Проблемы с законом

      Телефонный звонок врывается в сон противной настойчивой мелодией. Отабек открывает глаза, щурится от света экрана, кажущегося слишком ярким в темноте комнаты. Отабек рад бы сбросить и послать всех на хрен — второй час ночи, но звонит Виктор — прямое начальство, — и это может быть что-то важное. Где-то в душе ворочается слабая надежда на возможный выходной. Отабек откашливается, проводит пальцем по сенсору. — Алло? — Алтын, прости, что бужу, но ты в участке нужен срочно.       Отабек проводит по лицу. Выходной, да? — До утра не подождет?       На фоне слышен чей-то голос, спрашивающий про фотоаппарат. — Тут Плисецкий твой.       Сонливость спадает моментально.       Плисецкий был головной болью всего отдела. Куча мелких проступков — от нарушений комендантского часа и рисования граффити на стенах домов до прогулок по заброшенным фабрикам — их район раньше был промзоной. Его повесили на Отабека, прошлой весной выпустившегося из училища. Конечно, все самое «приятное» — новичкам.       Отабек не знает даже, сколько за прошедшее время он пытался вправить семнадцатилетнему парню мозги, раз за разом жалея и просто в очередной раз отпуская его без каких-либо штрафов.       Если бы это было обычное нарушение — его бы не вызывали сейчас. Что-то случилось. Отабек холодеет. Неужели Юра переступил ту черту, когда уже простым выговором не отделаться — подрался с кем-то, или закинулся наркотой? Вскакивает почти с разложенного дивана. — Он в порядке? — спрашивает у все еще висящего на связи Виктора. А голос взволнованный.       Виктор фыркает, говорит что-то в сторону от динамика. Отабек разбирает только «сутенер». Опять, видимо, была облава на ночных бабочек. — Все с ним хорошо, жив-здоров. Сидит в обезьяннике, тебя ждет. — Что произошло? — Отабек застегивает джинсы, прижимая телефон плечом к уху. — Он… короче, приезжай, сам это увидеть должен, — Виктор отключается, создав еще больше вопросов. Отабек тихо матерится сквозь зубы.       Натягивает кофту с длинным рукавом, куртку, хватает ключи с тумбочки. К участку приезжает спустя минут пятнадцать. На пропускной у него даже не спрашивают удостоверение, охранник машет рукой, мол, иди уже быстрее. Отабек ускоряет шаг.       Перед ИВС останавливается, приглаживает немного растрепанные со сна волосы, берет у дежурного ключ. — Что там с Плисецким?       Дежурный хватается в приступе смеха за живот, вытирает слезы в уголках глаз. — Это что-то с чем-то просто.       Легкая паника, захлестнувшая после звонка Виктора, немного отступает.       Отабек заходит в комнату, и на секунду замирает в шоке, пытаясь поверить, что он точно не уснул после ночного звонка. Потому что это действительно похоже на какой-то бредовый сон.       Юра сидит на деревянной скамье, закинув скрещенные ноги в выемку решётки.       Ноги в колготках-сеточке. В джинсовых шортиках, которые, кажется, уступают в длине даже боксерам Отабека.       Отабек ещё пару секунд стоит, не понимая толком, проснулся он или нет. Решает, все же, что это реальность — не уступающая, впрочем, самым странным для восприятия фильмам Тима Бертона — может быть сейчас по плечу его похлопает Джонни Депп в парике, а одна из проституток, что сидит по правую руку от Юры на почтительном расстоянии — насколько это возможно, конечно, в ИВС, — обернется вдруг Хеленой, а потом вдруг вскочит, и, выхватив пилочку для ногтей, распахнет решётку изолятора «алохоморой».       Но ничего не происходит, поэтому Отабек, брякнув ключами открывает замок сам. Не нужно для этого никакой Беллатрисы. — Плисецкий, на выход.       Обе проститутки смотрят на него с ненавистью. — А мы?       Отабек сгребает клетчатую ткань рубашки Юры у того на загривке, и малолетний нарушитель смотрит на него как кот, которого за шкирку взяли. — А я по делам несовершеннолетних.       Девушка, сидящая у дальнего угла, вскакивает. — А я несовершеннолетняя!       Отабек запирает дверь перед её носом. — Пошли, совратитель недоделанный.       Юра обиженно скрещивает руки на груди, ничего, впрочем, не говоря. Заходит в кабинет Отабека как к себе домой, садится сразу на стул. Отабек ставит электрический чайник, лезет в нижнюю часть шкафа с огромным количеством папок. Достает из него свою спортивную майку, и спортивные же штаны — иногда после работы заходит в зал, удобнее, чтобы все здесь лежало.       Кладет стопку Юре на колени. — Переоденься в туалет иди, — смотрит на подведенные чёрным глаза, на топ — модно у девчонок сейчас, качает головой. — И… это… лицо умой.       