Бонус
21 марта 2018 г. в 17:22
— Да что же ты такой, — зло ворчит Юра сам себе, яростно намыливая голову в душе. — Бека, сучёныш ты!
Беки тут нет, Бека умело жарит завтрак на кухне и не слышит всех этих претензий, которые Юра уже хрипло скулит, обхватывая скользкой ладонью напряжённый член, выдыхая заполошное: «Бека-Бека-Бека». Всё это бесит, всё это нравится, и Юру ломает это всё на множество болезненно пульсирующих осколков. Это всё сложно, сложно обожать другого человека до ощущения тающего воска вместо собственных мышц и в то же время не понимать, что у него порой творится в голове. Странная она штука, эта любовь, и Юра на неё подсел.
А ещё Бека — такой. Так просто его не прочитать, и Юре банально вцепиться зубами в полотенце от бессилия. Они сняли новый небольшой дом для них двоих пару недель назад, и эти две недели он уже с ума сходит от обычного недотраха, ведь Бека… просто Бека. Доводит до точки кипения нежными невинными поцелуями по утрам, и всё. Словно это не он говорил, что хочет его, Юру, трахнуть вот прям сейчас.
Какие-то игры на выживание, в которых Юра не сдаётся и не отчаивается только потому, что знает, как Бека может смотреть. Он может прятать все мысли за безразличным выражением лица, контролировать каждый мускул, но не может спрятать изучающий острый и жадный взгляд, под которым Юра может чувствовать себя только обнажённым — физически и душевно. Неуютное и в то же время какое-то неуловимо хорошее ощущение. Словно Бека единственный, кто его знает, кто может понять все его мысли. Может — и играет этим.
— Сучёныш, — снова повторяет Юра, заматывая полотенце вокруг бёдер, на этот раз тихо и устало. Он устал от оргазмов от унылой быстрой дрочки, устал, что его приручают, как дикого своенравного зверька, хотя он такой и есть. Устал, поэтому, в одном полотенце прошлёпав босыми ногами на кухню, он осторожно обнимает стоящего у плиты Беку за спины и утыкается лбом в плечо.
— Сложный ты, Бека, — роняет он и замирает в ожидании ответа. Бека с тихим звуком переставляет сковороду с поджаристым беконом на пустую комфорку и поворачивает рычажок на «0».
— Почему я сложный? — так же тихо спрашивает он, аккуратно поворачиваясь к Юре лицом, и тот зарывается носом в его футболку. Хочется спрятаться, не позволить острому взгляду Беки его прочитать. Юра сам не хочет знать, что сейчас творится в его собственной голове, сердце и душе.
— Просто не понимаю тебя, — обречённо выдыхает Юра и жмурится, когда ладонь Беки мягко касается его головы, когда он зарывается пальцами во влажные после душа волосы. Как же это хорошо, так странно, так… приятно? И Юра довольно пыхтит в чужую футболку, изо всех сил стараясь хотя бы довольно не простонать.
— Ты себя не понимаешь, Юр, — тихо бормочет Бека почти в самую его макушку, и Юра всё-таки вскидывает взгляд, встречаясь им с его внимательными глазами. — Как дикий кот. Осмелился тронуть лапой один раз и снова осторожничаешь, боишься. Я же вижу. Приходится потихоньку тебя приручать, да ведь?
— Сучёныш, — довольно тянет Юра, вжимаясь в него крепко-крепко и напористо целуя. На одном дыхании, опасно царапая ногтями загорелую шею и щёки, вредно кусаясь и не поддаваясь. Дикий кот, значит? Нет, Бека, проштрафился ты — это не диких котов приручают, это они сами крутят-вертят расслабившимся хозяином.
А, может, то и был коварный план, потому что взгляд Беки всё равно острый и обнажающий. Словно он это знал, словно этого ждал — когда Юра разродится на первый, всё сметающий шаг. Он легко усаживает запальчиво облизывающегося Юру на стол, и тот нетерпеливо ёрзает, да так, что полотенце всё-таки сползает с бёдер.
— Я из-за тебя… в душе себе только и дрочу, — обиженно сопит Юра, но Бека только молча прижимается губами к его шее, исследует, ласково целует, и Юра уже готов врезать ему по затылку за эти чёртовы нежности, но не успевает — остро вскрикивает, когда кожу ощутимо сжимают крепкие зубы. Бека отстраняется почти сразу, зализывает, целует, снова нежничает, как будто Юра стеклянный и рассыплется от неосторожного движения. Может и быть, ведь от прикосновений Беки вся защита от мыслей, эмоций, ощущений — она идёт трещинами, рушится в пыль, и Юра раскрывается до невозможности, немного откидывая голову назад, разводя в стороны колени и притягивая Беку за плечи к себе. Так, чтобы пряжка его пояса впивалась в живот, а ткань футболки легко натирала чувствительные соски.
Юра царапает Беке плечи, но он совсем прирученный и уже не дикий кот, который податливо растворяется в ласках, сладко дрожит на прикосновения шершавых ладоней к бокам, рёбрам, бёдрам. Кожа у Беки тёплая, приятная, но чувствительность Юру подводит — или, наоборот, делает ему громадную услугу. Кажется, что осторожные ладони Беки обжигают, оставляют саднящие следы, и Юра готов дико скулить от того, как ему хорошо, от того, как он не может справиться с этим. От того, что Бека всего одним прикосновением кончиков пальцев к его члену заставляет его довольно охнуть и забыть, как дышать, а на самом деле — порывисто, жадно хватать губами воздух. К Беке и боязно, и хочется прикоснуться, но Юра кое-как непослушными пальцами справляется с его поясом, пуговицей и молнией, и, обманчиво размеренно дыша ему в шею, Бека приспускает с себя джинсы вместе с бельём, придвигается ещё до невозможности ближе, утыкается горячей влажной головкой члена Юре в живот, как раз над впадиной пупка — и Юру уносит. Рвет на части в хриплые стоны и сжигает собственной откровенностью. Юра неловко ёрзает, чтобы прижаться к члену Беки своим, почти что скулит, когда это удаётся, когда ладонь Беки накрывает его собственную, помогает двигать ей, касаться обоих членов, собирать большим пальцем горячие капли смазки. И запястье чертовски сводит, когда Юру накрывает оргазмом — одним на двоих. Так и не двинуться с места, даже вздрогнуть сил нет, только и хватает их, чтобы податливо приоткрывать губы на аккуратные тёплые поцелуи Беки, вжавшегося липкой от их спермы ладонью в его бедро.
И будь Юра действительно котом, точно бы на это довольно замурлыкал. Хотя… ведь и так можно? В любом случае прирученный ведь он, хоть и ворчит совсем не злое, почти нежное: «Бека, сучёныш…».