Самоцветы для мятежницы

Маленький кролик растет, превращаясь в большого, белого кроля. Он с аппетитом уплетает капусту и морковь в саду Ильмо, и доставляет Нарвен много хлопот. Зато теперь они все время проводят с Тьелко. И с Ильмо. Когда рядом большой и белый Хуан, кроль не трогает капусту Ильмо, Нарвэндэ рисует картины, а Тьелко мастерит охотничьи стрелы, или помогает Ильмо в саду. Тирн пропадает в кузнях за двух, ведь Нарвэндэ сошла со стези подмастерья, став мастером своего пути и судьбы. С Тьелко, оставив Хуана следить за кролем, она часто гостит в Альквалондэ. Там они собирают жемчуг, отдыхают на белоснежном песке, и купаются в ласковом море. Нарвэндэ создает красивые, тэлерийские украшения, и за это моряки берут их на борт своих лебяжьих галер на морские прогулки. Тьелко учится править кораблем, а Нарвэндэ просто наслаждается морем. Она не учится. Она отдыхает. Там она также творит пейзажи, которые потом приносит в подарок деду Тьелко по маме, Махтану. Аммэ Тьелко прекрасна, и Нарвен не может не считать её аватаром Йаваннэ. Чего стоит только огненное золото её длинных волос! В доме Махтана у Нэрданэль своя мастерская, куда она иногда уезжает творить. В доме Фэанаро мало покоя — одни подмастерья и кузнецы. И несколько этажей для жизни и творчества Курво. У Кано и Нэльо свои флигеля, Морьо живет рядом с мастерскими в жарких подвалах, а Близнецы зато почти всегда живут в доме деда Махтана. Потому они с Тьелко подолгу живут в доме Махтана, забрав с собой кроля и верного друга Тьелко, Хуана. Там часто бывает и принц Артафиндэ*, кузен Тьелко, всеми цветами и нравом пошедший в бабушку Индис. Иногда Нарвен кажется, что Тьелко недолюбливает Инголдо* лишь потому, что у них разные бабушки. Тьелко пошел в Мириэль, а Финдэ в Индис Прекрасную. Они как Тэльперион и Лаурэлин — Тьелко серебро, а Инголдо сверкающее золото. Финдэ любит смотреть как творит Нэрданэль, и Тьелко смотрит на увлечения своего кузена с большим подозрением. Что он у них забыл? В их скульптурном раю, всегда пахнущем сдобной и сладкой выпечкой? Нарвэндэ и Тьелко сидят на резном диване, обтянутом синим бархатом и смотрят на то, как дочь Махтана творит. Кроль свернулся в комок на коленях Нарвэндэ. Чуть поодаль, у стены, за работой наблюдает сам Финдэ, следя за тем, как Нэрданэль заботливо и осторожно стучит по мрамору маленьким молоточком. Это статуя Финвэ. В его королевский дворец. И она уже почти готова в своем совершенстве. Внезапно в мастерскую, с другого входа, заходит Фэанаро. Он покрыт дорожной пылью, за спиной его висит тяжелый мешок. Тьелко и Нарвен в знак уважения и приветствия встают с дивана. — Где ты был? — спрашивает Нэрданэль у мужа, словно уже разговорившись с ним по осанвэ, но считая, что нужно поставить в известность и остальных. Со двора раздаются голоса Махтана, Тирна и других мастеров. — В дальнем походе на Север, — отвечает ей он, и смотрит на сына и его невесту. — Тебе бы понравилось, Вэндэ! Я, твой отец и другие, ищем места для новых кузней, где как и здесь, в этом ателье, можно творить. — Что мешает тебе творить дома, атто? — спрашивает отца Тьелко. — Множество лишних рук, глаз и ушей, — усмехается он, и только сейчас, кажется, замечает Инголдо. Финдарато съеживается под пронзительным взглядом своего дяди, словно стыдясь того, что навещает его жену без него. Впрочем и сам Фэанаро в последнее время, как-то странно смотрел на его сестру, Нэрвэн Артанис*. — Впрочем не в твоих ушах дело, племянник, — странным голосом произносит великий мастер, и приближается к ошеломленному Финдарато, словно опасный и хищный зверь. В глазах его играет огонь неповторимой идеи, столь тайной и грандиозной, что даже думать о ней опасно, не то, чтобы говорить в слух. Финдарато инстинктивно делает шаг назад. — Наро! — осуждающе осаждает порыв мужа мудрая Нэрданэль, и наваждение спадает с сурового лица Фэанаро. — Племянник, не подаришь ты мне свой локон для одной прекрасной идеи, не пожертвуешь во благо всех ныне живущих? — просит Инголдо он. Тот медлит. — Это странная просьба, уважаемый дядя, — Финдэ в