***
Ночью мать плакала всего один раз. Ещё до рассвета зашёл дядя Костя, впустив в дом запах бензина и рыбной чешуи. Они тихо переговорили с матерью: «Как твой пацан? Здоров?», — «А что ему будет? Он никогда не болеет», — «Сегодня я на рыбалку его не возьму, пусть спит, с деньгами разберёмся». Потом прохладные губы коснулись его лба, а на грудь легла тяжёлая рука. Просыпаться не хотелось, Коля заворчал и перевернулся на живот. Дядя Костя пробормотал: «Всё равно горячий», — и ушёл. Коля проснулся, когда первые лучи солнца доползли до его кровати. Не вставая, он прислушался к звукам и запахам. Тикали часы, на улице завывал ветер, печка давно остыла. Значит, мать ушла на работу, и дома никого нет. Кроме Дичка. Не одеваясь, Коля на цыпочках побежал в дровяник. Во дворе его куснул морозец и обдало порывом ветра — сегодня было так холодно, что даже куры не вышли из курятника. Зато солнце сияло нестерпимо ярко, совсем по-летнему. В дровянике тоже похолодало. Коля откинул куртку и протянул руки к зверю. Дичок лежал на другом боку! Раненая нога неловко вытянута вперёд, а сам он свернулся клубком и сунул нос между коленей. — Ах ты хороший мой! Ворочался ночью? Замёрз, наверное? Сейчас я тебя согрею. Коля взял Дичка под мышки и притянул к груди. Обмякшее тельце обвисло в его руках, как тряпочка, и Коле пришлось подхватить Дичка под зад. Он накрыл ладонью то место, где начинался хвост, и прижал зверя к себе — грудь к груди, пах к паху. Ноги Дичка свисали чуть ли не до пола. Не такой уж он маленький, если растянуть в длину. Кажется, он подрос. Был бы человеком, доставал бы ему до плеча. От смутного волнующего ощущения — прикосновения шерсти к обнажённой коже — Колю продрало ознобом. Член, и без того по-утреннему возбуждённый, налился тяжестью. Яички сладко поджались. Не дав себе времени передумать, Коля помчался в дом. Быстро, словно за ними гнались, он пересёк двор, сени и комнату. Завернул за шкаф и упал спиной в тёплую перину. Обнял Дичка и натянул сверху одеяло — спрятался со своей добычей от чужих глаз. Когда-то у него была Муха — добрая, вечно голодная дворняга. Она жила в будке около свинарника и лишь в самые лютые морозы, когда воробьи замерзали на лету, мать пускала её в сени. О том, чтобы пустить Муху в дом, не было и речи. А взять в свою постель, затащить на себя и накрыться одеялом — нет, никогда. Невозможно. Это же собака. Но Дичок — не собака. Дичок неизвестно кто. Дичок особенный. Коля взъерошил пушистый затылок, а другой рукой прижал к себе туловище. Ноги сами собой разъехались. Он снова погладил основание хвоста — выпуклое, рельефное, и с ужасом ощутил, как пальцы скользнули к нежному замшевому устью. Он не контролировал свои руки! Он не собирался трогать Дичка под хвостом! Что за бред! Его бросило не в жар даже, а в раскалённую печь. Волосы по всему телу встали дыбом, сердце превратилось в молоток, бухающий из-под рёбер, живот скрутило в тянущем предчувствии оргазма. Он не хотел! Но остановиться уже не мог. Он едва успел просунуть руку под Дичка и схватить себя за член, как его сотрясло от мощных спазмов. Под веками поплыли оранжевые круги, в ушах зазвенело, и он долго, бесконечно долго выплёскивал тугие белые струйки в тесное пространство между их телами. Его охватила истома. Он утонул в перине, придавленный весом Дичка, блаженно вытянулся по струнке и провалился в сон. Опять бегал по лесу, кричал кому-то непонятно что, дышал влажной весенней свежестью. Во сне всегда была весна.***
