Плюшевый лис

Сон, может, это был всего лишь сон? Как такое возможно? Итачи сидел, прислонившись к двери, и судорожно сжимал стакан с водой. Теперь пустой стакан. Он пролил большую часть жидкости на себя, чтобы привести себя в чувства. Этой ночью он видел мертвого брата. Он сжимал в руках плюшевую игрушку и улыбался. Словно хотел поиграть. Он так и сказал: -Итачи...давай...поиграем? Это был не сон. Итачи так и просидел всю ночь, буравя взглядом окно, а за окном постепенно светлело небо. Окрашиваясь в серые, а потом в голубые тона, небо. Итачи отрешенно слышал, как открылась дверь родительской спальни. Вот мама выходит готовить завтрак для троих. Троих. Для себя, отца и Итачи. Саске нет, ему завтрак не нужен. Больше не нужен. День тянется бесконечно долго, словно специально оттягивая момент заживления ран в душе. Время лечит. "Неправда", - думает Итачи, - "оно еще больше калечит". Точит душу, словно вода точит камень. Мама закрылась в комнате, она никого не хочет видеть. Её можно понять. Она не похожа на отца в его холодном горе. Он не демонстрирует печаль, он стойко терпит боль, пожирающую его душу. Он молчит. Его глаза сухи, но в них слезы. Не выплаканные. Не пролитые. Итачи подходит к комнате Саске. Дверь закрыта, но, если повернуть латунную ручку и толкнуть её, он войдет в мир Саске. В маленький мирок его младшего брата, оставившего столько надежд в душе каждого, кого встречал. Итачи прикоснулся к холодному металлу. Его сердце пустилось вскачь. Саске ненавидел, когда кто-то входил в его комнату. И сейчас Итачи был уверен, что если он толкнет дверь и войдет в комнату, Саске накричит на него. Но когда он вошел в спальню, холодную и больше не жилую, никто не крикнул "Выйди!", не выставил его за дверь. Только тишина встретила его. Комната была светлой с синими обоями, прекликающаяся с белой мебелью и синим мягким креслом. Кровать, застеленная белым покрывалом, приоткрытое окно, и белые шторы колыхались от легкого ветерка. На потолке люстра в виде застывшей капли, а на ней закреплен скелет птеродактиля. Итачи тихо прошел на середину комнаты, оглядывая её и запоминая. На столе лежат бумаги, и Итачи разглядывает аккуратный почерк брата, который решал задачи по химии. На полке стояло несколько реактивов, похоже, на следующий день после вручения подарка родителей, Саске провел свой опыт. Итачи помнил, как Саске впервые проявил заинтересованность в химии еще в семилетнем возврасте. Он пораженно наблюдал за действиями их отца, когда он взял их к себе на работу. Тогда он решил показать, как проводят анализы. И Саске не испугался вида крови, он постоянно переспрашивал отца, а тот терпеливо объяснял мальчику, что такое плазма, чашка петри, споры и т.д. Учиха Фугаку хотел, чтобы его сыновья пошли по его стопам и стали высококлассными врачами. Они оба были его надеждой, особенно Саске, стремившегося к науке больше всех. Уже через неделю он настоял на том, чтобы его семилетнего мальчика записали на кружок химии. Он проявил не дюженные способности, поразив скептически настроенного преподавателя и других детей в классе. Итачи подошел к полкам с книгами: сплошь учебники по химии и несколько книг детской литературы на японском и две книги на английском. В отличии от Саске, Итачи очень любил читать, поэтому в его комнате одна зарубежная литература. Саске же ограничивался только несколькими книгами школьной программы и несколькими приключенческими романами, которые, впрочем, он ни разу не открыл. Так не привычно думать о Саске в прошедшем времени. Непревычно думать о нем как о мертвеце, который больше не будет смотреть на него с легким восторгом, смешанным с завистью. Саске больше нет. Его тело покоится в могиле. Оно гниет и разлагается. Его тело пожирают черви, и ничто больше его не вернет. А то, что он видел, было лишь сном, который он не сможет объяснить. Он должен перестать цепляться и надеятся на его возвращение. Саске мертв. Итачи кивает в знак подтверждения, соглашаясь с собой. Он подходит к его кровати и садится на нее. Садится на давно остывшую кровать. На прикроватном столике стоит фотография их семьи. Саске цепляется за его руку, с отвращением глядя на фотоаппарат. Он ненавидел фоторгафироваться. Мама искренне улыбается, счастливо приобняв старшего сына, и отец положил руку на плечо Саске. Эта фотография была сделана год назад, еще в Токио. Тогда они и предположить не могли, что Саске болен, что его сердце перестанет биться, что оно остановится навсегда. Итачи обидно. Он еще не достаточно хорошо знает младшего брата. Если бы он только заметил, что Саске болен, может быть, они смогли бы это предотвратить. Надо было проводить с ним больше времени, спрашивать о его планах, мечтах, его стремлениях. Итачи, ведомый любопытством, выдвинул первый ящик. В нем были разные мелочи: несколько исписаных блокнотов, куча использованных ручек, карандаши, куча стружки от них, три вскрытых пластыря, засаленная таблица периодической системы. Итачи задвинул ящик. При всей своей чистоплотности, у Саске вечный бардак в шкафах. Он открыл нижний ящичек и застыл. Итачи пораженно вытащил игрушку. Плюшевый лис, тот самый, настоящий, которого