смятении, а Тьелко тихо усмехается очередной бредовой идее отца. — Не подойдут ли тебе для этого мои пряди, любимый атто? — вступает в разговор он. Фэанаро даже не смотрит на сына. — В тебе слишком много серебра и холодного пламени, сын мой. Ты отражение моей матери, и Эру знает, как люблю её и тебя я, но для идеи они никудышны, — великий мастер бросает короткий взгляд в сторону супруги. — Твое локоны это пламя, мои волосы и кудри Нарвэндэ это первоначальная тьма, а вот отпрыски Арафинвэ, да и сам он, впитали в себя свет и ясность обоих Великих Древ. Пожертвуй свой локон мне, Финдэ. Иначе мне придется просить твою сестру, и она и я найдут эту просьбу весьма странной, — Фэанаро просит уверенно, но без явно выраженного нажима. Голос его спокоен, ясен и чист. Финдарато нехотя соглашается, и Фэанаро отрезает длинную, вьющуюся прядь арфинга сбоку. Неданэль недовольна. По ней так это слишком большой и щедрый кусок. Нарвэндэ же снимает большую хрустальную бусину со своего рукава, и встает со своего места, куда успела сесть, и посадив кролика на диван, проходит к Финдэ, шурша длинными юбками. Фэанаро увлечен локоном племянника, позабыв обо всем. — Теперь ты будешь сиять ярче Лаурэлина, — произносит она, украшая обрезанный локон арфинга прозрачным кристаллом. Бусина теряется среди остальных густых волос, изредка выглядывая оттуда, словно яркая звездочка посреди бурной, золотой реки. Грани этого нового, маленького украшения ловят настоящий живой луч Лаурэлина, отдыхающего на теплом деревянном полу мастерской. Финдарато улыбается. Это награда за его жертву. И она по-своему прекрасна. Фэанаро смотрит на это с плохо скрываемым восхищением, а затем выбегает из ателье прочь, даже не попрощавшись. Он знает, он видит, он чувствует, как это будет. Он поймает свет, с волос племянника, или без. Он заключит его в силиму. Это будет лучше, чем все его предыдущие лампы. Он прославится, с помощью или без. Он сможет. — Тебе очень к лицу, Артафиндэ, — улыбается Нэрданэль, но улыбка её кажется грустной. — Пойдем, я знаю что лучше всяких кристаллов и бусин, и безумных идей! Я сделаю с тебя статую в твой дом, и дом твоего атто, — это будет наградой и от неё. Глаза Финдарато загораются счастьем, и он едва может кивнуть в ответ на эту благость. Они уходят, он и Нэрданэль, в соседнюю часть мастерской, где хранится еще сырой материал. Тьелко все это время мрачно и неподвижно сидит на диване. — Столько трагедии из ничего, — недовольно говорит он. — Если бы отец попросил, я бы побрился налысо, а этот арфинг плакать готов из-за прядки волос! Тоже мне, жертва! — насупившись, негодующе ворчит он. — У каждого своя степень тяжелых потерь, — с сожалением вздыхает Нарвэндэ. — И что ты готова потерять за меня, за отца? — интересуется Тьелко, и Нарвен медленно поворачивается к нему, и подходит, забираясь к нему на колени, обхватив длинными ногами в шуршащих юбках по его крепким бокам. — Свою жизнь, свою молодость, свой дом, свою красоту, — с пугающей уверенностью, перечисляет она, беря его лицо в свои ладони, и видя, как Охотник бледнеет от страха, как расширяются его глаза и зрачки. — Прекрати! — шепчет он, накрывая её губы своей широкой ладонью, и опуская её пару мгновений спустя. — Я таких жертв не достоин. Ни я, ни мой дивный отец. Нарвэндэ улыбается, и улыбка эта бесстрашна. — Но это так, — мягко произносит она, а потом целует его в острый, но сочный излом его губ. Сама и первой. Тьелкормо крепко сжимает внешние стороны её бедер, поверх многочисленных бархатных слоев её темно-синего платья, чей белый кружевной подол лежит поверх его ног, скрывая от взора её нежную кожу. Его поцелуй жаркий, словно угли жаровни, а рот сухой, словно песок Альквалондэ, что далек от воды. Нарвен же теплая, и одновременно прохладная, словно легкий морской бриз, и они оба задыхаются от этих контрастов. — Это безумие… — хрипит он, отрываясь от её рта словно обжегшись. — Это любовь, — задыхаясь, шепчет она. А где-то за стенкой, смеется Нэрданэль над беспечными, амансками рассказами Финдэ, и в мире эльдар снова царит благодать.