебя. Хочешь? — Что правда? Конечно, хочу. Хоть какая-то память останется обо мне. — Как тебя зовут? Настоящее имя? — Тоука долго топталась, но затем… — Тоука… Меня зовут Тоука, — она потеплела в глазах. — Какое интересное имя! Хорошо, Тоука, я запомню, — он начал атаковать первым. POV Тоука Ого! В честь меня назовут человека?! Интересно, а каким он родится? Маленькая Тоука. Конечно, если он сдержит обещание. Конечно, если сможет вернуться. Печально будет, если его невеста останется без жениха прямо перед венчанием. Она будет страдать и плакать, даже хуже чем я. И с каких это пор я беспокоюсь о следователях?! Что делается со мной? Я никогда не была на свадьбе. Наверно там очень весело. Мне жаль его невесту. Она полюбила его за его характер и натуру. Если я его убью, то навряд ли стану лучше в ее глазах. Не хочу убивать. Не хочу знать, что кто-нибудь страдает из-за меня. Я по себе знаю какого это страдать из-за чужих деяний. Смерти близких, потеря родных — все это я уже не смогу вернуть. Сколько бы ни спасала, сколько бы ни убивала. Я не увижу слез твоей невесты. Не узнаю, как ее зовут, сколько ей лет и какое платье она выбрала для венчания. Наверно пышное, белое, с цветами. Или какой будет торт: с бизе или глазурью, или с марципаном. Или какого вкуса этот марципан. Люди говорят — сладкий. Могла бы я когда-нибудь попробовать марципан? …Или у меня больше нет времени… Конец POV В конечном итоге Тоука победила, и этот человек валялся на крыше в полу смертном состоянии. Он карабкался за жизнь, звал свою невесту, просил прощение за то, что не придет к ней сегодня. Или на свадьбу вообще. Так карабкаться за жизнь, осознавать, что жить осталось всего пару секунд, при том улыбаться во весь рот и рыдать, — это очень странно. Однако Тоуке это показалось завораживающим. Плакать и улыбаться искренней улыбкой могли немногие. Он истекал кровью, казалось, что и без ее помощи он помрет. Здесь слишком много смертей. Не надо больше. Хватит. Тоука подошла к своему лежавшему сопернику. — Назови дочь в честь меня, ладно! — она буквально кинула его в след убегавшим голубям, а сама вернулась на то место, где и прежде сидела. Теперь ей уже стало интересно, что творится на земле. Правда разглядеть она ничего не могла, толпа режет другую толпу. Ничего и не видно. Меланхолично и грустно.