***
В дверь кабинета настойчиво постучали.Великая красота (Арчибальд)
13 сентября 2018 г. в 22:26
Молодое сердце Арчи Бриггза тревожно колотилось в груди, моля о приключениях и свободе. Как никогда мужчина хотел выскочить из помещения и пробежаться в любую из возможных точек на карте города. Да что говорить, Арчибальд был готов даже простоять в лютый холод в очереди за билетами на скучнейшую из пьес, только бы выбежать из затхлого кабинета. Только бы уйти подальше от Натана Моусена.
Словно ощутив неприязную мысль, глава компании на секунду поднял глаза на посетителя, но, ни сказав ни слова, продолжил рассматривать отчетности, большими кипами сваленные на обветшалом столе. Потрепанный и хлипкий, стол не был худшей деталью кабинета, в котором даже мыслям не было места для маневрирования, не говоря уже о двух рослых мужчинах. Каждые полчаса белые стены из грубо окрашенного кирпича начинало мелко трясти и с неказистых полок у дальней стены сваливалась одна или две папки, а два разномастных кресла, из-за которых к письменному столу приходилось пролазить боком, предательски скрипели даже когда сидевший в них человек не совершал ни единого телодвижения. Бриггз не раз пытался выяснить, что глава столь крупной компании забыл в таком месте, но пока все попытки узнать об этом проваливались с треском.
И потому, оставленный в кабинете без внимания и возможности уйти, Арчи развлекался, в очередной раз думая о том, что даже с мертвым телом ненавистное кресло не переставало бы скрипеть. Нелепость воображаемой картинки выдавила из молодого человека смешок, на что обиженное кресло почти в унисон ответило протяжным скрипом.
Привлеченный столь дисгармоничным дуэтом, Натан в очередной раз взглянул на посетителя, еще пуще снизив степень благожелательности во взгляде. Нелюбовь у мужчин была взаимной, хоть и зародилась на каком-то особом сферическом уровне, когда филолог и инженер потворствуют развитию стереотипной ненависти двух непохожих людей, удерживаемых в едином пространстве волей необходимости.
«Необходимостью» Ян Броммель тактично называл скандал, бушевавший с участием Натана, которого все газеты, телеведущие, и даже шавки на углу Бриккер-стрит называли убийцей, врагом народа и бичом нации, всецело сбрасывая вину за крушение самолета на главу компании «Голиаф». Но, естественно, зевак волновала не столько судьба опытного образца, сколько состояние здоровья Сэмюеля Хоука, при крушении получившим большое количество травм. Особенно тяжелых среди них не было, но ярость публики от этого не снижалась, пригоняя к главным воротам Голиафа толпы митингующих.
Другой проблемой стала абсолютная инертность фигуранта скандала, не отвечавшего на большую часть реплик в свой адрес, и лишь единожды уточнившего, что он будет способствовать проведению расследования. Натан Моусен не любил и не хотел делать лишних заявлений, и, как человек практичный, негласно бросил все силы на поиск причин столь неожиданной и странной поломки финального образца. Пиарщики в «Голиафе» не были готовы к подобному скандалу, но положение спасал Ян Броммель и его широкие связи в мире светской жизни. Театрал невообразимым способом смог спровадить большую часть ищеек слухов с порога Моусена, приставив к нему трех своих особых журналистов, на которых была возложена спасательная миссия. Арчи Бриггз — восходящая звезда из прославленной Санрайз Нейшн — был одним из трех ставленников Яна, согласившийся на подобную участь из-за великого уважения к мистеру Броммелю и ввиду присущей всякому журналисту падкости на сенсации. Словоохотливый, восторженный и не по годам высокомерный молодой человек привык доставать материал для новостей любыми мыслимыми и немыслимыми способами, выдираясь на вышки и рыская по мусорным контейнерм — Арчи делал все, чтобы его колонка в газете была самой яркой и правдивой.
Но сейчас, имея эксклюзивный доступ к первоисточнику, репортер не знал, куда себя деть от тоски. Сколько бы времени он не проводил с Голиафом, материала для статьи не набиралось, а хвалить человека на пустом месте тяготеющий к правде Арчибальд не мог — он все же пытался найти толику света в этом подобии человека.
— Вы хотели что-то сказать, мистер Бриггз, или я вас неправильно понял? — сухо проговорил Натан, откидываясь на спинку кресла. Даже мягкое сияние закатного солнца не добавляло красок жизни холодному лицу Натана. Безупречно-светлое, без изъянов и эмоций, оно казалось таким безжизненным, что при всяком взгляде на него Арчи передергивало от какого-то особого первобытного страха. «Прекрасный лик ужасного человека» — вновь мысленно повторил парень, собираясь с духом для ответа.
