«It takes a toll again This is where the "fun" begins Visions haunt me through the night Now I'm dying for your sins».
Он изменился. Взрослые утверждали – «повзрослел». Истекающие желчью завистники провозглашали – «зазнался». И лишь немногие, близкие, догадывались, что в Рёте что-то надломилось.***
В тот день на улицы пеленой обрушился дождь. «Пустяк», - равнодушно отмахнулась модель, выше ставя воротник пальто. Однако, город рыдал навзрыд до глубоких сумерек, невольно вторя мраку на душе солнечного мальчика. Который брёл по опустевшим бульварам, горячо наплевав на расплывающуюся залаченную причёску. И глаза, истекающие черными струями не смытой со съёмок туши. Рёта, покачиваясь, уже приближался к дому, лелея мысли о скором душе, но застанная у двери картина невольно вывела блондина из задумчивости. Дрожа и захлёбываясь, под жёсткими струями трогательно сжимались фрезии, заботливо расставленные в плетёной корзине. Смятыми бутонами, цветы, казалось, жались ближе к порогу. Умоляли пустить погреться. - Фрезии, - точно пробуя слово на вкус, задумчиво озвучивает Кисе и склоняет голову набок. Ещё с пару секунд примеряется к цветам взглядом, чтобы через несколько секунд развернуться на негнущихся ногах и под грохот сердца окинуть улицу торопливым взглядом. И простоять так с несколько минут. Глубоко увязнув в своих мыслях, блондин продолжает сверлить букет взглядом. Только запах жжёных волос выводит из задумчивости, заставляя рывком выключить чудом не перегоревший фен. Использованный, тот приземляется на кровать, а Рёта, решительней некуда, направляется к охапке цветов. Он ищет открытку, записку – любое доказательство, что связка душистых и прекрасных – не от него. Ведь, до тех пор, думать обратное – невыносимо… Сладко. Наконец, находит. Запутавшуюся в недрах сырых стеблей – мягкую, с почти размывшейся краской - полоску бумаги. Чёрными разводами подёрнулся контур букв, но ему всё же удаётся прочесть аккуратно выведенные три слова: «Sol lucet omnibus». … Баскетболист уставши облокачивается на спинку кресла. Бледно-жёлтый взгляд привычно выскальзывает за окно. Где ночь пожирает сырые улицы, лишая наводнённый тенями город последнего источника света. Рёта вздыхает и закрывает глаза. А сбоку в последний раз вспыхивает экран ноутбука. Утаскивая во тьму горящую среди баннеров запись: «Солнце светит для всех».***
Мидорима мечется по квартире. Он плохо спит, мало ест и много думает. Между бровей залегла глубокая морщина, которая сходит разве что ночью. Каждый раз, слишком глубоко погружаясь в мысли, Шинтаро видит измученного Рёту. Безобразные засосы, худоба на искалеченном теле. И… глаза. Зеркала души, тёплой, как само Солнце, – померкли. Противоестественно. Зеленоволосый стискивает пальцы в кулаки так сильно, что, кажется, те не выдержат - растрескаются. Несколько мгновений стоит неподвижно, не обращая внимания, как по острому подбородку струятся капли крови. И возвращается в сознание лишь когда застаёт себя с раскрытым телефоном, выдалбливая на клавиатуре выжженный в памяти номер.***
Фанаты орут и рукоплещут. Какая битва, какой накал! Ему бы тоже впору изумляться. Но он – едва ли не единственный зритель, который видит в этой игре большее, чем столкновение талантов. Лицо Кисе кривит звериный оскал: чужой, непривычный. Глаза, ранее почти обесцветившиеся, пылают. Всполохи того огня нравятся Аомине. Он упоённо хохочет, подначивает и дразнит. Твердит Рёте: «ты не сможешь», «тебе не победить». При случае впиваясь голодным взглядом в округлые ягодицы. А потом одними губами шепчет: «Я тебе даже позволю отсосать, если выиграешь» и срывается с места. Рёте кажется – он достиг предела. Ноги предателями подкашиваются. Почти не слушается левая рука. Но он знает: поправимо всё. Кроме затаённого гнева, пылающей плетью рвущего душу больше года. Когда напоенный горечью пшеничный взгляд сталкивается с яростным синим, Мидорима не выдерживает. Подрывается и пробивается в сторону выхода. Округлив глаза, следом подскакивает Такао. На что Шинтаро выдыхает: «Это выше моих сил». И, пригвоздив