Притяжение

      При виде того, как на резко побледневшем лице Юнсу-сонбэ непередаваемая смесь неверия и надежды сменяется гримасой обреченности, я чувствую себя самой распоследней тварью на планете Земля.       На втором этаже кофейни, куда я пригласила сонбэ для «серьезного разговора», из восьми столиков занят только один — наш. Сюда не долетает ни легкая музыка, ни гул разговоров других посетителей, которые решили в это ясное воскресное утро побаловать себя чашечкой кофе. Здесь царит теплая и уютная тишина, пронизанная косыми лучами медленно скользящего по небосклону солнца.       Тишина, которую безжалостно нарушает мой голос:       — Сонбэ, ты ни в чем не виноват. Понимаешь, дело во мне. Боже, звучит как заезженное клише, но это так. Я виновата в том, что согласилась на твое предложение встречаться слишком легко и беспечно.       Уют и спокойствие исчезают с каждым произнесенным мной словом. Разгорающийся день меркнет. Тишина вибрирует от напряжения.       Осторожно, словно боясь причинить своим прикосновением физическую боль, я накрываю ладонью ладонь Юнсу. Мой уже-почти-что-бывший парень сначала переводит все тот же не верящий взгляд на мои пальцы, а потом резко сжимает руку в кулак.       Солнечные зайчики больше не танцуют на стенах. Тишина искрится болью и гневом. Мерно тикают часы, отсчитывая секунды до неминуемой катастрофы.       — Слишком легко?! — взрывается сонбэ — Тэиль, я три месяца ходил за тобой как верный пёс! Ты девушка не глупая, разумеется сразу поняла, что кофе каждое утро я ношу тебе неспроста. Неужели за это время ты не смогла определиться? Не верю! У нас же все было хорошо. Мы так ждали совместную поездку. Что же изменилось?       Я смотрю на сонбэ, и заноза вины входит еще глубже в мое сердце.       «Ничего не изменилось, сонбэ. Просто только сейчас я поняла: с самого начала все было не так. Я не пью кофе, но ради тебя я старалась сделать пару глотков, а потом по-тихому выливала оставшийся напиток в унитаз. Ведь ты выглядел таким трогательно влюбленным, протягивая мне очередную чашку!       Я ненавижу бейсбол, сонбэ, но согласилась пойти с тобой на матч, выражая бурный восторг, хотя честнее было бы отказаться и смотреть трансляцию чемпионата мира по хоккею вместе с Тэхо.       Мне не нравится оставаться дома вечерами: в голову лезут ненужные мысли. Мне хочется сбежать — к Нане, моей единственной настоящей подруге, в клуб с друзьями Тэхо, в спортзал или в караоке с коллегами. Но ради тебя, сонбэ, я притворялась правильной девочкой, которая вечерами вместо того чтобы гулять, смотрит сериалы.       Я боялась тебя вспугнуть, я притворялась идеальной для тебя, ведь мне так хотелось взаимной любви! А ты на тот момент был лучшим кандидатом для серьезных отношений. И я неосознанно решила пересилить себя и попытаться. Зря. Тэхо как всегда был прав: какие это отношения, если я должна перекраивать себя, чтобы тебе соответствовать? Смысл играть чужую роль, если я хочу быть принятой такой, какая я есть?»       От следующих слов сонбэ я невольно вздрагиваю:       — Это брат что-то тебе наплел?       Его догадка почти что верна. Почти. Тэхо мне много чего «наплел», но глаза на наши с сонбэ отношения открыл совершенно другой человек, за что я должна быть ему благодарна. Конечно, приплетать к нашей с Чхве Юнсу истории Квон Джиёна я не собираюсь: все станет еще запутанней, а если сонбэ еще и неправильно поймет (а тут любой неправильно поймет), то это обернется ощутимым ударом по его самолюбию и мужской гордости. Так что пусть G-Dragon в кой-то веки останется за кулисами, а на сцене будем только мы с Юнсу.       — Нет, я знаю, что не очень-то нравлюсь твоему брату, — продолжает сонбэ — Не понимаю, правда, почему… Но раньше ты не поддавалась его влиянию и…       Стискиваю пальцами сжатые в кулак ладони Юнсу, чтобы привлечь его внимание:       — Сонбэ, говорю тебе, проблема во мне! Мне хотелось любви, хотелось быть любимой, хотелось встречаться, вместе засыпать и вместе просыпаться… Но ведь нельзя бросаться в отношения как в омут с головой только потому, что мне одиноко. Теперь я это понимаю. Такой самообман несправедлив в первую очередь к тебе. Ты заслуживаешь настоящих чувств, а не…       Чхве Юнсу резким движением сбрасывает мои руки со своих, а затем, не давая опомниться, хватает меня за предплечья, подтягивая через стол так, чтобы наши лица оказались на одном уровне, а глаза смотрели в глаза. У сонбэ очень светлая радужка — бледно-орехового, почти что серого цвета — и две маленькие родинки под левой бровью. Раньше мне нравилось подолгу смотреть в его глаза и молчать, но сейчас они кажутся такими холодными и далекими. Они больше не светятся прежней любовью, на дне колодцев-зрачков поселилась боль и медленно закипающий гнев.       — Тэиль! Позволь мне самому решать, чего я заслуживаю. Ты говоришь о чувствах… Но ведь любовь не возникает из воздуха! Она растет, крепнет. Постепенно, день ото дня, пока двое узнают друг друга лучше, притираются, привыкают. Как ты можешь просто взять и перечеркнуть все, над чем мы трудились, всего лишь через две недели? Дай мне шанс! Ты мне действительно очень нравишься!       Теперь раздражение закипает уже во мне. Хочется крикнуть ему: «Нет у нас шансов! Нет! Потому что не хочу я притираться и привыкать! Не хочу мучить себя, убеждать, подстраиваться и прогибаться. Не хочу играть чужие роли и носить нелепые маски. Не хочу в очередной раз чувствовать вину и одиночество, вернувшись домой с такого, казалось бы, удачного свидания. Не хочу обременять своей депрессией Тэхо и пугать родителей. Не хочу… не хочу больше тосковать по Бора…»       Сердце пропускает удар. Неужели, опять началось? Нет-нет, сейчас не время думать о Бора. Испугавшись того, куда завели меня собственные мысли, я пытаюсь выдернуть руки, но Юнсу, мягкий и нежный Юнсу, силой удерживает меня на месте.       — Сонбэ, пожалуйста, отпусти меня! — кажется, в моем голосе начинают звучать панические нотки, и это убеждает мужчину.       Чхве Юнсу напряженно кусает губы, но все же разжимает пальцы, освобождая меня из своего захвата. Я неловко потираю предплечья, опустив взгляд на свою нетронутую кружку какао с маршмеллоу. Зефиринки уже начали плавится и тонуть.       Собравшись с духом, вновь распрямляюсь и смотрю Юнсу в глаза:       — Прости меня, сонбэ. Пожалуйста, прости, но я поняла, что не могу так. Я поспешила. Ты замечательный человек, Чхве Юнсу. Ты столько для меня сделал. Я так хочу, чтобы у тебя в жизни все было хорошо! Но я не могу, не могу сделать тебя счастливым. И ты…ты не можешь сделать счастливой меня.       Вчера мне казалось, что велосипедная прогулка с Тэхо по набережной помогла мне успокоиться и разобраться в себе. После двух часов на морозе в компании брата я была готова на следующий день встретиться лицом к лицу с сонбэ и сделать то, что должно. Тщательно обдумав, что я скажу ему и как объясню наш разрыв, я с чистой совестью легла спать в надежде, что завтрашний день расставит все по своим местам.       Но сейчас все продуманные аргументы в пользу нашего расставания разом выветрились из моей головы, стоило мне заглянуть в полные боли глаза Юнсу. Я ненавижу делать людям больно и всегда стараюсь следить за своими словами и поступками, поэтому в таких ситуациях теряюсь и не знаю, как правильно передать свои мысли и чувства. Вот и выходит у меня сейчас какой-то ванильный бред, достойный мыльной оперы, а вовсе не конструктивный диалог.       — Сделать меня счастливым? Настоящий друг? — медленно закипает Чхве — Для меня, Тэиль, каждая минута с тобой…       «Нет-нет-нет, только не это! — крепко зажмуриваюсь, будто бы это позволит мне исчезнуть, провалиться сквозь землю, только бы не слышать, как Юнсу будет хорошо обо мне отзываться. Ведь я совсем этого не заслуживаю: я вовсе не такая, какой он меня видит.       — Тэиль, ты в порядке? — обеспокоенно спрашивает Чхве, видимо испугавшись моей реакции, — Тебе плохо?       …да, мне плохо. Мне вот уже почти пять лет как плохо. Это чувство приходит волнами: то колышется где-то на периферии сознания, даруя ложную надежду, что все уже позади, то набирает силу и обрушивается на меня как цунами…       Втягиваю носом воздух и открываю глаза, всеми силами стараясь не смотреть на Юнсу. Надо сделать это. Нельзя больше тянуть. В конце-то концов, как безболезненно снять пластырь? Правильно, одним резким движением.       — Сонбэ, прости. Я не люблю тебя. Нам надо расстаться.       Цунами внутри меня отступает обратно в океан. *** Несколько дней спустя.       После памятного разговора, положившего конец нашим двухнедельным отношениям, я иногда видела Чхве Юнсу в компании, и каждый раз он смотрел на меня взглядом побитого щенка, умоляющего взять его обратно.       Сначала я чувствовала себя очень неловко — вина и жалость заполняли меня и буквально мешали дышать. В такие моменты я вспоминала наставления Наны, которая говорила мне никогда не встречаться с коллегами. Правда, она аргументировала это весьма грубым «даже животные не срут там, где едят», что вызвало у меня скорее смех, чем понимание…       А вот теперь я полностью признаю ее правоту.       