Город Света

Бывает так, что мир человека меняется до неузнаваемости, бывает так, что кто-то попадает после смерти в место, где нет сомнений и горя, и Лекса действительно не знает, бывает ли так, как у нее. Она помнит собственную смерть, помнит так ясно, что иногда кажется, будто пуля все еще рвет ее тело, и по-научному это называется «фантомные боли», но ей до науки слишком далеко. Она помнит Кларк, помнит ее испуганный, неверящий взгляд, с каждой секундой становящийся все более отчаянным, помнит руки Кларк на своих плечах, помнит слезы в ее глазах – и эта смерть оказывается куда приятнее тех, что ей довелось увидеть. Лекса погибает глупо и неправильно, но погибает счастливой и погибает вовремя, не успевая ответить за все, что сделала за время их знакомства с небесными. Она помнит ожидание и то, как вытекает из нее жизнь. А потом вдруг оказывается так, что Лекса умирает не до конца – или вообще не умирает. Это странно и необъяснимо, но вот она закрывает глаза, разрываемая болью в животе и болью в сердце, потому что Кларк выглядит разбитой, - а вот она открывает их, лежа на снегу и умирая уже от холода. Сейчас вспоминать это гораздо проще, но тогда она, ни черта не понимающая, взволнованная, злая и испуганная, стирала со своих щек снег вперемешку со слезами, поправляла окровавленную одежду и шла по занесенной метелью широкой дороге, вслушиваясь в шум ветра. Ей тогда казалось, будто ее просто выбросили – а она очнулась, но правда в том, что Лекса ведь и правда умерла. - Командующая, - прерывает поток мыслей громкий и нарочито веселый голос человека, такого же мертвого, как она сама, и Вуд (фамилию ей подбирает один из местных) машинально морщится, прижимая к груди пластиковый стаканчик с кофе и укутываясь в одеяло посильнее. Кресло холодное, скользкое и неудобное, но всяко лучше тех сломанных табуреток, сидеть на которых было невозможно от слова «совсем», так что Лекса не жалуется. Она вообще не любит жаловаться – эта способность исчезла после конклава, когда девушка, которая должна была убить ее, ушла. Жаловаться после этого – просто-напросто глупо, потому что вся жизнь Лексы – второй шанс, подаренный ей Луной, почему-то отказавшейся от очередной победы. Кофе приятно греет руки, и она растягивает губы в улыбке, чувствуя, как трескаются только-только поджившие ранки, когда ее бывшая наставница без сил валится на кресло рядом, обвивая обнаженными загорелыми руками спинку и закрывая глаза. Может, смерть не так плоха, думается ей, потому что видеть Аню, видеть Густуса, видеть Найко – это дорогого стоит; она говорит с ними каждый день, вспоминая их смерти, вспоминая собственный меч в груди мужчины, желавшего защитить ее от неизбежного падения, вспоминая короткий обрывок светлой косы в своих ладони – все, что осталось от Ани. Лекса ставит стаканчик на стол, на всякий случай вглядываясь в равномерно гудящий плоский монитор, но ни одного знака, что кто-либо приближается к форпосту нет. Техника, технологии – все это так ново для нее, но им всем почему-то кажется, будто они изначально знали, как с этим управляться: Лекса знает точно, что ни секунды не сомневалась в том, что окружает ее сейчас. Она разогревает еду в микроволновке, смотрит, как тратят такое дорогое в Городе топливо егеря, отправляющиеся в рейды, проверяет программы на рабочем компьютере – и, блять, наступает момент, когда черная мышка в руке становится куда предпочтительнее тяжелого меча. Этот мир странный. В нем два больших поселения – Город и Форт – и куча разбросанных у гор деревушек, в которых живут люди, предпочитающие благам цивилизации простую жизнь; Лексе везет – ее выкидывает из смерти почти под ноги егерям, а не патрульным из Форта, потому что Форт обещает загнуться в скором времени. Если не загнется сам – Город поможет, система проще некуда – жизненное кредо: «Уничтожь, пока не уничтожили тебя». Этот мир странный, повторяет про себя Лекса, вспоминая самых разных людей, встречающихся на улицах, - все они из разных вселенных, кто-то владеет магией, кто-то – нет, у кого-то есть талант, а кто-то просто обычный мертвяк. Город – большой некрополис. Аня приоткрывает глаза, и Лексу вдруг затапливает странная нежность при взгляде на расслабленное спокойное лицо бывшей наставницы: за всю жизнь они никогда не говорили друг другу ничего, что могло бы выдать их привязанность. Но теперь, когда всем вокруг плевать, Вуд даже не пытается это скрывать: Аня делает этот мир лучше так же, как делала лучше Землю. Смерть меняет их обеих – и она почему-то думает, что никогда раньше не видела наставницу такой …умиротворенной. Они не отказываются от оружия, не отказываются от уничтожения, они – егеря, их задача – патрулировать и убивать, но на дворе – чертова зима и чертова метель, так что патруль приходится отложить вместе с убийством