сжимал в руках Саске в его сне. Итачи разглядывал игрушку его младшего брата и даже не заметил, как дверь в комнату тихо приоткрылась. Потом кровать, на которой он сидел, слегка прогнулась под чужим весом, и кто-то лаского погладил его по голове. - Мы нашли его на чердаке, - мама наклонилась, мазнув волосами Итачи по щеке, и погладила игрушку, - Знаешь, она ему так понравилась, что мы договорились с ним ничего тебе не рассказывать. Для него было очень важно твое мнение о нем. Он считал, что слишком взрослый для мягких игрушек и всячески хотел продемонстрировать это. - Да, я помню, - Итачи посмотрел на маму. Ее красивые темные глаза покраснели и опухли, но она улыбнулась ему и прижала Итачи к груди, лаского поклаживая его по голове и утешая. За эту неделю она даже не нашла сил, чтобы утешить своего сына. Она так погрязла в своем горе, что практически не могла говорить. - Знаешь, - прошептал Итачи матери в плечо, - я возьму его себе. Она кивнула, выпуская его из объятий, и мягко поцеловала его в лоб. -Конечно. Совсем скоро они переедут из этого дома, поэтому Итачи блуждал целый день по дому, стараясь запомнить его уютную обстановку, запах дерева, его тепло. Ему казалось, что день длится вечность, растягиваясь, словно тягучая карамель. И Итачи пытался себя занять разными делами, но ничто не помогало: он то и дело возвращался к себе в комнату и брал лиса на руки. Он поставил его на прикроватный столик, потом передумал и поставил его на компьютерный стол, потом на письменный и, в конце концов, просто бросил его на кровать. Наконец, он, уставший, вновь вернулся к себе в комнату, на этот раз чтобы лечь спать. Ночь наступила неожиданно, словно щелкнула пальцами, и солнце проглотил крокодил. Итачи умылся и забрался в постель, положив игрушку на столик, некоторое время он смотрел на серебрянный диск луны, но потом его сморил сон, и Итачи заснул. На этот раз сон был настоящим, по крайней мере, не такой, как вчера и совсем не похожий на обычные сны Итачи. Он казался реалистичным, но не настолько, чтобы чувствовать тепло или холод. Итачи был в коридоре, его босые ступни касались дорогого красного ковра. Итачи разглядывал коридор, и этот коридор точно был в викторианском стиле. Коридор был освещен свечами в кандеблярах из позолоченной бронзы, резные двери из тяжелого дуба, окрашенные темным лаком, несколько подставок для дорогих ваз с полевыми цветами, мягкая скамейка в конце коридора. Итачи прошел вперед и услышал напуганный и что-то сбивчиво объясняющий голос. Коридор словно дышал страхом. Стены, казалось, дрожали и Итачи подошел к приоткрытой двери. Глубокий бархатный голос что-то бормотал, и Итачи показалось, что он не должен больше ждать. Он обязан войти. И Итачи зашел. На постели лежал мужчина с широко распахнутыми от ужаса глазами. Его взгляд был устремлен на НЕЧТО, что даже Итачи с трудом смог бы объяснить. Странное существо, скудно освещенное огарком свечи, в упор смотрело на темноволосого мужчину. У Итачи побежали по спине мурашки и его бросило в холодный пот. У этого существа тело было непропорционально длинным, особенно руки, которые доходили до пола и просто лежали. Все тело было светло-коричневым с гниющими рубцами, черные когти были не только на руках, но и на длинных тонких ногах. Он стоял, не двигаясь и не отрывая взгляда от лежащего мужчины, и слушал его сбивчивое напуганное бормотание. Наконец, Итачи решился взглянуть на его лицо. Он сделал несколько шагов, чтобы разглядеть его и близко к нему не приближаться. И когда он все же подошел и взглянул в это лицо, обрамленное длинными поседевшими волосами, он чуть не вскрикнул от страха. У монстра было серое застывшее лицо, оно напоминало белый гранит, рот у существа заменяло зияющая дыра, черная и затягивающая, и эту пустоту окружали лишь ряды острых треугольных зубов, его огромная пасть была приоткрыта от тяжести. Но не это так напугало Итачи, а его глаза, в них не было зрачков, лишь зияющие белые белки, обрамленные красными капилярами. Они были пустующими, словно там в глубине нет души и сознания, лишь пустота. Итачи был так поражен, что с трудом услышал сбивчивое бормотание мужчины. - Прошу...пп-ожалуйста, - он с трудом говорил, при этом его тело словно окаменело от страха. Мужчина судорожно сжимал накрахмаленную простыню и смотрел на безмолвное чудище. - Мне...так ж-аль. Я не хотел так...п-осту...пать. Прости-прости. Но чудовище тупо смотрело, разинув темную пасть, и от этого молчания становилось лишь хуже. Итачи попятился назад к двери и так и остался на пороге, разглядывая мужчину, бормотащего извинения, и чудище у его кровати. Его непропорционально длинные руки опустились на грудь теперь уже всхлипывающего мужчины. ЭТО склонилось над ним настолько близко, что несчастный попытался закричать, но он был грубо заткнут длинными черными когтями, вырвавшими челюсть. И мужчина захлебывался кровью, стекающую в открытую глотку, рука чудища приподнялась, и Итачи, почти проснувшись, увидел замах, и белоснежные простыни начали покрываться яркими красными полосами. Итачи, наконец, вырвался из кошмара и, дрожа от холода, так и не смог заснуть.