Медленно, но верно, под аккомпанемент шепотков местных сплетниц и шушуканье коллег при виде меня, вся жалость и сочувствие к Чхве Юнсу начали испаряться. Его взгляды, полные мольбы, его попытки подловить меня наедине и начать изматывающий разговор…       Эгоистка я, да? Поматросила и бросила? Разок поцеловалась со звездой, так теперь на простых смертных мужчин и смотреть не хочу? Увы и ах, отрицать этого я не могу.       Примерно таким депрессивным мыслям я придавалась на лестничной клетке, пока рылась в своей сумке в поиске пачки сигарет, которую сегодня по-тихому позаимствовала у Тэхо.       Я не курю — так, баловалась немного в старшей школе. Но сегодня утром, увидев Parliament на тумбочке в прихожей, я поддалась внезапному порыву и сунула пачку к себе в сумку, перед этим воровато оглядевшись, будто бы в любой момент из-за угла покажется мама и утроит мне взбучку как в старые добрые времена. Купив по пути на работу зажигалку, я целый день тешила себя мыслью о том, как останусь допоздна и, когда все наши уже разбегутся по домам, одену пальто, поднимусь на лестницу и буду курить, любуясь заснеженным городом.       Это место вообще пользуется бешенной популярностью. По оригинальной задумке архитектора (дай Бог ему здоровья, мировой чувак!) с восточной и западной стороны здания служебные лестницы дублируют друг друга: две идут внутри здания, параллельно лифтам, а две снаружи. Но с запада к нашему офису почти вплотную прилегает высотное здание, поэтому все ходят покурить и подумать о жизни именно на восточную лестницу, откуда открывается просто потрясающий вид на город.       Особенно мне нравится приходить сюда на рассвете, когда приступ внепланового трудоголизма вынуждает нашу команду остаться в офисе до утра. Что может быть лучше, чем встречать солнце с чашкой горячего чая после долгой бессонной ночи?       Найдя, наконец, сигареты, я чиркаю зажигалкой и делаю первую затяжку.       Хорошо.       Сегодня я поразила своего любимого босса дизайном главного персонажа. Этот суровый мужик, который больше похож на бандита, чем на профессионального геймера и разработчика игр, чуть ли не прослезился от счастья. Чувствую гордость и удовлетворение — хоть на рабочем фронте все идет как надо, раз уж на личном без перемен.       Время — без пятнадцати одиннадцать. Город постепенно замедляет свой темп. Переливается всеми цветами радуги сеульская телебашня, задорно подмигивают огнями небоскребы. В воздухе вальсируют снежинки.       Действительно хорошо. Еще бы бутылку соджу сюда и плед, вот тогда можно остаться здесь на всю ночь.       — Ты куришь? Не знал, — голос Чхве Юнсу врывается в мой маленький хрупкий мирок, разрушая сложившуюся идиллию.       Я делаю еще одну затяжку и не спешу оборачиваться.       Как он меня нашел? Зачем пришел? Что мне ему сказать? Тысяча и один вопрос вихрем пролетают в моей голове, а коктейль из раздражения и чувства вины вновь мешает трезво мыслить. Что я должна сделать? Сил совсем нет, хочется просто исчезнуть. Взять и растворится в воздухе, чтобы никто меня больше не трогал. Вот только люди так просто не исчезают.       Устало прикрываю глаза и откидываюсь назад, придерживаясь за перила и повисая на руках. Да пошло оно всё!       — Да, иногда курю, когда есть настроение, — уверена, мой ответ не понравится сонбэ.       Он сам не курит и не пьет, проповедует здоровый образ жизни, бегает по утрам и почти не употребляет алкоголь. Ладно, пробежки — это отлично. Но вот скажите мне, разве есть хоть один нормальный кореец, который вообще не пьет? Да это же неотъемлемая часть нашего менталитета, характерная черта корейской нации! А он всегда смотрит на меня с осуждением, когда наша команда устраивает вечерние посиделки в какой-нибудь забегаловке или идет кутить в караоке.       Слышу непонятный хмык со стороны Юнсу, но не спешу вернуться в вертикальное положение или открыть глаза.       — Ты многого обо мне не знаешь, сонбэ, — срывается с языка само собой. Ну и пусть. Я устала обдумывать каждую сказанную фразу и постоянно чувствовать себя кругом виноватой. Будь что будет.       — Потому что ты не дала мне шанса тебя узнать, — в голосе сонбэ слышится неприкрытая горечь, но мне все равно. Странно, да? Еще недели не прошло с нашего расставания, а мне уже все равно. И Тэтэ мне еще втирает, что его старшая сестра — самая добрая и отзывчивая на свете!       