— Вы же знаете, я пытаюсь создать Вам положительный образ. Мистер Броммель…
— Мистер Броммель приставил Вас ко мне, потому что вы, как он выразился, словом способны выткать на небосводе любую картину, а моя репутация и образ — своеобразный вызов вашему таланту. Но основная причина вашего присутствия здесь заключается даже не в вашей благосклонности к Яну и его прихотям — Вы, мистер Бриггз, ищете сенсацию, и только вокруг меня сейчас все коршуны витают, — как бы брезгливо Натан не говорил, его слова были более чем правдивы. Вся страна сейчас, затаив дыхание, следила за жизнью молодого Голиафа и за каждой песчинкой информации по делу недавней аварии. И хоть общество Натана репортеру и не нравилось, ему все же льстило доверие Яна и возможность показать себя в столь непростом деле.
Проблемой всей затеи Арчибальд считал то, что за время своей профессиональной практики он успевал поработать только с высокопоставленными политиками и деятелями искусств, каждый из которых был по-своему великолепен и словоохотлив, что несказанно помогало Арчи создавать превосходные живые статьи с изобилием воздушным метафор и оборотов, коими иногда зачитывался даже самый скептичный сапожник.
Но Натан Моусен не был похож на любого знакомого журналисту деятеля — скуп на слова, хмур и груб, промышленник живо обсуждал только деловые вопросы, а большую часть времени проводил в стенах кабинета или исследовательского отдела. Заставить мужчину разговориться могли только Мина и Колин Полсоны, брат и сестра из Нью-Йорк Дженералс — остальная часть звездной команды Яна. Полсоны уже выдали недурную статью, продемонстрировав публике другую, более патриотическую картину происходящего, в которой глава «Голиафа» был эдаким прямым и честным слугой народа, но повторить успех товарищей по команде Арчи пока не мог. В отличие от них, невероятным образом нашедших общие темы с Натаном, Бриггз видел в бледном лице дельца едва ли не демонические искры, каким отталкивающим ему виделось всякое действие или слово Моусена.
Но, с другой стороны, Арчи Бриггз был журналистом, яростно ищущим правду и красоту в реалиях современного мира, и если такая великолепная фигура, как Ян Броммель утверждает, что это кислое лицо с титановыми пластинами замест глаз — его лучший друг, значит, что-то в Натане Моусене есть такое, что может затмить красоту красок заката. Необходимо только отыскать это «что-то».
— Да, — подавив в себе секундный порыв, Арчи решил перейти к делу. — Общественность уже прознала о вашем переезде из кабинета президента в главном корпусе в вашу нынешнюю… кхм, резиденцию, — замявшись, продолжил он, окинув взглядом непритязательного вида комнату. Асимметричное помещение со стенами из грубо окрашенного кирпича было мало даже для одного секретаря, не говоря уже о президенте крупной компании. И все равно Натан Моусен перебрался именно в эту комнату, хотя при его статусе он мог затребовать любое помещение в компании или даже освободить один из многих корпусов исключительно под свои нужды.
— Вы же знаете, что это здание закрыто для посетителей?
— Да, мне выписали особый пропуск, но, без учета лабораторий, на этажах еще есть пара недурных кабинетов, а этот…
— Этот достаточно хорош, — твердо перебил гостя Натан, тарабаня по столу пальцами. — Вы можете написать, что я перебрался сюда из-за настойчивости прессы, ведь в последнее время я даже в стенах компании был окружен дюжиной назойливых болтунов с дурацкими вопросами. Вас я среди них тоже видел поначалу, пока Ян не поспособствовал ограничению, так сказать, количества компаньонов, — Арчи едва не передернуло от снисходительности тона говорящего, но перебивать грубого авиаконструктора он не стал. — К моему стыду и ужасу, я начинаю привыкать к вашему обществу, но назойливой толпы у кабинета терпеть больше не могу, вы знаете, думаю, что недавно один из вашей братии написал статью о том, не влияет ли широта моих шагов на мою бессердечность, — еще более сухо добавил Натан, не глядя на Арчибальда.
Молодой человек вспомнил, как он хохотал, читая эту абсурдную статью, хотя вопрос бессердечности Натана Моусена он бы также желал осветить, только не с такой комичной стороны. — Конечно, это подойдет, приватная жизнь и ускоренный темп производства, да перед Новым годом всегда много дел, — кивнул Арчи, начав записывать к блокнот детали, но внезапно осекся. — Да, я понимаю вашу позицию, но, сэр, почему именно ЭТОТ кабинет? — Натан поднял глаза и Арчибальду стало не по себе — во взгляде неприятного мужчины мелькнуло что-то необычное.
— Читатели не могут знать, куда именно я переехал. Доступ к корпусу закрыт, а если вы и те двое не напишут, то никто и не узнает, почему я остался именно здесь, — куда мягче ответил Натан, открывая верхний ящик стола. Арчи не видел, что именно мужчина достал оттуда, но заметил только зеленый блеск, похожий на перелив стекла или пластика. Вытянув шею, журналист попытался поближе рассмотреть предмет, но остановился, поймав на себе особенно недобрый взгляд промышленника.
