Легендарная

Прошло достаточно много времени — около трех попыток спровоцировать кощунство (как известно, провальных), прежде чем Рейна заскучала и решила всё же отыскать своих невольных “соседей”. Внутри Лимбо окошки работали на редкость отвратительно, но Рейне всё же удалось найти затерянный в сером киселе город… точнее что-то, что когда-то должно было им стать, да так и осталось нагромождением около сорока каменных неказистых строений на безжизненном плато. Вокруг этих “домов”, сбившихся в кучу вокруг круглой площади с неким подобием кострища, возвышались полуразвалившиеся стены из булыжников, скрепленных воедино черным засохшим плющом да какой-то известкой. Судя по тому, как грамотно были возведены оборонительные стены (там были даже бойницы!) и аккуратно сложены покосившиеся ныне дома, это место когда-то обживалось грамотными вечными, собиравшимися обосноваться здесь надолго. Вот только, видимо, что-то пошло не так. Первая причина этого “чего-то” нашлась довольно быстро: снаружи каменная стена была густо испещрена следами от когтей фероксов и… Рейне не хотелось бы видеть то, что оставило другие следы. Царапины были и внутри “города”, на домах, ближе всего находившихся к стене и ныне давно простаивающих пустыми: каждая крайняя постройка была оборудована под склад оружия, серой древесины и нетронутой еды. Нетронутой настолько, что становилось понятно: здешние обитатели очень быстро осознали, что в Лимбо не существует потребности в еде и сне. Несмотря на этот факт, в других домах Рейна обнаружила существ, сильно напоминавших то, чем была Блю когда её нашёл Малаки. Они были погружены в глубокий стазис, сливаясь с окружающим миром, словно врастая в него. По понятным причинам дотронуться до чего бы то ни было через окошко не представлялось возможным, но это было даже лучше: кто знает, не разлетятся ли эти умертвия в пыль от малейшего дуновения ветра? Одни фигуры были совершенно неразличимы, в них с трудом угадывалось что-то, что когда-то было живым, другие же… Рейна поморщилась, разглядев рога и крылья. Двое туманных существ сидели на грубо сколоченной деревянной скамье в одном из домов, держась за руки. Действительно, словно уснули. “...кто-то просто ложится на пол и больше никогда не открывает глаз, замирает, сереет, никогда не возвращается к жизни” Так вот чего боялась Блю! Но почему это происходит?.. И не случится ли с Рейной того же? Подумать об этом не было времени: как раз в тот момент с главной площади послышались голоса. Впрочем, голоса — это сильно сказано: лимбичи говорили хриплым шепотом, и самый громкий из них принадлежал Блю. Девочка снова начала сереть, детские черты лица заострились, и мерцающие алым глаза на нём стали казаться бездонными. Она повзрослела, двигалась её быстрее и выглядела ещё серьезнее, однако взгляд её всё ещё цеплялся за сородичей в глупой, наивной надежде. А они такой веры, прямо скажем, не заслуживали. Двое мужчин с изуродованными крыльями неподвижно сидели на камнях, чуть в отдалении — фигура, полностью замотанная в серый саван, рядом с ней — старик в лохмотьях военной формы с одним крылом (дьявольским, надо полагать). Трое бескрылых женщин о чём-то приглушенно и вяло разговаривали, рядом с ними — двое мальчишек чуть старше Блю, у одного из них были