Чувствую, как Юнсу приближается ко мне почти вплотную, подхватывает сзади под лопатки и поднимает, придавливая своим телом к перилам, чтобы не дать мне повиснуть обратно. Затем аккуратно берет за плечи и разворачивает к себе лицом.       — Открой глаза, — тихая просьба на грани слышимости, почти что мольба, — Посмотри на меня.       — Сонбэ… — такой же тихий вздох в ответ — это все, что я могу ему предложить.       Я не готова открывать глаза. Не готова к очередному витку нескончаемого разговора по душам. Потому что за эти несколько дней я поняла, что не хочу никому открывать свою душу, как бы парадоксально это не звучало. Я хочу быть любимой и любить в ответ, но как-только кто-то подбирается ко мне слишком близко, я тут же отталкиваю его, чтобы, не дай Бог, он не поселился в моем сердце. Прошло почти пять лет, а я все еще не готова.       Пальцы Юнсу сжимают мои плечи так, что завтра наверняка проявятся синяки. Он больше не шепчет — почти кричит:       — Посмотри на меня! Смотри!       Я открываю глаза.       В некогда теплом ореховом взгляде блестит раскаленная сталь. Обычно аккуратно уложенные волосы растрепаны, куртка нараспашку, рубашка помята, а галстук ослаблен и сдвинут вбок. Лицо бледное и осунувшееся, под глазами темные круги. И это все сделала я. Очередная заноза входит в сердце. Хочется ее выдернуть, но нет сил. Ни на что нет сил.       — Сонбэ, мне…       — Только не говори опять, что тебе жаль. Надоело! Устал я от твоего сочувствия и постоянных извинений. Думаешь, я не вижу, как ты смотришь на меня, но при этом избегаешь? — его голос звучит отнюдь не зло и отчаянно, а твердо и страстно, — Нет, Тэиль, я не дурак. И ты не дура. Так что давай расставим все точки над и. Назови настоящую причину нашего расставания. Объясни, что произошло, и я уйду. Или останусь и попробую доказать тебе, что ты не права, и у нас есть шанс. Просто скажи мне, в чем дело, и мы с этим справимся: так или иначе.       Сейчас, когда я вижу, как серьезно настроен бедный Чхве Юнсу, мне в голову приходит абсурдная мысль рассказать ему все без утайки.       Нет, не про кутеж с друзьями брата и поцелуи с Джиёном. Спустя столько дней мне кажется, что та ночь была сном, ярким, красочным сном, который прошел сквозь меня как песок сквозь пальцы и испарился при свете дня. Нет, мне хочется рассказать про то, о чем я даже думать боюсь. Про то, что спрятано так глубоко, что даже заглядывать в эту бездну страшно.       Но нет, нельзя. Это бред.       «Ты не справишься, сонбэ.       Рю Сынхван, рубаха-парень с третьего курса. Карасума Наото, студент по обмену из Японии. Сон Джэрим, талантливый футболист одной из местных команд. Чанмин, горячий бармен из Hexen. Хосок, стажер-очаровашка, младше меня на три с половиной года. О Мунхёк, представительный бизнесмен далеко за тридцать.       Их было много, и все они не справились.       И даже G-Dragon, давний объект моего обожания, тоже не справился. Хотя могу ли я добавить Квона в этот список? Стоит быть честной самой с собой — он даже не пытался…       Так почему же должен справиться ты, сонбэ? Ведь ты такой же, как все они. Такой замечательный, но совершенно нелюбимый.»       В тот же миг желание рассказать правду Чхве Юнсу сменяется тошнотворной паникой. Мне становится дурно от одной только мысли, что придется выложить ему все. Даже родители и Нана не знают до конца, что произошло тогда. И Тэхо не знает. Догадывается, конечно, но не знает наверняка. Даже ему я боюсь признаться. Потому что брат не поймет. Потому что он до сих пор не простил Бора.       Ах, Тэхо…       Братец мой думает, что хитер как лис. Он видит, что происходит. Знает меня лучше, чем я сама. Чует приближение нового цунами задолго до того, как проявятся первые признаки. Поэтому он и перетащил меня жить к себе: так я всегда буду у него на виду, чтобы вовремя забить тревогу, когда придет большая волна.       Вот только, кажется, она уже здесь — бушует в моей душе, и ни Тэхо, ни я этого вовремя не заметили. Теперь все, что мы можем, это переждать шторм, а потом вновь собирать мою жизнь по кусочкам. Но я сильная, у меня получится. Однажды обязательно получится!       — Тэиль! Не молчи.       — Сначала отпусти меня, ты делаешь мне больно.       Чхве Юнсу с неохотой разжимает пальцы — медленно, будто бы они заледенели на морозе и теперь не слушаются хозяина. Я отхожу в сторону, делаю последнюю затяжку и тушу почти до конца истлевшую сигарету в самодельной пепельнице, которую заботливо принесли сюда другие курильщики до меня. Сеул под нами словно рождественская ёлка — искрится во тьме, глаз не оторвать. Но я должна.       