Катрин Ларин

Путь до комнаты в больничном крыле неожиданно оказался невероятно длинным — свёрточек манил своей загадочностью и жёг руки. В переносном смысле, конечно же — защита Хогвартса не пропустила бы заведомо вредную вещь, но и тот, кто мне его послал, если вдруг желал неприятностей, тоже не был бы дураком, и проклятия, если таковые имелись, таились бы под обёрткой — так что я не спешила разворачивать послание за столом. Я прекрасно помню письмо с гноем бубонтюбера для Гермионы. Так что сейчас доберусь до своей комнаты, надену перчатки из драконьей кожи — тогда и посмотрим… Но всё же… Кто мог прислать мне подарок с таким «говорящим» почтальоном? Будто намекая — смотри, как я далеко от тебя. Между нами океан и несколько дней пути… А если?.. Нет, не думаю, что это мой здешний отец таким образом даёт о себе знать. Или какие-нибудь родственники? Хотя в этом случае меня нашли бы намного раньше, я ведь не скрывалась с момента появления в Англии, да и зачем слать подарок, если можно просто приехать. А если нельзя?.. По коридору, ведущему во владения колдомедиков, я уже неслась как оглашенная, не в силах сдержать нетерпение, прихватив мантию вместе с юбкой в горсть, дабы не путались, мешая бежать. И хорошо, что меня не видел никто, кроме портретов — взрослая уже девица, а веду себя как ребёнок и совсем не кстати позоря звание чопорной и невозмутимой слизеринки. — Петра! — заорала я, вихрем врываясь в нашу с тётушкой гостиную. — Что случилось, мисс Кэти? — поинтересовалась домовушка, в следующее же за моим ором мгновение появляясь передо мной. — Ты можешь проверить посылку? На проклятия, чары… и… и… не знаю… всякое там злое колдовство? — озвучила я кое-как мысль, только что пришедшую в мою голову. — Я сейчас разверну, подожди, перчатки возьму… — Петра может, мисс должна положить это на стол, — обрадовала меня эльфа и, не дожидаясь, пока я, пристроив подарок на столе, схожу за перчатками, щёлкнула пальцами — и свёрток раскрылся, явив моему взору аккуратную чёрную коробочку, форма которой наводила на мысль о колье. Но эта мысль явно была из разряда ошибочных — я не знала никого, кто мог бы прислать мне столь дорогую вещь, если, конечно, оно не из пробок. Но в такой экстравагантности я могла заподозрить только Луну Лавгуд, которой не только ещё не существовало даже в проекте, но уверена на все сто, что даже родители её ещё не в перспективе. А значит, там точно лежит что-то дорогое… Нетерпение заставляло чуть ли не подпрыгивать на месте, но я сдерживалась, всё ещё не приближаясь к столу, хотя уже заметила и визитку. — Можно брать, — сообщила Петра, как мне показалось, глядя на меня одобрительно. — Не возражаешь, если и я проверю? — поинтересовалась в ответ я, и надеясь, что домовушка не обидится, подсластила пилюлю: — Ты не думай, я тебе доверяю, но должна же я научиться делать это сама, ведь, когда я закончу Хогвартс, мне придётся обходиться без тебя. — У мисс Кэти будут другие домовики — мисс Кэти выйдет замуж за богатого и сильного волшебника. — Не думаю, Петра, — хмыкнула я, напрочь отметая такой вариант событий, — маленький домик и достаточно денег на достойную жизнь — вот предел моих мечтаний. А это… Это я даже не знаю что, но точно не предложение брака — вряд ли такой вопрос решался бы тётушкой без меня. И я рада этому — не хочется, чтобы меня покупали, как часто делают с девочками из чистокровных семейств. Немного всё же огорчившись, вопреки сказанному, и огорчив домовушку, я вытащила палочку и взмахнула ей, старательно выводя финты и выговаривая заклинание проверки, которое я выучила уже давно, да всё никак не могла воспользоваться. Коробочка осталась неизменной, что