Ветряные мельницы (Windmills)

08 – Баки Это просто, блять, смешно. Уилсон хотел посмотреть, как он унижается – ладно, не он первый. Баки сжал зубы и вывернулся наизнанку, оголяя нервы один за другим, пока тяжелые удары сердца не начали отдаваться во всем теле, словно в одной огромной ране, открытой и беззащитной, в которую Уилсон может запустить свои когти... И все ради чего? У него даже не встало. Баки хочется выть. – Хорошо, – говорит он вместо этого, – давай о главном. Я хочу уладить разногласие между нами и получить твое разрешение прийти завтра на тренировку перед операцией. Все. Баки осторожно проводит языком по губам, стараясь, чтобы это выглядело заманчиво. Соблазнительно. – А взамен... Давай ты наденешь грязные ботинки от формы, или свои любимые туфли, как тебе нравится. И я их как следует расцелую и вылижу, чтобы ты понял, как сильно я раскаиваюсь. Вот теперь он привлек внимание Уилсона. – Ты... что? Черт. Это у Гидры были такие взгляды на извинения? Мудила. – Нет, конечно, – ворчит Баки. – Если дашь мне закончить, то узнаешь, что это не все. Ну так вот, когда ты решишь, что я выучил урок, я... поднимусь выше. Расстегну тебе молнию зубами и все такое. Покажу тебе, на что я годен, когда нет боевых заданий. – Он заставляет себя изобразить непринужденную полуулыбку. – Все, что захочешь, целую ночь, только не дальше моего рта. Устраивает? Определенно нет. С оттенками человеческих эмоций у Баки все еще проблемы, но вот это гигантское "ни за что" на лице Уилсона ни с чем невозможно спутать. И еще недоумение – он, наверное, думает, что Баки рехнулся, раз торгуется тем, что и так можно взять бесплатно. – Джеймс, погоди, что... Кретин, кретин, кретин. Он решил... Ведь иногда людям нравилось, когда он проявлял инициативу, делал вид, что он сам этого хочет. Боже. Чем он только думал? – Разумеется, ты можешь просто выебать мое горло с этой... – Как же называлась эта хреновина? Баки разводит пальцы, подразумевая свои челюсти. – С той штукой. Но ты когда-нибудь пробовал без нее? Язык, мокрые губы, нормальный настоящий отсос? Считай это жестом доброй воли. Баки фокусируется на лице Уилсона, пытаясь расшифровать его выражение – тот распахивает глаза, затем делает глубокий вдох, и вот он уже снова собран. – Джеймс, – произносит он твердо, – ты не обязан предлагать сексуальные услуги ни мне, ни всем остальным. Никогда, понимаешь? Действительно, какой смысл, если можно обойтись и без его подыгрывания. – Да ладно, – говорит Баки. – Сделай исключение. Я не заставлю тебя пожалеть. Уилсон медленно качает головой. – Послушай меня. Ты больше не в Гидре. Ты среди друзей. И когда мы говорим об извинениях, мы совершенно точно не имеем в виду принуждение к оральному сексу. От его слов у Баки в животе проворачиваются иглы, ему приходится закрыть глаза, чтобы взять себя в руки. Он прав. Ты уже знал, что не сможешь легко отделаться. Соберись, ты прекрасно к этому готов. Это и так произойдет рано или поздно, но сегодня ты хотя бы можешь решать сам. – Это была шутка, – говорит он через силу, и голос звучит тише, чем он старался. – Про то, что... про то, что не дальше моего рта. Ты же не подумал, что я всерьез? – Он выжимает из себя хриплый смешок, машет рукой. – Разумеется, тебе можно... можно все. Баки поднимает подбородок. Он закладывает большие пальцы за пояс, и в этот момент крепкие руки обхватывают его запястья – и Баки думает: началось. Ему нельзя, ни за что нельзя сейчас запаниковать. – Прекрати, – резко говорит Уилсон. – Ты не обязан это делать. Я этого не хочу, ты этого не хочешь. Хватит. Прямой приказ, отставить, отставить. Но... – Ну же, Джеймс. Ты белый как мел и весь в испарине. Тебе плохо. Ты напуган. И что с того? Баки ненавидит, когда его тычут носом в его слабость. Как будто они сами не обожают, когда двести фунтов смертоносной силы дрожат у их ног. К тому же Уилсон дал четко понять, что ему не нужен никакой энтузиазм – вот и отлично, сам лишил себя возможности поглумиться над тем, как плохо Баки справляется. – Сами виноваты. Вы же знаете, что врачи могут меня исправить. Баки произнес это раньше, чем успел одуматься. Но это правда. Они всегда так тряслись над его режимом Солдата, набрасывались на него с врачами из-за малейшего непослушания, но когда он работал неисправно во время своих развлекательных обязанностей, его просто связывали. Уилсон хмурится: – Исправить тебя? Баки привык к тому, что его дразнят, но что-то в лице Уилсона... стойте. Ну конечно – кто дает полную инструкцию к украденному товару? У Баки отвисает челюсть. – Этого нет в досье. – Досье?.. В твоем досье? Однозначно нет. Такое не пишут в официальных документах, даже в Гидре. Осознание окатывает его, словно ледяная вода. Он просто идиот. Наговорил столько всего про то, что делает