— Да, конечно. Тогда я жду вас в вестибюле в главном корпусе, правильно? Мы через час отправляемся на вечеринку мистера Броммеля, — засуетившись, Арчи встал с кресла, пытаясь не опрокинуть что-либо по пути к выходу. Остановившись у двери, молодой человек развернулся и вновь посмотрел на спокойное лицо Натана, молча следившего за журналистом. Задавать навязчивый вопрос в третий раз он побаивался, но необыкновенное чутье журналиста и едва ли не детское жгучее любопытство не давали молодому человеку выйти просто так. Важность детали ощущалась едва ли не физически.
— Мистер Моусен, не для прессы или сплетен. Почему именно этот кабинет? — на этот раз во взгляде Голиафа неприязни не было. Секунду-другую мужчина пристально смотрел в глаза репортера, словно прикидывая, сможет ли столь поверхностное существо воспринять столь непростую информацию, но, после недолгого колебания, все же ответил:
— О, мне нужен был момент спокойствия. Здесь я когда-то начинал свой карьерный путь и уже тогда многие посмеивались, что наследник компании сидел в захудалой каморке замест уютного кабинета. Но смеялись только те, кто никогда не заходил ко мне.
Тогда, давно, я имел исключительно мизерный опыт в чем-либо, но имел такое горячее, ненасытное желание жить и покорять. Подобное чувство я позже ощущал только перед выходом из петли в небе. Всегда есть тот миг, когда приходится возвращаться на землю, потому что большего не позволит опыт, техника или даже погодные условия. Но там, в той наивысшей точке, ты так страстно хочешь зайти дальше, сделать больше, быть выше. Ох, — в сладкой истоме Натан закрыл глаза и мягко улыбнулся. Несмелые блики закатного солнца впервые упали на его светлое лицо, отчего Арчибальд едва не взвизгнул. Завораживающий, светлый, искренний, как же в тот миг журналисту хотелось оказаться в наивысшей точке небесного купола, за мгновение до падения на землю. Лишь бы на сотую процента понять чувства сидевшего перед ним мужчины.
— Человек, видевший красоту, может тысяч раз губить ее, ведомый животной страстью к завоеванию. Но даже если худшая из тварей хоть раз в жизни ощутит красоту жизни кожей, почувствует, как животворящая сила проходит от кончиков пальцев к сердцу, — тонкая светлая рука легла на шероховатую поверхность стола, — невозможно забыть это чувство, невозможно его игнорировать. И как же хочется им поделиться. Возможно, если я смогу осуществить свою мечту, то я смогу защитить людей, работающих рядом, тех, кто живет неподалеку, и даже тех, кто плюет в мою сторону.
Но для того, чтобы собраться и сохранить в себе молодое ощущение полета, я должен немного отдохнуть. Поэтому мне нужен этот кабинет, где пол дребезжит от усердной работы генератора внизу, где ровно в три часа главный инженер приходит ко мне с кофе, чтобы обсудить проект и рассказать, как выросла его внучка, а из окна каждое утро видно работников цеха, что так сладко гомонят на перерыве, раскуривая сигарету-вторую, — Натан улыбался, глядя прямо на Арчибальда, отчего молодой парень враз смутился и отвел взгляд, испугавшись собственного желания запечатлеть этот образ в сознании. И медленно, почти с опаской подняв глаза, Арчи только пуще смутился, густо покраснев. Неожиданно радостное лицо с ямочками у рта и безумно светлыми глазами, цвет которых был подобен искристой обшивке выходящего из петли самолета, обескураживали.
— Спасибо, — на выдохе выпалил журналист, и, не имея сил смотреть больше, выскочил из кабинета, боязно прикидывая, что о нем мог подумать мистер Моусен.
Арчибальд пришел в себя уже на выходе из здания, ощутив прилив жара к лицу и ушам. Всем своим сознанием, словно пальцами, он вцепился в видение прекрасного лица из кабинета, в слова, плывшие так мягко и восторженно. В тот миг Арчи Бриггз подумал, что прекрасный закат был блеклым и низменным, а рабочие, ходившие у здания — лучшими людьми на земле. В молодом человеке проснулось непреодолимое желание защитить жителей города от неведомой опасности, которую он сам не понимал, но ощущал в словах Натана, и более всего, Арчибальду захотелось посидеть еще немного в крохотной комнате на третьем этаже, маленькое окно которой показывало взору столь многое.
Воодушевленный молодой человек нетвердым шагом пошел в сторону главного корпуса, едва не налетев на вышедшего из-за угла мужчину в тяжелом зимнем пальто. Арчи начал было извиняться, но мужчина отпрянул от репортера и поспешил скрыться в полумраке входа в инженерный корпус. И отчего-то радостное похмелье Бриггза разом улетучилось, сменившись тревогой. Что-то в облике незнакомца не понравилось Арчибальду, и он хотел было проследовать за ним обратно в здание, но звонкий голос окликнул репортера:
— Арчи! Сюда! — Мина Полсон метрах в двадцати подпрыгивала на снегу, размахивая газетой. — Срочно! — с надрывом прокричала девушка. Ачибальд, удивившись надрывности крика, решил поспешить к знакомой, списав недавнюю тревогу на стресс.