Перевожу взгляд на сонбэ, замершего в ожидании. Хватит убегать. Раз мягко и безболезненно расстаться не получилось, буду стервой. В конце концов, мне не привыкать. И через такое проходили.       — Сонбэ, я не буду тебе ничего рассказывать. И не буду больше просить прощение. Жестоко с моей стороны? Возможно, — устало пожимаю плечами, — Ты прав, кое-что случилось, однако это вовсе не является причиной нашего расставания. Просто этот случай стал отправной точкой: я увидела то, что раньше старалась не замечать. Тэхо говорит, что я слишком много думаю, а это вредно. Нужно просто жить и наслаждаться жизнью. Но я так не могу. Я не могу наслаждаться жизнью рядом с тобой, сонбэ. Теперь я это поняла. Ты хотел честный ответ? Вот он.       Юнсу с минуту молчит, шаря беспокойным взглядом по моему лицу в поисках чего-то, что ведомо ему одному. Я достаю из пачки вторую сигарету. Чирк-чирк — щелкает зажигалка, и в Сеуле становится на один крохотный огонек больше.       — И это все? — чужим, хриплым голосом спрашивает сонбэ, наблюдая за тем, как я выдыхаю никотиновый дым, — Все, что ты мне скажешь? Докуришь, уйдешь и больше не посмотришь в мою сторону?       — Да, — звучит как приговор.       — Нет, — слабая попытка подать апелляцию, в успех которой даже сам Чхве уже, кажется, не верит, — Что за случай? У тебя появился другой?       Вот он, вопрос, которого я бы хотела избежать. Я ведь всё сама, зачем упоминать лидера Биг Бэнг? Легкость и эйфория той ночи — только мои, раз уж GD они больше не нужны. И как бы мне не было обидно, что G-Dragon — это G-Dragon, а я — всего лишь я, глупая сентиментальная Кан Тэиль благодарна звездному мальчику Квон Джиёну и не позволит поползти каким-либо порочащим его репутацию слухам.       Но с другой стороны, имя «другого» я ведь могу и не называть? Пусть Чхве Юнсу считает меня после этого кем угодно: ветреницей, стервой, шлюхой… Главное — наконец оставит в покое меня и перестанет мучиться сам.       — А если и да? — с легкой усмешкой иронично выгибаю бровь (этот жест у нас с Тэхо один на двоих, и жутко бесит окружающих), — Что, если я встретила другого? И этот другой может дать мне больше, чем ты?       Вот он, последний удар, которым я добиваю бедного сонбэ. Преданный. Сломленный. С растоптанной гордостью и потухшим взглядом. Десять минут назад мне было бы его так жаль, что захотелось бы саму себя отхлестать по лицу за такое.       Но сейчас… сейчас мне… (какая же я тварь!)…мне хорошо. Да, мне хорошо.       Это не снег, а пепел сожженных мной мостов кружится в воздухе вокруг нас. Дороги назад теперь нет. Сонбэ остался на том берегу. Я теперь одна. Я свобод…       Я не улавливаю того, как Чхве Юнсу в одно мгновение смог оказаться так близко. Просто в одну секунду он, невинный олененок в свете фар приближающейся машины, стоит передо мной. А в другую — его руки грубо хватают мои, сминая в наших ладонях недокуренную сигарету, все еще зажатую в моих пальцах. Его губы накрывают мои в поцелуе — нет, скорее в отчаянном укусе, полном дикой первобытной боли и желания обладать.       И я растерялась.       Нет, не так. Я испугалась.       Застыла на месте, застигнутая врасплох. Оцепенела, не способная дать отпор. Потому что сонбэ всегда был осторожен при физическом контакте: целовался нежно, аккуратно и руки не распускал. Я всегда считала, что он не способен причинить мне боль, ни моральную, ни физическую (муки моей совести не в счет). Наверное, это была одна из основных причин, по которой я согласилась с ним встречаться — потому что он казался надежным и абсолютно безопасным.       Между тем тело Юнсу с силой вжимается в мое, руки перемещаются на спину и тянут-тянут-тянут. Ближе с каждым вздохом, ближе с каждым всхлипом.       Я плачу? Я что, плачу? И что это соленое во рту? Кровь? Мне больно? Что происходит?       Нетненетнетнетнетнетнет…       А в голове — хаос и паника.       Начинаю брыкаться изо всех сил, колотить руками по его плечам, отпихивать, отталкивать, царапаться, тянуть за уши, за волосы. Кусаю за язык, насильно вторгнувшийся в мой рот. Юнсу сдавленно вскрикивает и отстраняется, невольно ослабив хватку, а я, воспользовавшись моментом, пытаюсь вырваться из плена его рук:       — Отпусти меня! Слышишь, отпусти! Мне больно!       — А мне не больно? — раненным зверем ревет сонбэ, тряся меня за плечи, — Мне не больно?       — А что я могу сделать? — раздраженно выплевываю я в ответ — Ты не хочешь слышать мои извинения? Да пожалуйста! Потому что я уже устала извиняться! Хватит! В печенках сидит! Да, мы встречались всего две недели. И что? Я не жалею, что бросила тебя. Я не буду больше играть в любовь, которой нет! Это была моя ошибка, признаю. Но и ты, оказывается, ничем не лучше! А теперь отпусти меня!       Начинаю вырываться с удвоенной силой, не обращая внимание на голос сонбэ:       — Ошибка? Я — просто ошибка?       Мне тошно, мерзко, противно. Хочется в горячий душ — смыть с себя его прикосновения, прополоскать рот с мылом, чтобы избавиться от отвратительного вкуса во рту.       — Да! — яростно кричу, ударяя что есть силы по лодыжке Чхве. Он дергается всем телом и отталкивает меня.       Я чувствую, что лечу.       А затем приходит темнота. ***       Сквозь звон в ушах пробивается посторонний звук, нарастая с каждой секундой:       — Боже! Тэиль-а, Тэиль-а! Ты цела? Прости меня, прости, я не хотел. Я не знал, что так получится. Пожалуйста, открой глаза…       Голова кружится. Картинка перед глазами плывет. Тело ломит.       Пытаюсь подняться, но от малейшего движения правая рука взрывается нестерпимой болью. Хочется орать и кататься по полу, но не могу выдавить из себя ни звука. Это шок? Что происходит?       — Прости меня! Сейчас, я помогу тебе. Господи! Я не хотел!       Кто это? Тэхо?       Чхве Юнсу?       Сонбэ (нет, больше никогда не назову этого человека сонбэ) подхватывает меня и помогает сесть, аккуратно придерживая за талию. Ориентация в пространстве постепенно возвращается, и мозг начинает переваривать, что же произошло: я ударила, он толкнул меня, я кубарем скатилась с лестницы.       Он толкнул меня!       Осознание произошедшего вызывает рвотный позыв. Пытаюсь отстраниться от Чхве…        Мамочка, моя рука! Как больно!       -Посмотри на меня, Тэиль-а! Где болит?       «Тэиль-А?»       «Где болит?»       Да как он смеет! Как он смеет! Клокочущая внутри ярость вырывается наружу яростным стоном боли и отвращения.       — Тэиль-а! — в голосе Юнсу звучит неприкрытый ужас. Он пытается придвинуться ближе и развернуть меня к себе лицом, но я вновь завоевываю контроль над своим телом и изо всех сил толкаю мужчину ногой, откатываясь в сторону.       Из глаз сыплются искры.       Больно-больно-больно!       — Тэиль! Я сейчас вызову скорую!       Даже смотреть на него не могу.       — Не. Надо. Убирайся, — цежу я сквозь стиснутые зубы и неуклюже встаю на колени. Отталкиваюсь левой рукой от пола и, превозмогая боль, медленно поднимаюсь вверх. Спиной к все еще сидящему на полу Юнсу.       — О чем ты? Тебе надо в больницу! — его голос дрожит. Он волнуется за меня? Или боится того, что с ним сделает папа или Тэхо, когда узнают, что тот — случайно или специально — столкнул меня с лестницы.       Телефон! Надо позвонить брату!       Перевожу дыхание и оглядываюсь по сторонам в поисках сумки. Пропажа тут же находится на лестничном пролете, откуда я упала. Осторожно, баюкая правую руку, делаю шаг вперед, затем еще один. Вот уже первая ступенька той лестницы, по которой я знатно покувыркалась.       Блядь, мои ребра!        «Дыши, Тэиль. Все хорошо. Вдох-выдох, вдох-выдох. Вот так, девочка. Ты сможешь.»       Слышу, как за моей спиной Чхве вскакивает на ноги:       — Погоди, тебе нельзя двигаться! Ты куда?       Вторая ступенька. Третья.       — За телефоном.       Четвертая. Пятая.       — Убирайся! Видеть тебя не могу!       Шестая. Седьмая.       Юнсу нагоняет меня и, пытаясь остановить, задевает правый локоть.       …больнобольнобольнобольно…       Сукин сын!       Медленно, держась левой рукой за перила, поворачиваюсь к Чхве. Он застыл на пару ступенек ниже, так что теперь наши лица находятся на одном уровне.       — Не трогай меня больше. Никогда, — произношу с каменным выражением лица, — Никогда, ты понял? Съебись отсюда быстро. Меня заберет Тэхо.       Переполненный эмоциями, Чхве Юнсу силится что-то сказать, но лишь беззвучно шевелит губами.       И тут я замечаю это.       Это…это кровь? У него на губах кровь? Темная, сочная, красная…кровь? Моя? Когда он, целуя, прокусил мне губу?       Нет. Неееет. Только не это!       Растерянно провожу рукой по своим губам и чувствую, как что-то липкое остается на пальцах.       Кровь!       А Юнсу между тем все-таки находит, что сказать в ответ:       — Тэхо. Тэхотэхотэхотэхо. Опять, блядь, Тэхо. Как я его ненавижу!       