говорило о её безопасности — в ином случае она бы приобрела еле видную цветную ауру. Но нет — всё было, как раньше. Ну что ж, поехали… Подарок манил, и я не стала больше сдерживаться — взяв футляр в руки, провела по его бархатистой поверхности, смакуя удовольствие от обладания столь загадочным посланием, одновременно и желая побыстрее узнать, что внутри, и не желая разочаровываться, если это окажется всего лишь шуткой — сей вариант я бы тоже не стала сбрасывать со счетов, уверенная, что за три года пребывания в этом мире вполне могла обзавестись как друзьями и поклонниками, так и теми, кто мог сейчас или в будущем стать мне врагом. Больше не сдерживая любопытства, я потянула крышку, и та отскочила, распахнувшись и явив на свет неимоверной красоты ожерелье — на тончайших переплетениях золотых нитей застыли мельчайшие жемчужины, будто капли росы на паутине… Но это… Это же нельзя вот так вот просто дарить девочке-подростку на Рождество или Новый год! Такую красоту дарит отец — дочери на совершеннолетие, или жених — невесте. И никак иначе!.. Кипя возмущением на подарившего (в большей степени потому, что чувствую — придётся возвращать подарок адресату, а возвращать ужасно не хочется), я потянулась за визиткой, оставшейся лежать на столе, уже желая обнаружить подпись «отца». А ведь если объявится Илья Ларин, что буду делать я, когда совершенно посторонний мне человек станет решать, как мне жить, с кем дружить и за кого выходить замуж? Но схватив небольшой конвертик, на котором витиеватым, уже знакомым почерком было написано моё имя, я в замешательстве уставилась на него, не веря своим глазам. Но нет, я не ошиблась — рука, что выводила буквы, была мне знакома, и это вызывало когнитивный диссонанс — не мог сей индивид отправить это!.. Желая убедиться или разувериться в сделанном открытии, я поспешила заглянуть внутрь конверта, вытащив из него не визитку, а аккуратно сложенный листок дорогой бумаги, тут же развернувшийся у меня в руках в полномерный формат. «Дорогая мисс Ларин, Зная, как будете вы удивлены моим письмом, всё же, по старой памяти, рискую отправить его вам вместе с подарком, хотя уже вижу недовольство, написанное на вашем хорошеньком личике. Признаю, вы имеете полное право злиться на меня за сей, казалось бы, неуместный презент, но будьте снисходительны и учтите тот факт, что я, как человек, носящий такую фамилию, не могу опуститься до подношений в дар уже почти взрослой девушке ничего не значащей безделушки, какими мы обменивались в пору вашего детства. Катрин, прошу простить мою настойчивость и всё же принять сей ни к чему не обязывающий презент, не отправляя его с негодованием обратно. К тому же, уверяю вас, сей порыв будет не оценён хогвартскими совами, из коих ни одна не донесёт до меня столь огорчительное послание благополучно, сгинув в океанской пучине. Также я надеюсь и на ваше добросердечие — вы ведь не захотите узнать, что мой отец отходил меня кнутом, не рискуя в сердцах применить что-либо столь же болезненное, но магическое, в том случае, если ему станет известно, что творит его сошедший с ума сын. Вы ведь не выдадите меня, возвратив ему мой вам подарок? Посылаю эту безделицу, зная, что уже опоздал и к Йолю, и к Рождеству, подарки к коему принято дарить уже и среди волшебников, но лелею надежду, что мой почтальон успеет к Новому году — ведь вы не будете огорчены этим? Примите его и порадуйтесь, вспомнив о том несчастном, кто хотел считать вас хотя бы другом… Засим откланиваюсь, в надежде, что вы не держите на меня зла и так добры, что в будущем хоть изредка станете радовать меня своими письмами. Ваш травмоопасный и сошедший с ума Абраксас Малфой».