идеальная подстилка, и теперь ему придется соответствовать своим обещаниями. Твою мать. Он может справиться, говорит он себе. Раньше у него иногда хорошо получалось – раздвигать ноги по щелчку пальцев, веселить их, кончая, что бы с ним ни делали. Но бесполезно отрицать, что сбои у него случались так же часто, причем серьезные, когда он был не в состоянии просто не дергаться, просто выполнить элементарный приказ, потому что он не мог дышать, и если сегодня будет так же, Уилсон останется совершенно недоволен и... и что, если в ЩИТе к этому не настолько снисходительны, как в Гидре? Они отдадут его врачам, ему постоянно этим угрожали, белые халаты стол обездвижен боль нет нет нет... Баки вздрагивает от прикосновения ладони к своему плечу. Он перестал слушать. – ...дыши, все хорошо. Успокойся, успокойся. Возьми себя в руки, мать твою. Разве ты не хочешь, чтобы тебя исправили? Больше никакого сопротивления. Только представь – больше никогда не будет страшно. Да, но... Это же не простая механика, у него внутри нет волшебного переключателя, который заставит его работать как положено. Будет много дрессировки и много ошибок. Он помнит достаточно о том, как резко увеличивается жестокость, когда им кажется, что прогресс недостаточно быстрый. И что, если... если они поймут, что исправить его невозможно? – Лучше оставить как есть, – выпаливает Баки. – Все, что я говорил про хорошую подстилку – ты прав, у меня не получается, не всегда... Нет, подожди, я сейчас объясню. – Он энергично кивает. – Это не обязательно будет мешать. Гидра ничего с этим не сделала, потому что, учитывая все остальное, им так больше нравилось. Я знаю, что вы враги, но ведь не обязательно вообще ни в чем не соглашаться! Уилсон хмурится, но не кричит на него, не достает никаких коррекционных устройств за то, что его столько раз перебивают, поэтому Баки решает, что ему можно продолжать. – Все зависит от того, какие игры ты больше любишь. В Гидре никому особо не нравились мои актерские таланты, знаешь ли, – он пожимает плечами. – Если хочешь, чтобы я был каким-нибудь опасным врагом, а ты меня победил и берешь свое по праву, то логично, что я сопротивляюсь. Даже лучше, если все по-настоящему, так намного убедительней. Тебе нужно просто следить, что я надежно связан, и все. – Эй-эй, никто не собирается... – Это обычный сценарий, – спешно добавляет Баки, – но если тебе не нравится, можем попробовать любой другой. Я могу... Хочешь послушать варианты? – Нет. Уилсон осторожно разжимает ему пальцы на правой руке. На ладони множество кровоточащих полумесяцев на разных стадиях заживления. – Прямо сейчас я хочу, чтобы ты меня выслушал, – говорит Уилсон. – Можешь? Баки собирается с силами. Кивает. – То, что с тобой делали в Гидре... У них не было никакого права. Никто тобой не владеет. Ты не оружие и не игрушка, и никто не может прикасаться к тебе, если ты этого не хочешь. Ты понимаешь меня? Баки хмурится. "Хотеть" – это вообще что? Когда всей кожей он чувствует страшный голод и мечтает о том, чтобы они сняли футболки и прижались к нему, раз уже начали, – он этого "хочет"? Когда нужно заново сломать неправильно сросшуюся кость, хотя он знает, что будет больно, – он этого "хочет"? И разве ему не полагается в принципе ничего не хотеть? – Нет, – честно признается он. – Это нормально, – говорит Уилсон. – Со временем ты поймешь. Баки ненавидит не понимать. Это опасно, и это невероятно выматывает ему нервы. Он не справился с задачей, он получил отказ, и все потому, что он не в состоянии испытывать и демонстрировать правильные эмоциональные реакции. "Хотеть". Параметры требуют уточнения. – Объясни, как это влияет на тренировку завтра. Уилсон тепло смотрит на него. – Конечно, ты можешь прийти. Прежде чем Баки успевает открыть рот, Уилсон зовет Джарвиса и просит его убедиться, что обучающих материалов и оборудования хватит на еще одного человека. Джарвис подтверждает просьбу, и Уилсон кивает Баки. – Восемь утра, комната для переговоров на общем этаже. Начинаем там. Звучит как правда. И что вообще Уилсон рассчитывает с этого получить? Что-то шевелится у Баки в груди – то, что он надеялся больше никогда не почувствовать. Будет слишком больно, когда в итоге оно окажется растоптанным. – Джеймс, ты сможешь отдохнуть до утра? Если ты не хочешь оставаться один... – Нет, – резко обрывает его Баки. – Я буду отдыхать. Уилсон улыбается ему непонятной улыбкой. – Постарайся поспать. Увидимся завтра. – Он хмурит лоб, взглянув на будильник. – То есть, немного позже. Баки не бросается бежать – ни повернувшись спиной, чтобы уйти, ни после того, как подбирает ножи, оставленные за дверью. Он не бросается бежать, пока долго идет по коридору к лифту и ждет, что сейчас за его спиной раздастся хохот. Никто его не останавливает.