Проснулся от того, что вволю выспался. Потянулся, хрустнул позвонками и сел на перине. В доме стало ещё холодней, надо срочно вставать и топить печь, иначе мать будет ругаться. Нельзя выхолаживать дом. В ногах сидел Дичок. Забился в угол между ковром и спинкой кровати. Одной рукой он цеплялся за перекладину со стальной шишечкой, а другой поддерживал забинтованную ногу. Глаза небесно-голубого цвета лихорадочно блестели. Он смотрел на Колю пытливым взглядом и неуклюже пятился, как будто хотел спрятаться в плюшевом немецком лесу. Клыкастое чудовище его не пугало. Коля потащил на себя одеяло, прикрываясь им как щитом. — Дичок, ты проснулся? Не бойся меня, я же тебя спас… — он начал по сантиметру двигаться в сторону зверя, стараясь не спровоцировать нападение. — Тебя кто-то подстрелил, а я нашёл и выходил. Ты ещё болен, но скоро поправишься, иди ко мне, я тебе помогу… Глаза Дичка подёрнулись туманом, морда скривилась. Он так стиснул перекладину, что место её соединения с рамой лязгнуло и загудело. В этих слабых лапках скрыта большая сила. — Я твой друг, доверься мне, — Коля надеялся, что его интонация успокоит Дичка. — Твоя нога заживет, и я отпущу тебя в лес, будешь бегать как новенький. Всё будет хорошо… Дичок сухо сглотнул, кашлянул и хрипло спросил: — Чего ты хочешь? Дичок? Спросил?! Коля моргнул. Дичок всё так же смотрел на него немигающим взглядом, и теперь Коле чудился в этих глазах вопрос. — Ничего… Я ничего от тебя не хочу, — он вспомнил, как содрогался под Дичком, а перед этим ласкал его дырочку, и кровь бросилась к лицу. Он ощутил, как заполыхали щёки. — Мне ничего от тебя не надо! Ничего! Абсолютно! Голубые глаза, казалось, ждали ответа и даже как будто укоряли. Кто он такой? Звери не разговаривают! — То, что было, — не считается! — воскликнул Коля. — Это случайно получилось, не смотри на меня так! Извини, если тебе было противно, я больше тебя не трону. Пальцем не коснусь! У дома затормозила машина, хлопнула дверца. Опять дядя Костя приехал. Конечно, ему на машине ехать три минуты, но как-то он зачастил. — Дичок, сиди тихо, ладно? Не высовывайся из-за шкафа. Не нужно, чтобы он тебя видел. Дичок отвернулся и невыносимо усталым движением ткнулся лбом в ковёр. Всем своим видом он показывал, что ему надоело общаться с Колей. Но хотя бы перестал бояться. Лязгнула щеколда на входной двери. Коля набросил первую попавшуюся тряпку — материн халат, — выскочил на кухню и задёрнул за собой занавеску. И вовремя — дядя Костя уже входил в дом. Он не стал раздеваться и снимать грязные от ила и глины забродники. Стоя на пороге, протянул Коле полиэтиленовый пакет: — Возьми, тут щука, пожарите с матерью. Я только что с рыбалки вернулся, решил проведать тебя. — Спасибо большое, — Коля взял пакет, стараясь не прикасаться к чужим пальцам. Дядя Костя рассматривал его тело, просвечивающее сквозь кружево и шёлк. Лучше бы он голый его встречал, чем в мамином халате, — в нём он похож на того парня в леопардовой шубке. Коля стянул расходящиеся полы: — Извините, я спал и не успел одеться. — Да всё нормально. Таблетки пьёшь? — Да. — Помогают? — Да, спасибо. — А рану обработал? Давай я посмотрю, что у тебя там. Одному, наверное, неудобно. — Нет! Всё хорошо, спасибо. Не беспокойтесь. — Ну как же не беспокоиться, ты мой родственник. Других детей в роду нет и не будет, ты единственный. Не осознавая, что делает, Коля попытался смахнуть с губ и шеи щекотную заячью лапку. Халат распахнулся до сосков. Дядя Костя приподнял в удивлении бровь. У Коли в мозгу что-то щёлкнуло, словно решилось сложное уравнение: — Вы голубой, да? Вы поэтому так на меня смотрите? — А ты сам не голубой, нет? Пока Коля хлопал ресницами, дядя Костя развернулся на половичке и вышел за дверь.***