друга протестующим жестом, выскальзывает за дверь. Ни скорбящий Рёта, ни раззадоренный Дайки, ни проницательный Казунари, - не представить, не ощутить не могли, - какой страшный ураган носился в голове Мидоримы. Для которого каждая секунда действа на поле – казалась приговором... Никто не учил хилого мальчика с трогательными большими глазами быть сильным. Это решение он давно принял для себя сам. Ни один человек не обучал самоконтролю, когда, стоя над раздавленными очками, осмеянный - душишь подступающие слёзы. Кто-то заикнулся, но так и не объяснил, что такое: быть благородным. Ту мудрость совсем недавно зеленоглазый «аристократ» постиг и сам. Сегодня он решился отпустить запутавшуюся в сетях памяти золотистую птицу. Но забыть – никогда. Через двадцать минут зал взорвётся воплем торжества поклонников Тоуоу, но Мидорима этого уже не услышит.***
- Кисе! – выруливший из-за угла Аомине разом застал врасплох парней, двое из которых помогали Рёте доковылять до дома. – Эй, Кисе! На пару слов. Баскетболисты молча переглянулись с седьмым и, получив немое согласие, исчезли из виду. Неловко переминаясь с ноги на ногу, Дайки запоздало протягивает руку шатающемуся блондину. Тот игнорирует жест. Тяжело припадает к близлежащей стене и продолжает хранить безмолвие. - Я знаю о твоих чувствах, - с ходу признаётся Дайки. Рёта по-прежнему подпирает стенку и тупит опухшие глаза. Но после этих слов сохранять равнодушие сложнее, чем когда-либо. - Я знаю о твоих чувствах, - с нарастающей нервозностью повторяет синеглазый. – …И в качестве извинения готов провести с тобой ночь… нормально. – «Твою мать, что я несу?!» Рёта вскидывает голову. Бледнее снега лицо перекашивает от злобы: густой и неподдельной – фонтанирующей из потемневших глаз. - Издеваешься? - В голове проносятся мириады невысказанных слов. Они лезут из горла, забивают приоткрытый рот. Рёта ими почти давится, но сил хватает только, - Ты мне отвратителен, Аомине-чи, - очень тихо признаётся им же самим растоптанный солнечный принц. Дайки продержится до тех пор, пока едва не рухнувший оземь Кисе напоследок не произносит, нет, - почти умоляет: «Оставь меня в покое. Пожалуйста». И ещё долго простоит на людном перекрёстке, тёмно-синим взглядом прожигая сгорбившуюся спину. Отгородившись глухой стеной, с того дня они превратились друг для друга в безликих: «Кисе» и «Аомине». Так им хотелось думать.***
Сразу по окончании школы, в первый день каникул, Рёта вошёл с трапа токийского аэропорта в самолёт и покинул Японию на долгих семь лет. Поговаривали, связал себя контрактом с одним из парижских агентств. А кто-то с пеной у рта твердил, что блондин попросту не вынес ответственности – сбежал. Но, как и тогда, правду знали единицы. И она в том, что блондин оставил баскетбол. Навсегда. С грехом пополам окончив школу, Аомине с головой погрузился в баскетбольный мир. Слухов о нём ходило меньше, но, все те же поговаривали – Дайки метит в NBA. Ради голубой мечты даже перебрался в Америку. Тогда газеты растрезвонили о его бурном романе с немецкой топ-моделью «Kitty». И замолкли до поры, пока прозванный чёрной пантерой форвард не пробился в основной состав «Miami Heat». Тогда триумф залакировали фотографиями с роскошной свадьбы Аомине. И отвязались наконец от «счастливого мужа».***
- Шон – избавься от солнечного света, Летта – прибавь мощность у кондиционера. Сэра, я же сказал, Рёта терпеть не может клубнику! Иди и без ледяной минералки не возвращайся. Или мы все тут от жары чокнемся, - уже тише прибавляет мужчина и, сняв очки, незряче опускается в кресло. Потерев переносицу, менеджер переводит взгляд на застывшего посреди съёмочной площадки блондина. Сегодня он – Аполлон. Затянутый в золото доспехов, со щитом наперевес и изумительным шлемом на голове, позирует для новомодного издания. Покачивается, но держит модельную стойку. Редким вороватым жестом утирая со лба пот. «Немного осталось. Пару кадров», - мысленно упрашивает менеджер, пока его внимание не привлекает завибрировавший рядом телефон Рёты. Мазнув ладонью по