вдвоём

Эта поездка будет самой крутой за историю всех поездок — решает Тоору рано утром, пытаясь затолкать полотенце в переполненную сумку с вещами. Ну ладно, поездка на три дня в старый прибрежный домик не может быть самой крутой, но однозначно может быть одной из них. — Знаешь, ты сейчас похож на лампочку, — говорит мама уже на пороге. — О боже, ты что, сложил всё, что нашёл, в сумку? — Я не лампочка, я Солнце, — Тоору вдруг смеётся. — Правда же? — Правда-правда, — женщина снисходительно вздыхает. — Ты не покажешь, что в твоей сумке? — А должен? — мальчик надевает любимую жёлтую ветровку и пару секунд рассеянно возится с замком. — Нет, но… — Ну вот и решили, — Ойкава улыбается по привычке и не хочет ей изменять. С мамой общаться — сложно и порою просто невыносимо. Иногда Тоору начинает чувствовать тошноту прямо во время беседы, иногда он давит смех в середине фразы, иногда скрывает молчание за тысячей ненужных слов. Ну и плевать! Мама не может испортить самую крутую на свете поездку с Ива-чаном, о которой они мечтали три последние недели! Ива-чану, наверное, понравится у моря. Они будут строить замки на крошечном побережье и разожгут костёр, чтобы жарить зефир и рассказывать страшные истории, хотя Ива-чан совсем не умеет рассказывать их, но Ойкава добрый и сделает вид, что ему очень страшно. — Интересно, — говорит Хаджиме уже в электричке, скромно прижимая к себе сумку с вещами и бутылку лимонада, — а там есть лягушки? — Кому что, а Ива-чану — лягушки, — Тоору показывает ему язык. Иваизуми смотрит на друга пару секунд. Глаза у него уже не такие яркие, как в детстве, но с той же скрытой ухмылкой где-то в центре глазного яблока. Ойкава любит яблоки, крутые приключения и Ива-чана. Ещё он любит волейбол, маму, свою пижаму с нло, группу Green day, жёлтый цвет, новые кроссовки, уроки математики и морской бриз. — Хватит лыбиться, — Хаджиме шаркает кедами по полу. — Напоминаешь… ну, Солнце. Аж противно. У Ива-чана веснушки, а ещё он хмурый, потому что Тоору вырос на целых пять сантиметров, а сам Ива-чан — нет. Маме становится легче дышать, когда они выходят на последней в расписании остановке. Ойкава смотрит на смутно знакомые колонны, обваленные бежевой плиткой, и вспоминает, как почти десять лет назад плакал на этой станции, не зная, что будет возвращаться сюда каждое лето. А теперь ещё и с Ива-чаном, который с интересом рассматривает всё, что видит. Возможно, Ойкаве не стоило брать с собой так много вещей, потому что он перестаёт чувствовать руки где-то в середине пути. Но, завидев знакомый забор, Тоору уже не думает об усталости и деревянных шахматах, покоящихся под двумя бутылками лимонада, который продавали только возле дома и больше нигде. Они бегут с Ива-чаном наперегонки, собирая обувью пыль. Летнее солнце ослепляет, но Тоору ничего не хочет видеть — он просто хочет бежать навстречу к бабушкиному дому. Мама затевает большую генеральную уборку, но зато после мытья полов во всех комнатах они все вместе едят мороженое, которое оставила в морозильнике Мару пару недель назад. — Не понимаю, зачем мы убирались, если Мару уже была здесь? — недоумённо чешет бровь Хаджиме. Хорошо, что он ненавидит мыть полы так же, как Ойкава. Хорошо, что им вообще не нравятся одни и те же вещи. В старой комнате Тоору и Мару так же солнечно, как и в детстве. Только больше не пахнет книгами, яблоками и жёлтым. Теперь повсюду витает запах прошлого, и Ойкава не хочет слышать его. — Жаль, что здесь нет волейбольного мяча, — говорит Иваизуми, переодеваясь в серую хлопковую футболку. — Вообще-то, — Ойкава самодовольно улыбается, расстёгивая сумку с вещами, — не говори «аут», пока судья не просвистел. Хаджиме закатывает глаза, но успевает поймать мячик. Настоящий, волейбольный. Иваизуми вдруг ловит смешинки во взгляде друга и искренне улыбается ему в ответ: — Ты что, запихнул туда всю вселенную? — Для прекрасного Ойкавы-самы нет ничего невозможного. Они смеются и бегут на террасу. Конечно, наперегонки — они никогда не умели по-другому. Тоору нравится играть с Ива-чаном, потому что вдвоём у них всё получается лучше, чем поодиночке. Ива-чану тоже нравится, хотя он не говорит об этом, но Тоору знает всё, что может знать. Вечером они и мама идут на пляж. Разогретый, как сковорода, асфальт плавит обувь, поэтому приходится снять обувь, шагая по улице босиком. Сланцы у Хаджиме чёрные, как муравьи, бредущие вдоль забора. Ойкава бежит навстречу волнам, и ветер разрезает его каштановые кудри, вплетаясь в короткие пряди прозрачными лентами. Иваизуми руками ловит воздух, чувствуя прохладу кончиками пальцев. А солнце сжимается на горизонте, оставаясь тёмно-бежевыми веснушками на коже, когда как другое просто смеётся, почувствовав воду на щиколотках. Эта поездка будет лучшей за всю историю поездок — решает Хаджиме тем вечером. Потому что он рядом с Тоору, а с ним не могло быть иначе.