такие же алые глаза, только намного бледнее. Кроме всепоглощающей серости у кучки существ была всего одна общая черта: все унылые как одно лица были обращены к одной, последней обитательнице этого мёртвого города. На камне у кострища, в котором не было ничего кроме жалких деревяшек и пепла восседала сгорбленная старуха. Глаза её были плотно закрыты, одежда — грязно-белое полотнище, обмотанное вокруг кривого непропорционального тела и наброшенное на плечи, волосы торчали на голове седым пухом, крыльев не было вовсе. Блю и остальные глядели на неё с нескрываемым почтением, как смертные Рима глядели на Папу Римского. В руках старухи был странный серый жезл в форме костлявой лапы, с черным стеклянным шаром на конце. Рейну заинтересовал этот предмет, но разговоры вдруг утихли и она поняла: происходит нечто важное. — Совет рад видеть, что вы бодрствуете. Свободный народ не сломлен изгнанием, — голос старухи, размеренно произносящий ритуальные слова, был сродни сиплому скрежету дерева по металлу. — Совету известно, что настаёт пора выйти на свет земной. Свободный народ должен понимать необходимость перемен. Застывшие истуканами существа вдруг пришли в движение: троица женщин низко склонила пепельные головы, закутанная в саван фигура отодвинулась дальше, а Блю присела рядом с мальчишками. Алоглазый демонстративно скрестил руки на груди: — Если ты думаешь, что я поверю в твои… Рейне хотелось разглядеть его получше, но Блю лишь смерила его тяжелым взглядом и тихо прошипела: — Не думаю. Просто позаботься о матери, я большего не требую, — и, не дав ему ответить, стремительно вернулась на свой камень, сжимая кулаки. Старуха тем временем снова подняла свою сферу — и все затихли. — Совет посылает последнего избранного, — проскрежетала она, и слова эти камнем придавили сидящих вокруг. — Кто желает отречься от своей прежней жизни и вернуться на Землю ради спасения Свободного народа? И никто не вышел вперед. Лимбичи — серые, неспособные ни на что жалкие подобия вечных, молчали. Рейна до рези в глазах смотрела на них, не понимая, как так вышло, что ей (ей!) приходится надеяться на смелость подобных созданий. Посеревшие существа не поднимали взгляда от собственных рук и коленей, одна Блю нервничала, стараясь поймать взгляд, уцепиться хоть за кого-то из сородичей. Она была неподвижна, словно мраморная статуя, и лишь побледневшие красные глаза панически метались из стороны в сторону, да обветренные губы шептали беззвучные слова. Рейна стиснула зубы, на кончиках скрюченных пальцев затрещали заряды. Неужели и эта надежда обернулась провалом? Неужели она зря пробудила Блю и позволила ей вернуться к таким вот сородичам? Неужели придётся вернуться к старому плану и освобождать себя ценой загубленной жизни другого ангела? ...и успеет ли она сделать это до того, как окончательно сойдет с ума и станет такой же, как эти создания? Рейна уже было потянулась захлопнуть окно, но по кружку лимбичи вдруг пронёсся сдавленный вздох. Мельком взглянув на них, узница так и застыла, не веря своим глазам. Белая как мел Блю поднялась с места и подошла к старухе. Та с трудом приоткрыла маленькие заплывшие глаза и, прошептав что-то на неизвестном Рейне древнем наречии, положила распахнутую старческую ладонь на лоб застывшей девочки.