липкой шее, Алессандро близоруко щурится. А когда возвращает на нос очки, решается ответить на отсвечивающий безликими цифрами номер: - Добрый день. Я менеджер Кисе Рёты, чем могу помочь? – в ответ на бойко оттараторенное приветствие загудела тишина, а следом – сорвалась в частые гудки. - Эта жара меня доконает. Есть что-нибудь попить? – изнурённо опускаясь в рядом стоящее кресло, блондин блаженно вытягивает ноги. - Минералка. Ледяная. Едва стянув тугие золочёные наручи, Рёта цепляется за бутылку. Откидывает со лба чёлку, и, наконец, прижимается к единственному источнику прохлады в дрянной студии. Сделав несколько жадных глотков, переводит шафранно-жёлтый взгляд на мобильник: - Звонил кто-то? Передав хозяину сияющий глянцем телефон, Алессандро отходит узнать о продолжительности оставшихся съёмок. А запойно работающий красавец почти сразу забывает просмотреть входящие вызовы, растеряв своё внимание на просторах Фейсбука.***
Вулкан. Громадный, как склоны величественной горы на давно покинутой земле. Он стоит на нём - на самой вершине. И наблюдает чёрным облаком вьющуюся бурю, неотвратимо надвигающуюся с востока. Ему хочется спуститься, спрыгнуть, убежать. Но не удаётся пошевелить даже ногами, которые, кажется, самими ступням вросли в почву. Он знает - нужно звать на помощь. Открывает рот. И в то же мгновение слух закладывает низким гулом, что эхом раскатывается по мёртвой долине. Блондин валится на колени, немеющими ладонями силится зажать уши… Толком не избежав режущей боли, холодеет. Потому что под ногами начинает оплывать гранитная поверхность... Чудом не вскрикнув, Кисе вскакивает. Ему хватает пары секунд на осознание, что это всего лишь кошмар. Очередной. Тряхнув головой, обращает внимание на мигающий дисплей телефона. Рёта спросонья вскрывает новое сообщение и… Годами ожидая, успев перегореть и отрешиться, Кисе снова и снова перечитывает смс, которому сейчас лучше и не быть, - не дойти, забыться, а не светиться в кромешной тьме на дисплее дрожащего в руках телефона:[01:24:17]
- Видел тебя по телику. Без линз было лучше.
На седьмой пробежке по буквам экран вздрагивает, высвечивая номер восьмилетней давности и имя, шрамами оплетённое в сердце: «Аомине». - Рёта? – сонно завозившись на разворошенной после бурной ночи постели, итальянец по-собственнически перекидывает руку через торс любовника, жмёт к себе теснее. - Всё в порядке? Так себе не свойственно, механически, Кисе оборачивается. С ходу лепет что-то про Гальяно, долгожданный звонок, волнение. А после, заложив светящийся мобильник за спину, выскакивает на балкон – «на важные переговоры». Подставляя под пошлый взгляд Франца голые ягодицы. Одиннадцать цифр. Подумать только, как он радовался, выведав их ещё в школьные годы. Как заучил – до зубовного хруста. А, немного погодя, уже клял себя, одна за другой строча глупые смски. И вот сейчас, этой южной звёздной ночью, абонент: циферка к циферке знакомый, под сухим именем: «Аомине», десять минут к ряду обрывает телефон. Снова и снова долбя по кнопке вызова. - Да, - безразлично, почти. - Кисе, твою ж мать! – до боли привычно рычит в динамик баскетболист. – Ты там звёзды считал?! - Что ты хотел, Аомине? Повисает молчание. Рёта мешает своё с обидой, Дайки – с раскаянием. - Поговорить, - глухо признаётся синеволосый. Блондин почти выплёвывает «спустя семь лет?!», но вовремя останавливается. Сглатывает и отключает телефон. *** Рёта включит его многим позже, спустя около недели. Обнаружит ворох сообщений. Среди которых найдётся только три, с незнакомого номера, – по-настоящему для него:Week ago
[02:56:03] - Я сейчас стою внизу, под твоим балконом. Ты и близко, и далеко. Выходи купаться)
[04:11:28] - Остановился в Риме на неделю. Гостиница «The Independent», 507.
Today
[07:26:15] - Улетаю в Цюрих. Пожелания на сувениры имеются?) Мой телефон для связи: +15673557775. На случай землетрясения.
Дайки никогда не узнает, что одним из первых «следователей» в Твиттере, под ником «Himawari», за ним почти пять лет наблюдал Кисе Рёта, модель с глазами цвета солнца.