Так странно. Я одновременно и слышу, и не слышу, что он говорит. Разъяренный Чхве Юнсу стоит передо мной и высказывает все то, что накопилось у него на душе, а у меня перед глазами лишь пятно крови в уголке его губ.       — Все время, что бы не случилось, всегда Тэхо! Всегда на первом месте!       Темно-бардовое пятнышко, маленькое — с ноготь мизинца — но я не могу оторвать взгляд. Совсем как тогда. Дурнота подступает все выше, я уже чувствую привкус рвоты во рту, но продолжаю смотреть.       — Я влюблен в тебя больше года! Целый год моей жизни! Я наблюдал за тобой, ловил каждый жест, каждый взгляд!       В моем воображении маленькое темно-бардовое пятнышко становится огромной глянцево-красной лужей, в которой тонут кончики темных шелковистых прядей.       — А ты! Ты никого к себе не подпускаешь, кроме своего близнеца! Никому не доверяешь. «Тэиль-сси, тебя проводить? — Нет, не надо, сонбэ. Я сегодня ужинаю с Тэхо». Тэхо, блядь!       Длинные пряди цвета вороного крыла, такие гладкие на ощупь! Бора устраивал голову на моих коленях и, озорно сощурившись, спрашивал: «За что ты меня любишь?» А я, вторя ему, отвечала: «Конечно, за твои красивые волосы! За что еще мне любить такого дурачка как ты?»       — Всегда Тэхо! И мало того, он еще и на каждом долбанном рекламном плакате по всей Корее!       Тогда Бора громко смеялся и притворно вздыхал: «Эх! Ну раз уж ты любишь мои волосы больше меня самого, то ладно, можешь потрогать! Я не жадный.» И мои пальцы медленно погружались в иссиня-черный шелк, перебирая одну прядку за другой.       — Каждый день вижу его самодовольную рожу. Везде! По телевизору, на автобусных остановках, на заставке твоего мобильного!       Довольно прикрыв глаза, Бора затихал, и мне казалось, что он спит, но как только я останавливалась, он тут же просил продолжать, чуть ли не мурлыча от удовольствия. В такие минуты он был похож на кота, которого хозяйка чешет за ушком.       — А ты, блядь, каждый раз подливаешь масло в огонь!       А когда ему надоедало так лежать, Бора перехватывал мои руки и целовал запястья: «Видишь, как я тебя люблю? Даже отдаю свои драгоценные волосы тебе на растерзание. А ты меня любишь?» Сквозь смех я отвечала: «Да, конечно. Больше всего на свете!»       — Всегда, в любом разговоре, ты так или иначе упоминаешь своего драгоценного Тэтэ, не заметила? В каждом, мать вашу, разговоре!       «Точно? Даже больше чем Тэхо?» — спрашивал он. «Да, даже больше, чем Тэхо.» — отвечала я.       — Эй, а вы точно с ним только брат и сестра? А то знаешь ли, о разнополых близнецах всегда ходят разные…       Смачная пощечина прерывает самозабвенную речь Чхве Юнсу, стирая самодовольную ухмылку с его лица. Удар получается такой силы, что мужчина, чуть не потеряв равновесие, хватается за налившуюся красным щеку и смотрит на меня с почти что детским удивлением: как это так, меня ударили? За что?       Меня все еще мелко трясет от нахлынувшей волны воспоминаний и вида крови на губах Юнсу, но боли и страха больше нет. Есть только холодная ярость.       — Заткнись. Не смей прикасаться ко мне, не смей разговаривать со мной, не смей смотреть в мою сторону. И не смей так говорить про Тэхо. Если еще раз, еще хоть раз ты вякнешь нечто подобное про моего брата, я превращу твою жизнь в настоящий ад на земле.       По Чхве видно, что ему очень хочется рассмеяться мне в лицо, мол «да что ты можешь?», но я не даю ему вставить ни слова. Он уже достаточно наговорил. Теперь мой черед.       — Ты прав, сама я вряд ли с этим справлюсь. Вот только у меня есть друзья, забыл? Я же тебе рассказывала, да? Про хакера из Анонимус, преданного поклонника моего творчества? Так вот, если еще хоть раз ты откроешь свой поганый рот в моем присутствии, я обращусь за помощью к нему. А ты сам знаешь, что такие гении, как он, могут сделать с такими, бездарями, как ты. Он будет преследовать тебя, пока ты не приползешь ко мне на коленях, умоляя о прощении. Но я тебя не прощу, ты понял? У тебя есть только один шанс — сейчас. Поэтому уходи и больше никогда не попадайся мне на глаза.       Не знаю, что именно убеждает Юнсу отступить. Пощечина? Клянусь, судя по выражению его физиономии, это первый раз, когда женщина бьет его по лицу. Мой голос, холодный и твердый, несмотря на сдерживаемую боль? Угроза? Я ведь не шутила, я действительно общаюсь с тем хакером еще со времен университетской скамьи, и он сам говорил, что если мне когда-нибудь понадобится его помощь, то он всегда готов.       