Голубые — это мужчины, которые спят с мужчинами. Коля пока что ни с кем не спал, поэтому не мог сказать, голубой он или нет. В данный момент жизни он и с женщинами не представлял, как спать. Во-первых, как об этом попросить? Во-вторых, с чего бы женщине соглашаться? Дичок лежал на кровати с закрытыми глазами, от него снова шёл жар. Иногда по шкуре пробегали волны озноба, и Дичок болезненно передёргивался. Коля поднёс к его губам кружку с холодной водой. Дичок напился. Он не лакал как животное, он пил как человек, глотая воду жадно и торопливо. Коля придержал его голову, чтобы было удобнее. Получается, зря он поставил у чурбана миску с водой, надо было поставить стакан или бутылку. И свинячий комбикорм не подходит, нужна человеческая еда. — Кто ты такой? — спросил Коля, когда Дичок отлип от кружки. Тот приоткрыл глаза, взглянул исподлобья и отвернул голову. У него была длинная гибкая шея. — Не хочешь отвечать? Почему? Может, ты Маугли? Знаешь, тут неподалёку есть женская колония. Говорят, зэчки спят с охранниками, а потом выкидывают детей в лес. Кого-то сразу звери съедают, а кто-то выживает, становится полуволком или полумедведем. Дичок вздохнул и закрыл глаза. — Знаю, это враньё, у них там есть детский сад… — Коля не представлял, как общаться с Дичком, который оказался не животным, а разумным существом. — Ладно, не хочешь разговаривать — не надо. Ты не обидишься, если я отнесу тебя в дровяник? Тут нельзя ночевать, мать тебя не любит. А там я устрою тебе гнездо, принесу еды, одеяло могу притащить. Он взял Дичка на руки и понёс в сарай. И хотя сегодня Коля кончал, его член опять встал. Всё из-за Дичка! Уж больно он красивый и соблазнительный в своей шубке. От него исходили волны возбуждающего аромата. Ничего подобного Коля раньше не нюхал. С одной стороны, здорово, что лечение подействовало и Дичок очнулся, а с другой — теперь не возьмёшь его с собой в постель. Вряд ли он дастся в руки. О том, чтобы гладить его и зарываться носом в шею, нечего и думать: по всему ясно, характер у Дичка вредный. Будь он поласковей, они могли бы… Могли бы? Или нет? Коля соорудил из ватника и куртки лежбище, устроил на нём Дичка и рискнул погладить по забинтованной ноге. Тот раздражённо зарычал, и Коля отдёрнул руку. — Ладно-ладно, не рычи. Завтра всё равно придётся делать перевязку. Он принёс из дома кувшин с водой, стакан и вазочку с печеньем. — Спи, Дичок. Поправляйся.***
Не успела мать зайти в дом, как сразу же понеслись распоряжения: — Притащи из кладовки большой таз и согрей мне воды. — Ты мыться будешь? А я щуку пожарил, дядя Костя днём заходил. — Ты что, глухой? Мне нужно помыться! Давай шевелись. — Магомет придёт? — тихо спросил Коля. — Не твоё дело, кто придёт! Сделай мне ванну, поешь свою рыбу и ложись спать. И чтобы я тебя не видела и не слышала! Каждый приход Магомета заканчивался одинаково: сначала они трахались, потом ругались, потом мать до утра рыдала. Неужели он опять на это согласился? Он же привёз недавно с родины худую длинноносую девочку в платке. Зачем ему трахать свою старую истеричную продавщицу? Разве что привык за десять лет. Коля покидал в рот куски рыбы, запил компотом и спрятался за шкафом. Вытащил из-под кровати древний чемодан и разыскал в нём плеер, который подарил дядя Костя на «первоклассие». Наушники и пара дисков тоже нашлись: музыка из «Брата-2» и сборник сказок: «Щелкунчик и мышиный король», «Аленький цветочек», «Буратино». Эти диски тоже дядя Костя подарил, он раньше часто делал Коле подарки. И часто приглашал погостить в усадьбе. Ему нравилось возиться с племянником — до тех пор, пока однажды что-то между ними не сломалось, и взгляд дяди Кости не превратился в щекотную заячью лапку. Тогда он перестал звать Колю в гости и больше не сажал его на колени. Не обнимал, не боролся с ним в шутку, вообще не прикасался — до шестнадцати Колиных лет, до той бани с массажем. Коля не любил об этом вспоминать. Ему было стыдно за своё поведение. Мать долго возилась в тазу, слышался плеск воды и звяканье ковшика о цинк. Потом загудел фен, заклацали щипцы и запахло жжёными волосами. Делает причёску. В нос шибанул запах лака и духов. Нет, не для Магомета она так старается. После заката у дома затормозил мотоцикл. В дом вошёл кто-то в тяжёлых ботинках. Он принёс с собой запах леса, пороха и крови. Охотник. Невидимая опасность сгустилась и затаилась в углах, а чудовище на коврике оскалилось. Коля надел наушники и накрылся одеялом. Он не будет смотреть на ковёр, оленёнку ничего не грозит — ни зверь, ни охотник его не достанут. Не будет смотреть в тёмные углы закутка — там нет ничего, кроме паутины и мушиных крыльев. Не будет смотреть в окно, где ветер раскачивает яблоневые ветки. Не будет слушать, как мать щебечет всякую ерунду, а грубый мужской голос отвечает рублеными фразами: «Много волков», «В деревни редко заходят, не весна же», «В Ченчуках медведь перевернул мусорный бак на заправке». Как бы нос ещё зажать, чтобы не воняло мёртвыми животными, пивом и густым, терпким, неукротимым мужским желанием. Понятно, почему мать на него запала. Коля зажмурился и прибавил громкость в наушниках. Сказки он слушать не стал, включил музыку из «Брата-2» — она заглушит любые звуки. Десять лет назад дядя Костя спросил, какая песня ему понравилась, а Коля не смог ответить: ему ничего не понравилось, он не любил музыку. С трудом вспомнил слова одной песни: «Там за белой рекой, под прошлогодней листвой», — и то только потому, что хорошо представлял замёрзшую реку и зимний лес, усыпанный прошлогодними листьями. А когда он слышал «Большие города», то ничего не представлял. Большие города — это как Сегежа, что ли? Однажды их возили в Сегежу на Олимпиаду по биологии. Ему попался вопрос о единстве органического мира. Биология — интересный предмет, не то что русский язык и литература… Он задремал, но проснулся, услышав вскрики матери. — Ещё! Не останавливайся! Глубже! Мужчина ответил что-то грубое, она умоляюще забормотала: «Нет-нет-нет, не уходи, я хочу кончить, я никуда тебя не отпущу». Возня. Заскрипел старый диван. Послышался звук падения на пол. Наверное, он её столкнул или сам упал. Мать завизжала: «Не уходи! Мне нужно кончить! Ещё немного, пожалуйста!». Он крикнул: «Да ты больная, иди нахрен!». Хлопнула входная дверь. Мать зарыдала. Коля выскочил из-за шкафа, кинулся к ней на диван: — Тебе больно? Что он с тобой сделал? Она повернулась к нему: кудри разметались по подушке, губы вспухли на бледном лице, как рана. — Ничего он со мной не сделал! Ничего! — она привстала, тонкая кружевная бретелька соскользнула с плеча. — Никто ничего со мной не может сделать! Это твой отец виноват! Я знаю! Это он меня… — Чтоб он сдох! — закричал Коля и закрыл уши ладонями. — Я не хочу о нём слышать! Хватит! Хватит! Хватит с меня!