***

Малфой?! Нет! Нет! Не может быть! Это, наверное, какая-то шутка его приятелей или моих врагов, решивших посмеяться над глупой маленькой дурочкой, а белобрысый носитель дред сейчас наслаждается обществом своей юной супруги, стоя на палубе какой-нибудь шикарной яхты, идущей под парусом к тропическим островам, или проносясь где-нибудь над Миланом по пути из Мадрида в Вену, в волшебном экипаже, запряжённом четвёркой белогривых лошадей со столь же белоснежными крыльями… Тот Малфой, которого я знаю, никогда бы не подарил мне ничего такого — не стал бы он оскорблять столь вызывающим подарком. А как же его супруга? Да, он её не любит вроде — ведь редко кто из чистокровных соединяет судьбы по любви, но не настолько же она ему противна, чтобы он что? Рискнул пойти на сторону почти сразу после свадьбы, планируя сделать меня любовницей?! Нет, бред… Какая, на фиг, любовница?! Я почти безвылазно сижу в Хогвартсе, и мне нынешней всего тринадцать! Тогда что это? Зачем?! Он что, и правда, сошёл с ума?

***

Странный подарок Малфоя целый день не выходил у меня из головы. Я так и эдак перебирала варианты, гадая, что послужило толчком к столь неправильному и неожиданному действу. Летом мы расстались как совершенно чужие люди, впрочем, именно ими по сути и являясь, ведь не считать же обмен подарками и совместное попадание в больничное крыло некой общностью душ. Я могу, конечно, представить, что в последнюю нашу встречу Абраксас специально вёл себя так демонстративно холодно, но мы ведь и раньше не общались особо. Да, он оказывал мне определённые знаки внимания, и даже могу предположить, что его отец когда-то рассматривал меня как запасной вариант жены для сына, но дальше заинтересованных взглядов и некоторых расспросов, о которых я узнала из давнего разговора директора Диппета с мадам Помфри, дело не шло. И вдруг — как снег на голову. Не буду отрицать — мне льстит внимание юноши, и я не пытаюсь прятать голову в песок как страус, делая вид, что мне безразличен его интерес, но в свете нынешнего статуса Абраксаса я не имею на него никакого права. Женой я ему стать не могу, а любовницей — не желаю. Я хоть и не богата настолько, как он или Блэки, но честь и достоинство, которые совсем не зависят от величины кошелька, у меня имеются. Да и уверена, что Блэкам моё решение стать любовницей Малфоя, если бы таковое случилось, очень бы не понравилось. К тому же я отвечаю не только за себя — судьба доверившихся мне друзей тоже изменилась бы после столь глупого решения. И вообще — это немыслимо! А значит, не стоит о таком даже думать. И по-хорошему всё же следовало вернуть подарок, высказав своё фи и обидевшись на дарителя на веки вечные… но я плюнула на мораль и моралистов и всё же оставила себе ожерелье. Надеюсь, о моей слабости будем знать только мы с Малфоем… Приняв это решение и обдумав свои действия в том случае, если всё же когда-нибудь ещё увижу Абраксаса, я повеселела и уже спокойно, вновь полюбовавшись подарком, спрятала ожерелье в школьную сумку — надо было подумать о более серьёзном в плане защиты от посторонних месте, пока я не выберусь в Гринготтс. Выручай-комната с его огромной кладовкой для потерянных вещей мне не подмога — там моя заначка будет доступна любому, кто сможет туда пробраться.

