Самоцветы для мятежницы

Нарвэндэ с Тьелкормо почти живут в лесах. Их резвые кони уносят их с каждым разом все дальше и дальше от белокаменного Тириона, подальше от сплетен других ртов и языков, и козней Мелькора, его сладких речей и зреющих придворных интриг. Там, где они, нет места тревожности, и вскоре Нарвэндэ понимает, о чем ей чирикают лесные птицы, и может найти дорожку из самой непроходимой чащи и отыскать чистый родник среди камней. Туда, куда её берет с собой Тьелко, не проникает свет Великих Древ, но в темноте им не страшно, не страшно совсем. Они есть друг у друга, и голос Тьелко, его мысли, всегда утешают её. — Чего ты боишься? — улыбается он. И ей больше не страшно. От слова совсем. Вскоре Аман кажется ей изъезженным вдоль и поперек. Они с Тьелко лежат под звездами у костра около северной, лесной дороги, и размышляют от том, что надо возвращаться домой, к другим эльдар. Их уже зовут по осанвэ. Давно зовут, но им не хочется возвращаться назад. Здесь они равны и свободны. В Тирионе у них есть свои обязанности. И это наводит тоску. Дома они в основном общаются с Арфингами. Тьелко и Артанис спорят друг с другом о том, кто сильнее и лучше. Нарвэндэ же сидит на другом конце поля для соревнований, и рисует, ловит движения Нэрвэн, когда та бросает диск, или кидает копье. Сильна и грациозна она, дева-муж… Ириссэ, что хоть и является нолфингом, тоже присутствует там, игриво сокрушаясь о том, что Тьелко совсем одичал и мало проводит времени с родственниками, не ездит с ней на охоту. Вильялин в голубом теперь его спутница жизни, но Тьелко лишь улыбается и молчит в ответ на эти претензии. Нарвэндэ была с ним там, куда Ириссэ бы сунуться не отважилась, а Тирниэ не страшно. Она не боится никого и ничего, и является его единственной ученицей. Когда они в лесу встречают Оромэ, то вала признает, что ему нечему её учить — всему её уже и так научил сам Тьелкормо. Нарвэндэ и Тьелко похожи на диких рысят, которых они вдвоем однажды встречают во время своих Аманских странствий. Время идет, и Тьелко следит за их игрой, пока она не перерастает в семью, и дает уже свое потомство, как и заведено у зверей. — Мы похожи на них, — говорит он Тирниэ. — Но мы не брат и сестра! — возражает тогда она. — Мы с тобой одной крови, — отвечает ей он. — У нас один дом, Первый Дом Нолдор, и одна горячая кровь, — доверительно склоняет губы к её уху Охотник, и она соглашается с ним. — Пламя и свет, и родство наших фэа. — Так и должно быть, — кивает она. — Так будет всегда. Когда они снова оседают в белокаменном Тирионе, Курво упрекает Нарвэндэ в том, что она забросила кузницу. Тьелко всячески препятствует её возвращению в бесконечный труд, но Нарвэндэ рвется туда изо всех сил, и Тьелко предстоит сделать выбор из трех — продолжить носиться по лесам в свите Оромэ на пару с Хуаном, вернуться в Тирион и помогать в государственных делах деду Финвэ, деля это место с кузенами Финдэ и Турукано, или же присоединиться в кузнях отца Фэанаро к Нарвэндэ. Тьелко выбирает третье. Фэнаро задумчив и выглядит отстраненно. Он почти не сердится на то, что Нарвэндэ избрала другой путь, выбрав его третьего сына заместо труда и искусства. Она привела в мастерские Тьелкормо, о чем же еще мечтать? Вместе с Тьелко они отливают прочные, гладкие и широкие лезвия, покрывая точеными узорами и резьбой. — Что это, мастер? — наконец интересуется дочь кузнеца, доведя до ума очередной материал. — Не спрашивай, Тирниэ, а делай, — усмехается Фэанор, и подает нолдиэ очередную заготовку. — Это то искусство, что нам пригодится, — говорит он, и уходит в соседнюю мастерскую, после