***

Минуло почти что целое десятилетие, наполненное болезненным ожиданием. Рейна не предпринимала попыток к бегству, надеясь, что ломать чью-то жизнь не придётся. Что надо чуть-чуть подождать — и смелая девочка-лимбичи отопрёт двери её тюрьмы, освободит от тяжести здешнего тумана и собственных цепей… но время шло, а Блю не появлялась. Её не было ни в одном окне, ни в одном, сколько бы ни искала Рейна, как бы ни хотела она хотя бы краем глаза увидеть, что девочка жива и продолжает искать ключ во имя спасения своего народа! Увы, надежды были тщетны: Блю словно провалилась под землю. — Да, провалилась, — сердито бормотала Рейна. — Конечно, провалилась. Скатилась в Серный город, представилась там недопадшим ангелочком, да так и веселится там… Как же, как же… Верить в то, что Блю сбежала было намного проще, чем принять то, что она, скорее всего, умерла в попытках помочь своим сородичам… и ей самой. Тяжело признавать, но Рейна действительно привязалась к этой малышке, да и ещё одной загубленной души её полуистлевшая совесть вряд ли вынесет. Кстати о… Малаки сидел рядом, в который раз раздражая её своим бессмысленным взглядом. Хотелось швырнуть в него чем-нибудь, испугать, заставить сорвать с лица это осточертевшее безразличие! В последнее время вообще слишком уж часто хотелось рвать и метать, обычно страдали фероксы (которым всё равно любая молния нипочём), реже — бывший подопечный. — Почему ты стоишь здесь истуканом? У тебя нет занятия?! — как-то вскричала она, яростно оборачиваясь. Растерявшийся смертный подскочил и с пола и уставился на неё: — Вы… вы не сказали мне, что делать! Гнев резко сошёл на нет. Поморщившись, Рейна решила, что будет лучше пойти дрессировать фероксов — их хоть прибить не жалко. — Что делать… на экраны смотри, вот что! И Малаки послушался (он не мог не послушаться!), присев перед целым рядом экранов, наведенных на хаотичные точки земного шара. В одном из них, например, были толстенькие пингвины, куча белоснежного льда, чернильно-черной воды и больше — ничего. Спрашивать, могут ли пингвины совершить желаемое кощунство, смертный не стал: Рейна, поджаривающая фероксов где-то внизу, явно не была настроена на разговор. Малаки, время которого остановилось очень и очень давно не знал, сколько просидел так, да и не было ему до этого ни дела, ни интереса. Лишь только однажды в прямоугольнике окна мелькнула знакомая фигура. Краем глаза смертный проводил Блю (а в том, что это была именно она, он не сомневался), стоящую на крыше огромного дома вместе с женщиной-ангелом в доспехах. На мгновение в мыслях его промелькнула идея: может, Рейне будет интересно узнать об этом? Однако, уловив визг фероксов и проклятие госпожи, Малаки подумал, что ей не стоит волноваться ещё и по этому поводу.

***

Рейна не знала, сколько прошло лет. Звёзд. Столетий. В последнее время ею овладела такая апатия, что даже Малаки начинал беспокоиться и стараться её приободрить, обычно с помощью всякого земного барахла. Однажды он даже проник в город лимбичи и притащил ей тот самый посох старухи с чёрной блестящей сферой, который привлек её внимание ещё тогда, давно. Это же как надо было пугающе и безжизненно выглядеть, что даже человек без души почувствовал это и попытался помочь? Честно говоря, узница тогда чуть не разрыдалась: перепады настроения от ярости к апатии или необычайной чувствительности у неё бывали слишком уж часто. В то солнечное (на тех окнах, что она так удачно установила) утро ничего не предвещало беды. Судя по числах на земных календарях, лето кончилось: а, значит, на Землю спустятся новые ангелы. Хочешь не хочешь, а обратить на них внимание придётся: чем больше проходило времени, тем яснее Рейна понимала, что с каждым годом её шансы на побег уменьшаются. — Что ж, Малаки, попытка номер... — невесело пробормотала она, но рядом никого не было: смертный как раз учился управляться с новомодными штуками из металла на Земле. Подсказать номер попытки было некому, да и незачем: Рейна всё равно почти ничего об этих детях, обычно и до комнаты не доходивших и на контакт не шедших, не помнила. Однако в то утро её снова охватило такое редкое болезненное воодушевление: странное, учитывая, что говорить о проблемах первокурсников было рано. Со вторыми