Да это и не важно. Главное — Чхве Юнсу наконец-то уходит прочь. Прочь с этой злополучной лестницы и прочь из моей жизни. Я не буду о нем думать, не буду анализировать его поступки, винить его, жалеть или оправдывать. Он просто исчезнет без следа. В моем личном списке после лапочки Хосока и Мунхёка-оппы будет значиться Квон Джиён, звезда халлю, а не Чхве Юнсу, мудак, который столкнул меня с лестницы.       Как только за ним захлопывается дверь, я без сил оседаю вниз на ступеньки и рыдаю навзрыд — в который раз за последнюю неделю? Так устала, я так от всего устала.       Рука зверски болит, ребра пульсируют от каждого всхлипа, тошнота вновь подступает к горлу, но я отказываюсь сдаваться. Нет, еще пять ступенек и сумка. А в сумке телефон. А в телефоне номер Тэхо. Я позвоню брату, и все будет хорошо. Он приедет и заберет меня. Он же всегда чувствует, когда со мной что-то не так. Мы поедем в больницу, меня осмотрит врач, обработает ушибы, и боль уйдет.       Боль обязательно уйдет!       Наконец-то телефон у меня. Кладу его на ступеньку, чтобы было удобней разблокировать экран и долго держу палец на единице, ожидая, пока сработает функция быстрого набора.       Гудки. Гудки. Гудки.       А затем еще попытка, еще одна и еще.       Но ведь брат говорил за завтраком, что сегодня у него дела только в первой половине дня (фотосессия для обложки мартовского номера W Korea), а дальше тренажерный зал и все, он свободен.       Почему Тэтэ не берет трубку?       Так, спокойно. Он, наверное, принимает ванну. Хо часами может сидеть в горячей воде. У него огромная коллекция специальных пен и солей, которые он хранит как зеницу ока и строго настрого запрещает мне использовать. А еще резиновые уточки и мочалка-спанчбоб, но это секрет.       Он наверное поставил телефон в беззвучный режим и лег вздремнуть. Мой тонсен настоящий трудоголик, так что возможность спокойно отдохнуть и полениться дома выпадает редко.       Продолжаю всхлипывать и жать на единицу, всхлипывать и жать на единицу, всхлипывать и…       Но результат все тот же.       Он же не может меня игнорировать, верно?       Пожалуйста, Тэхо, возьми трубку. Не оставляй меня одну.       Ах, как же больно руке!       Знаю, что веду себя как маленькая избалованная девочка, требующая внимания. Что мне мешает спуститься вниз, вызвать такси и самой доехать до ближайшей больницы? Но я не могу, не могу, терпеть все это в одиночестве. Пожалуйста, Тэхо, мама, папа, Нана, кто-нибудь… Мне так больно, я так устала.       Йа, глупый тонсен! Возьми эту чертову трубку или ответь на смс!       С трудом встав, я подхватываю сумку здоровой рукой и устремляюсь вниз по лестнице, глотая слезы и набирая текст очередного сообщения: «Хо-я, пожалуйста, забери меня с работы. Я серьезно. Я знаю, я тебя в последнюю неделю совсем достала, но пожалуйста. Ты мне очень нужен прямо сейчас.»       Каждая ступенька вниз — это маленький ад, но я не хочу заходить внутрь, чтобы воспользоваться лифтом, потому что несмотря на поздний час в здании еще достаточно людей. Если столкнусь с кем-то, начнутся охи, вздохи, расспросы, а потом поползут сплетни. Или, еще хуже, я могу встретиться внутри с Чхве Юнсу. Поэтому я упорно шагаю вниз на своих двоих, ступенька за ступенькой.       Спустя три звонка и еще два сообщения я оказываюсь на тупиковой лестничной клетке первого этажа. Выбора нет. Придется зайти внутрь и, миновав пост охраны, выйти по пропуску через турникет, а потом взять такси и поехать в больницу одной.       Тэхо, ты же меня не игнорируешь, верно? Ты просто не слышал моих звонков, верно? Всхлипнув в последний раз, я неуклюже вытираю щеки тыльной стороной левой руки, в которой к тому же еще и зажат телефон, и толкаю плечом дверь, как вдруг мой самсунг оживает. Судорожно перехватываю смартфон поудобнее и, чтобы не тревожить правую руку, прикосновением носа открываю пришедшую смс:       «Жди. Через двадцать минут буду у главного входа.» ***       Вот только спустя обещанные двадцать минут зареванную и продрогшую меня ждет сюрприз. Причем настолько неожиданный, что я даже не могу сразу определить, приятный он или нет.       К главному входу подъезжает один автомобиль — ядовито-зеленый Porsche с тонированными стеклами. Я озираюсь по сторонам в поисках довольно неприметного лексуса брата, но тут это вычурно-кричащее спортивное чудовище, от взгляда на которое даже у далекой от мира спорткаров меня текут слюни, мигает фарами, привлекая мое внимание.       Да быть не может…       Однако через секунду я убеждаюсь в том, что может, еще как может.       Потому что из Porsche навстречу мне выходит никто иной как Квон Джиён.