Юра кивает молча, разворачивается, и, прижимая одежду к груди, выходит из кабинета. Отабек немного зависает на ягодицах, обтянутых джинсой с торчащими светлыми нитками по краю. Хмыкает про себя — все напялил — и лифчик с пуш-апом, и рубашку дурацкую, на впалом животе перевязанную, и шорты эти, откровенно блядские, и колготки в сетку крупную, и накрасился — хотя тут Отабек думает, что это его кто-то красил — уж больно стрелки ровные — сестра, помнится, психовала, что их сложно рисовать, — а берцы высокие не снял. Смотрит на бланк, что на столе лежит, заполненный наполовину размашистым почерком Виктора. Взяли на точке, во время облавы на представительниц самой древней профессии. Качает головой, встает к закипевшему чайнику, наливает две чашки: чай из пакетика — самые настоящие чернила. Ставит на сторону стола, что ближе к стулу для посетителей (или нарушителей, тут как посмотреть) желтую с котом, изрекающим фразу про ненависть к понедельникам. Юре больше всех из четырёх кружек нравится именно эта — постоянно берет её, если возможность предоставляется.       Юры довольно долго нет — Отабек успевает заполнить до конца бланк, чай успевает немного остыть. Отабек сперва задаётся вопросом, что он так долго делает, а потом думает, что, наверное, не зря по телевизору крутят рекламу про средства для снятия макияжа с глаз.       Юра заходит, молча садится на стул, греет пальцы о стенки кружки. Майка Отабека ему велика, серая лямка сползает с плеча. Руки покрыты мурашками — сентябрь месяц уже, прохладно на улице, а он там довольно долго простоял, наверное.       Отабек снимает куртку, протягивает её через стол. Плисецкий благодарно кивает.       Молчание затягивается. — Мне интересно только одно: ты действительно рассчитывал, что тебя кто-то снимет?       Юра откидывает слегка мокрую челку на бок, смотрит с раздражением. — А может и да! — Отабек приподнимает бровь. Юра утыкается взглядом в колени, бурчит сердито, — да в карты я проиграл. — Проиграл. В карты. — Да он шулерил! — А ты, можно подумать, не шулерил.       Юра обиженно скрещивает руки на груди, отворачивается. — Десять минут стоять осталось, а тут легавые подъехали. Те, кто поопытнее, сразу смекнули и свалили, а я даже не сразу понял, что произошло, в себя пришёл, а уже в машине сижу. — Одеждой кто снабдил? — Да девчонки.       Отабек закатывает глаза: щедрые — кто-то лифчика не пожалел. Весело, видать, было.       Юра допивает чай, ковыряет ногтем царапинку на столе. — Не вызывай дедушку, а? Пожалуйста. В другой раз позовешь его. Ну пожалуйста. Я сам за него распишусь где надо.       Отабек вздыхает тяжело. — Стыдно?       Юра теребит язычок молнии. — Да ничего мне не стыдно, — а щеки покраснели. Отабек зевает, трет шею, придвигает по столу бумажку с ручкой. — Вот здесь распишись, от себя и от деда, и на обороте то же самое. Пошли, горе ты луковое.       Дежурный жмет руку Отабека, кивает на Юру. — Забираешь? — Ага.       Заводит мотоцикл, достает из багажника два шлема — на любимом иногда застежка заедает, вот он и таскает второй. На улице прохладно, с неба капает какая-то противная морось. Отабек радуется, что натянул впопыхах кофту с длинным рукавом, потому что заставлять Юру снять кожаную куртку, в которую он кутается, было бы кощунством. — Тебя до дома?       Юра мотает головой. — Я сказал, что у друзей останусь.       Отабек кивает, газует, когда Юра садится позади и обхватывает руками торс.       Открывает замок, пропускает Юру вперёд. Тот долго расшнуровывает берцы, вешает куртку на крючок возле зеркала. — Завтра тебя специально в шесть утра разбужу. — Сам не проснешься, — говорит Юра, поворачиваясь к стенке лицом.       «И то верно», — думает Отабек. Половина третьего уже. — Хоть чему-нибудь научился?       Юра обиженно сопит, когда Алтын выдергивает из-под его головы любимую подушку, подсовывая другую. Не из жадности, а так, из желания повредничать и хоть в чем-то отыграться за сегодняшнюю ночь. — Никогда не играть в карты с тем, кто имеет репутацию хорошего шулера. И не играть на желание, сначала его не выслушав.       Отабек закрывает глаза, перетягивает себе одеяла побольше — Юра себе почти все забрал. — Ну хоть что-то.       Засыпает моментально.       Снится ему Юра, кричащий что-то про шоколадную фабрику, и жующий жвачку. Джонни Депп, вопреки положенному образу, показывает на водопад не тростью, а загнутым мечом, и шляпа у него треугольная, а совсем не цилиндр, который должен быть у Вилли Вонки.       Юра пинается во сне, Отабек отрывает немного испуганно голову от подушки. Плисецкий — юный нарушитель закона — спит как ребенок, обняв подушку в светло-голубой наволочке.       Отабек хмыкает, переворачивается на бок и опять засыпает. На этот раз — без бредовых снов.