l'amore esiste

Цветы – неизменно эти зефирно-розовые пионы – под огнём дня растекаются звёздной тенью по стене. Октябрь ведёт себя, как апрель: ласковый, податливый, звонкий своими редкими дождями и радугой, уверенно встающей на ноги над невысокими горами. - Сколько он уже здесь? – Сатин недовольно морщит лоб, а Джон только смеётся. - Чем он тебе не угодил? - Ничем. Предчувствие, называй как хочешь. - Не играй в девичьи сказки, Сатин. Молчат. Сатин поглядывает в окно, где надоедливый фотограф аккуратно ходит по газону, как-то по-особенному вычурный в своих движениях, складке между бровями, взглядом поверх сверкающей золотом оправы солнцезащитных очков. - Не играю, Джонни. Он ничего не видит, он – слеп. Не для него эти стены. Мужчина пожимает плечами. Сатин забавляет его маленький хвостик на затылке, каждый взгляд раскалённым льдом по её коже, свет в снегах комнаты, неловкие наклоны головы, скрывающие за собой желание сказать что-то. И как у него выходит так точно играть по клавишам внутри её, не прилагая ни малейших усилий? Сама Сатин не может полностью выразить три главных слова ни голосом, ни взглядом, душимая порой чувством недосказанности и непонимания – почему она всё ещё здесь? Как она могла заслужить Его? - Не смотри в окна, смотри на меня. Его детская улыбка – апрель в её сердце, такой же солнечный и безумный, как октябрь за окном. Каждый день они гуляют по вычищенным до блеска коридорам, скрепив в замок руки. Пальцы у Сатин настолько ледяные, что Джонатан в шутку зовёт её Снежной Королевой – статная, прямая, холодная, но лишь от одного его взгляда тающая. Эти проходы, комнаты, залы – их королевство, пусть небольшое, но уютное, свободное. Здесь не смотрят косо, не тычут пальцем и не крутят у виска. Здесь каждый искренен, пусть и в меру своих возможностей, здесь никто не прячется за цветной гладкой фольгой, трескаясь после. Сатин сжимает между пальцев нераспустившийся бутон. Запах вокруг неё до сих пор сладкий, свежий, сливается с микстурой жжёного сахара, которую с явным отвращением глотает Саманта, в одиночестве сидя на одном из диванчиков большой игровой комнаты. - Они сказали, что это вылечит мой кашель, но даже не удосужились просчитать количество калорий и их вред. Представь, какой дряблой станет моя кожа после целого пузырька! И с каждой ложкой сиропа она с большей опаской гляди в зеркало напротив, будто ожидая увидеть там вместо себя бежевую гармошку с маленькими гвоздиками на месте глаз и полопавшимися губами. В её глазах поблескивает ледяной ужас, не имеющий ни капли общего с понятием вменяемость. Пальцы трусятся, и когда столовый прибор с липким содержимым падает на белоснежные льняные штаны, Саманта издаёт стон севшего на дно корабля. - Крошка Сэм скоро выйдет из себя. Разве это не последствие визитов этого гения, который таскал всех полюбоваться солнцем? – шипит Сатин Джонатану, поглаживая женщину по голове, пока персонал с натянутой улыбкой пытается сгладить ситуацию. Ответом ей служит недовольный взгляд и чуть сгорбленные плечи. Джонатан уходит. Саманта заливается слезами. - Я недостаточно красива, недостаточно, чтобы мои фото были на обложках, - шумно хлюпает, костлявыми пальцами вцепляется в тонкий джемпер Сатин, который, кажется, от этого скоро треснет по швам, а она, как может, гладит её по жидким волосами, раскачивается из стороны в сторону, - ну скажи, скажи, Сатин, как можно быть такой…красивой? Сатин чувствует эти сухие, жёсткие пальцы на своих скулах. Один из них накручивает локон её тёмных волос, не утерявших за всё время здесь блеска. Саманта в порывах не знает, куда спрятать эти свои руки, прикладывая будто саму личину сидящей напротив девушки на себя, натягивая на эти опухшие ещё больше от слёз рубцы чистую, нежную кожу с лёгкой бронзой, всю её гордость и непоколебимость надевая на себя, как пальто. - Хотела бы я, хотела бы… - как завороженная глядит в лесные, обзаведшиеся тучами глаза девушки. Её быстро забирают. Дают несколько сладких таблеток, после которых она уснёт, отводят в комнату и закрывают. Все здесь настолько привыкли к срывам этой обманутой судьбой женщины, что и значения особого не придают. Сатин тревожно. - Что с нею такое? Мальчишеский голос и сияющие, как тысячи камней топаза глаза Виктора Минора, появившегося из ниоткуда, возвращают её к реальности. О Саманте ни говорить, ни думать не хочется. - Она просто слишком умна, - настороженно смотрит на мужчину. Интересно, он когда-нибудь расстаётся со своей камерой? - И часто? - Думаю, пока ты здесь, нам от этого не спастись. Он ведь давит, давит на то, что эта сумасшедшая прячет криком под подушку, на то, что Сатин сама отрицает… Виктор хмурится, опирается рукой о спинку стоящего рядом стула и кладёт подбородок на длинные пальцы. - Любопытно, что ты не в восторге… В Сатин закипают океаны. - Любопытно? – не скрывая возмущения, задыхаясь. – Саманта страдает из-за твоей камеры, этих снимков. Ты ведь видел, что с её лицом? Разве ты не понимаешь, как ей больно…она никогда не будет красавицей… - Не всех одарили такой абсолютной красотой, как твоя, Сатин, - Виктор фривольно перебивает её, слишком серьёзно и глубоко. – Ты когда-нибудь смотрела в её глаза? Попробуй. Поверь, ты многое там увидишь, главное – правильный угол, - он вертит пальцами в воздухе невидимую призму, - в ней, помимо всей перечисленной тобой боли, есть красота. Безумная, - морщится, стряхивая с губ это слово, - грустная, но желающая света. В своих глазах она такая, какой хочет быть: зеленоглазая блондинка с толпой поклонников, и именно это я хочу показать. Всем своим видом он доволен, то ли от своей слишком умной речи, то ли от того, как смиренно замерла Сатин, вслушиваясь. - Чёртов умник, - подытоживает она, исподлобья глядя. - Я не хочу разладов, Сатин. И не хочу, чтобы ты смотрела на меня вот так, - неодобрительно склоняет голову, а она не может смотреть без укора, как на праздник. Она чувствует, как уносится от него всё выше и выше, холоднее и холоднее, в выстроенный на воде замок. - Хорошо, - она на секунду осознаёт, что он не смотрит на неё с тем же ужасом, что отец и братья. Не видит в ней сумасшедшую. Виктор дарит ей сначала мягкую улыбку, а затем шуршащий конверт из крафтовой бумаги. - Просто посмотри на себя, Сатин, и подумай, прежде чем ненавидеть меня. Глянцевые снимки светятся, девушка на них с любовью смотрит в пустоту. Она слишком красива для пустого минимализма вокруг, компенсируя понятие отсутствие собой. Полностью, без остатка белый обретает тёмные и светлые оттенки, радужки её глаз плотными, дикими, живыми кольцами горят ярче ламп за окном другого кадра. Страхом горят, тоской, непередаваемой никаким из языков, и тридцатисекундным многоточием мурашек по коже, пока, отведя глаза на светящуюся внутри картинки пустоту, она не спросит: - А где Джонатан?