курсами и более старшими ангелами по всей Европе и Америке всё было ясно: все как один благополучные и разумные, они не представляли для неё не малейшего интереса. Полное затишье. Рейна уже хотела отвернуться от улиц и снова настроить окно на квартирку одной славянки, обожавшей смотреть по телевизору весьма интересные и прекрасно-долгие передачи, как вдруг внимание её привлекло барахтающееся пятно над крышами зданий. Девочка-ангел, неуклюже приземлившись на мостовую, явно забыла обо всём на свете: в том числе, и об экранировании. До Рейны не сразу дошло, где она могла видеть это голубоглазое недоразумение, а, когда память всё же соизволила подкинуть нужные моменты… Да, кто бы мог подумать, что из смертного ребенка может вырасти ангел? Даже хорошо, что рядом нет Малаки: незачем опасаться, что он может узнать Раф, хоть и шанс этого был невелик. Всё же прошло слишком много времени. Много… если она взрослела как ангел, то Рейна, которая была уверена, что с момента заточения прошло не больше полувека, провела здесь в три раза больше. Жизнь, прекрасная жизнь проходила мимо, пока она сидела тут, в вечной серости и абсолютной безнадежности, старея и потихоньку сходя с ума. А девочка, время которой должно было кончиться много лет назад, ещё только вступает в новую жизнь! Рейна не хотела завидовать, но унять глухую боль не получалось. Не случись бы всего этого, не было бы ангела счастливее, чем она, узнав о том, что дочь Малаки и Анжели получила шанс на вечную жизнь, будучи существом светлым и безгрешным. Шанс. Только шанс. А уж как она им воспользуется… — Человеческое сердце будет рваться к свободе и... — пробормотала Рейна и тут же сжала зубы в ярости на саму себя. Она не будет этого делать! Она не будет толкать эту девочку к кощунству хотя бы в память о том, что была хранителем её отца! Может быть, Рейна бы и смогла преодолеть последнее в своей жизни искушение. Однако, бросив взгляд на окно, она охнула. Демон, что-то насмешливо втолковывающий всё ещё растерянной Раф, был ей знаком. Точнее, ей была знакома его мать. Те же растрепанные тёмные волосы, ярко-желтые глаза… наверное, так выглядела и Саи, что уже, наверное, давно умерла. Тайко и Саи! Рейна метнулась к окну, жадно разглядывая двоих вечных. Внучка и племянник ангела и демона, которые, несмотря на войну, несмотря на взаимную неприязнь… — А ведь кощунство, — прошептала узница, прикусывая губу, — не обязательно должно потревожить комнату портретов… Следующие несколько дней Рейна не находила себе места от беспокойства, наблюдая за двумя подростками, которых, к тому же, поставили друг перед другом как соперников в состязании за очередную людскую душу. Шанс на спасение был прямо перед нею, стоило лишь подтолкнуть: с такой наследственностью, при таких обстоятельствах у них просто нет шанса. И всё же узница мешкала. Она прекрасно помнила историю о том, как неизвестная катастрофа стерла с лица земли целый город в Южной Америке, помнила о собственном мгновении осознания, словно вся её жизнь в Энджитауне стёрлась только ради сохранения этих воспоминаний. Носящая чужие крылья девочка заслуживала шанса. Оба вечных заслуживали шанса на нормальную, не поломанную жизнь. Не было ни малейшего права вторгаться… Но Рейна очень, очень хотела выбраться. ...а ведь она просто ускорит неизбежное! Истории дано повториться, а любовь… любовь не сдержать даже самому сильному духом ангелу. Лишь вопрос времени, когда случится новая катастрофа, и уж точно не вина забытой всеми узницы в том, как судьба распорядилась что её жизнью, что жизнями этих двоих… “Но не лучше ли не подталкивать их к неизбежной ошибке? Для них это будет намного более правильным…” Но Рейна отбросила эту мысль так же легко, как теперь отбрасывала осмелевшего сверх меры ферокса. С легким раздражением, но машинально. — Вы ещё увидите меня, — мрачно проговорила Рейна, складывая руки на груди. — Увидите и сложите легенды о первом ангеле, сумевшем сбежать из Лимбо. До этого момента её преследовала собственная тень с нимбом крыльями, слабый голос, умоляющий не поддаваться соблазну: не жечь фероксов молниями, не кричать на Малаки, не рушить чьи-то жизни. Сейчас он исчез. Впервые за все эти годы Рейна почувствовала, что действительно может освободиться.