захлопнув и закрыв на засов дверь изнутри. В той мастерской работает он один, изредка пуская внутрь Тирно, или других, особо приближенных. К Нарвэндэ и Тьелко присоединяется Курво. Работу он оставляет чуть ранее, чем они. Атаринкэ примерный семьянин. Но иногда у плавилен и наковален ошивается юный Тьелпэ. Курво горд, что сын так интересуется делами отца. Тьелко сопит от напряжения, и утирает пот со лба рукой в высокой, кузнечной перчатке. Нарвэндэ смотрит на него с улыбкой, полной любви. Она знает, что Охотник страдает в этой духоте и жаре ради неё. Лес и мастерские… Они разделяют интересы и жизненный выбор друг друга. Правда у Тьелко есть и другое увлечение, помимо лесов. Он любит мастерить мебель. А в мастерской табуретки, скамейки и стулья нужны. Однажды они работают в одно и то же время, но в разных местах — Нарвэднэ в подвальных мастерских Фэанаро, а Тьелко в соседнем корпусе, уровнем выше, мастерит мебель. Нарвэндэ поднимается по лестнице, и заходит внутрь. — Что случилось, Нарвэндэ? — хмурится он, отложив наждак в сторону, когда нолдиэ вытирает руки об фартук поверх длинных юбок, спиной облокотившись об закрытую дверь. Нарвэндэ молчит, понимая, что сама не верит своим словам. — Я не подхожу тебе, Тьелко, — выдыхает она, не поднимая глаз, и смотря в пол. — Я простая дочь кузнеца, а ты принц. — Кто сказал? — резко и грубо произносит Тьелко, вскакивая на ноги, и отбрасывая в сторону табуретку, которую он только что мастерил. — Какая-нибудь эфемерно-паршивая дрянь в дворце моего деда? Кто-то из моих кузенов? — под обстрел попадают все, когда он в считанные мгновения оказывается перед Нарвэндэ, мягко, но требовательно касаясь её подбородка, и ища её взгляд. — Кто посеял эти зерна сомнения в твою душу? Отвечай! — требует он. — Никто, — сипло шепчет она, и взгляд её чист и ясен. Лицо Тьелко выглядит расстроенным, но лишь на пару мгновений. — Я сама, — мужественно признается она. — И что мы будем с этим делать, Нарвэндэ? — усмехается он в ответ на это. — Ты принц, а я дочь кузнеца, — вновь мямлит она. — Хочешь, чтобы я побыл рысенком, и женился на своей сестрице Ириссэ? — язвит Тьелкормо. — Ты мой рысенок! — протестует она, негодуя от этой мысли. — Тогда сделай из меня принца только для самой себя! — с вызовом выдыхает он, и накидывается на неё поцелуем не терпящим никаких возражений. Нарвэндэ задыхается от этого напора, изо всех сил упирается в дверь спиной, но Тьелко держит её обеими руками, крепко, и не дает осесть на пол. Под конец он целует её уже мягче. — Сделай из меня принца, Нарвэндэ! — шепчет ей в губы он, и Нарвэндэ слышит отчаяние в его голосе вместе с мольбой. — Сделай, ибо я не знаю, как я сам должен им быть. — Сделаю! — гордо и довольно отвечает она, польщенная такой великой честью. — Сделаю, в лучших традициях мастерства. Ты будешь самым лучшим принцем на свете, — заверяет его она, уже видя, сколько прекрасных венцов подарит ему, и сколько камзолов сошьет, украсив ткань настоящими, серебряными нитями, вживив их в плотную ткань. Она сделает. Не только для себя, но и для всех остальных. Тьелкормо будет сиять лучше самых ярких звезд Варды. А она будет стоять рядом с ним, как самый великий мастер средь ныне живущих. И только сам Фэанаро будет лучше неё во всем. И только пред ним она склонит свою буйную голову, полную свежих идей. А вокруг них плавится воздух от их пыла и жара, и Тьелкормо целует её губы вновь, проникая языком все глубже и глубже, и помещение заполняет полуденный зной, хотя на дворе вне подвалов уже давным давно царит вечер, не в силах погасить жар двух горячих сердец.