***

Елка упиралась макушкой в потолок, и звезда на её верхушке искрилась, отбрасывая холодные блики. Дети разных возрастов — от двухлетних карапузов до подростков — в костюмах зайчиков, райских птиц, звездочётов, придворных дам, витязей, шамаханских цариц и мушкетёров дружно звали Деда Мороза, смеясь и хлопая в такт. Вдоль стен, на диванчиках и стульях, группами и поодиночке расположились их родители. Дамы сияли драгоценностями в причёсках и на бальных нарядах, а мужчины чернотой фраков оттеняли красоту своих жён. Держась за руку какой-то дамы, чьё лицо я не видела по причине того, что она казалась мне огромной, возвышаясь надо мной, я медленно переступала ножками в неудобных, но блестящих и постоянно притягивающих мой взор башмачках. Выкрики детей вокруг меня откровенно пугали, поэтому я прижималась к ногам моей спутницы, крепче и крепче цепляясь за её руку. Двери, ведущие в зал и расположенные в противоположной от нас стене, распахнулись… и радостный смех превратился в вопль ужаса… Меня подхватили на руки, и женщина, сделавшая это, метнулась к одной из дверей, бывшей поблизости. Коридоры… каморки… лестницы… комнаты… Стук её каблучков гулко отдавался в моей голове, множась эхом пустых коридоров, что мы миновали, но с каждым мгновением всё сильнее заглушаясь приближающимся гулом голосов и топотом множества ног… Какой-то мужчина, выскочив из неприметной дверки в одном из переходов, заставил испуганно вскрикнуть мою спасительницу, но потом, разглядев, радостно кинуться к нему, почти задыхаясь от бега и не обратив внимания на некоторую скованность его движений: — Миша!.. Живой!.. — Тише, тише, Аннушка… Сюда, быстрее!.. — выхватив меня из рук женщины, он затолкнул её в ту дверь, откуда только что появился сам, и заскочил следом. Дверь захлопнулась, оставляя нас в темноте, продлившейся недолго — на стене вспыхнул одинокий факел, и женщина, всё также тяжело дыша, вытащила его из крепления и протянула ко мне свободную руку, желая забрать меня обратно, явно заметив, что мужчина ранен. Появившееся освещение дало мне возможность наконец-то рассмотреть ту, что спасала меня, унося от неизвестной опасности. Она была красива: светлые пряди растрепавшихся волос, выбившихся из сложной причёски, обрамляли нежное овальное личико с пропорциональными чертами — аккуратный носик, несколько припухлые губы… Мужчина, что теперь сопровождал нас, успев вооружиться необычной резной тростью, был заметно старше неё, с взъерошенными темными волосами, рубленными чертами лица, с намечающимися морщинами… и в его светлых, неопределённого цвета глазах, разрезом так похожих на глаза державшей меня женщины, я увидела обречённость… — Илья?.. Алёшенька?.. — отчаяние женщины сквозило в её вопросе. Её спутник покачал головой: — Я не знаю… — чем вызвал у неё проблеск надежды. — Надо спешить… Грохот разлетающихся камней и остатков двери заглушил звуки, и всё померкло в воронке перемещения — я поняла, что умираю… С жутким криком и вся мокрая от пережитого ужаса я подскочила, с трудом понимая, что лежу в кровати. Руки дрожали, дыхание со всхлипом и свистом вырывалось из судорожно сжатых губ, и я силилась вздохнуть и позвать на помощь… — Катрин?! Катрин, что с тобой?! — вбежавшая в комнату женщина, в которой я, не успев испугаться ещё больше, признала мадам Помфри, кинулась ко мне, обнимая. — Тише… Тише… Петра! Фиал с четвёртой полки синего шкафа!.. Появившаяся через мгновение домовушка протянула Поппи зелье, и та наклонилась ко мне, придерживая под спину одной рукой и прислоняя уже вскрытый фиал к моим губам другою. — Выпей!.. Стекло звякнуло о зубы, и в рот полился Умиротворяющий бальзам, вкус которого я узнала сразу. Судорожно вздохнув, я проглотила его весь и закашлялась, явно хватанув лишку — и холодные цепкие лапки ужаса, чуть не утянувшие меня в бездну, исчезли почти моментально, отпуская сжавшееся сердце и давая ему биться спокойно. — Ты напугала меня, девочка, — мадам Помфри, убедившись, что я спокойно дышу, посмотрела мне в глаза. — Кошмар? — Да, — согласилась я, удивляясь, что не сорвала голос. — Всё прошло, милая. Сейчас Петра принесёт тебе горячего чая, и всё будет хорошо…