и пересесть за компьютеры. Теперь они регистрируют мертвых. Мертвые этому не очень радуются. Мертвые растерянно хлопают глазами и ищут хоть что-то похожее на то, что было в их жизни, мертвые отчаянно оглядываются по сторонам и в собственную смерть не хотят верить. Лекса смотрит на их потерянные лица, на их потрепанную одежду, на то, какими взглядами они провожают равнодушных и привычных ко всему егерей, и прекрасно понимает, каково это. Ей, как ни странно, повезло больше – она погибла, когда в этом мире зима только начиналась, и среди нашедших ее был Густус, не слишком обрадовавшийся встрече. «Как ты, черт возьми, могла умереть?» - зло спросил он тогда, и ответ Вуд до сих пор не может найти. - Сколько времени? – устало спрашивает Аня, стягивая с нее теплое одеяло, и она косится на тикающие на стене старые часы, зачем-то вспоминая то, как наставница улыбалась Луне каждый раз, когда та побеждала. Лекса всегда оставалась валяться в грязи, Луна всегда стояла над ней с яростной улыбкой, прежде чем подать руку и помочь подняться – они ненавидели друг друга в каком-то смысле, но, боги, никто, кроме Луны не мог бы ее понять. А потом, когда Лекса пришла умирать, Луна ее смерти не захотела. Может быть, поэтому Лекса простила смерти своих воинов Гриффин и ее народу. - Три ночи. На улице темно и прохладно, в помещениях форпоста теплее не становится даже от работающих обогревателей, но тут хотя бы сухо и нет ветра: разбитые рейнджерами из Форта окна раскошелилась заменить Найя. Это кажется Лексе еще одной иронией судьбы: ледяная королева, отправившаяся в Город благодаря ей самой, кажется ей не такой уж и злобной тварью, особенно когда приглашает пропустить по стаканчику. Они пьют у Найко, разливающего алкоголь так, будто это и есть его призвание, и подрабатывающего врачом в экстренных случаях. Экстренные случаи, правда, случаются редко – для раненых егерей существуют лицензированные колдуны из Братства, так что все поле деятельности бывшего лекаря ограничивается пьяными потасовками в его собственном баре. - Напомни мне, почему мы должны тут торчать, - беззлобно ворчит светловолосая, поправляя лохматую шевелюру и пытаясь стянуть с полки отчет прошлой смены. В отчете негусто – за последний месяц к ним прибавилось всего пару человек, и это не слишком радует: все, кто не приходят в Город, приходят в Форт. Город больше Форта в несколько раз – и в столько же раз уязвимей, потому что Форт обнесен огромными монолитными стенами и в Форте есть люди, способные устроить большие неприятности. Лексе это напоминает Землю с ее воинственными кланами, только вот на Земле власть была у нее – а здесь ничего такого и подавно нет. Здесь ее кровь – красная. - Потому что это – наша работа, - она поднимается с кресла, тряся гудящей головой, и стучит ладонью по автомату с едой, надеясь, что пара пачек чипсов выпадет и без оплаты, но ничего не происходит. Платить за еду странно – ей все доставалось раньше и так. Видеть Аню, Густуса и Найю странно тоже, но к этому она привыкает без проблем, как и к осознанию собственной смерти, как и к кошмарам ночью. Она привыкает и к компьютерам, магии, людям, опаснее ее в сотни раз, она привыкает к себе новой, но вот привыкнуть к отсутствию Кларк не может. Кларк была ее солнцем, солнце должно светить, а не умирать вместе с кем-то, кто этого заслуживает. Аня что-то невнятно бурчит себе под нос, нахохлившись, а потом смеется: - Как там Костия? - Заткнись, - Лексе этот разговор не нравится. Да, Костия здесь, да, Костия такая же мертвая-живая, как и все, но, блять, Костия – отбитая на голову истеричка, снимающая квартиру прямо над Вуд и предпочитающая закатывать истерики по поводу того, что она вообще-то не собиралась умирать так рано. Лекса, в общем-то, и сама умирать так рано не собиралась, но объяснить это оскорбленной брюнетке не выходит – та топает ногами и выглядит разъяренной фурией, постоянно пытаясь как-нибудь подставить и Лексу, и Аню, и Найю. «Я снесла твоей девочке голову», - делает раскаивающееся лицо последняя, опустошая стопку водки и вытирая губы, а потом ржет, когда пьяная бывшая Лексы бросает в нее нож. Тупые шутки над собственными смертями сегодня в тренде, но Кос об этом почему-то не знает. *** - Второй день подряд - тишина, - оповещает ее Аня, закинувшая ноги на стол и нарочито медленно потягивающая дерьмовый кофе, сделанный в купленной за пару баксов кофеварке. На Ане - теплая кожанка с меховой подкладкой, тяжеленные ботинки и форменные брюки дозора, но выглядит она так, словно все равно собирается закоченеть от холода. Лекса бросает ей на колени пару шоколадных батончиков и сваливается в удобное кресло рядом: - Начальство приходило? - Да кто из них зад в такой мороз от стула оторвет, - раздраженно бурчит ее бывшая наставница. Для Лексы это все еще странно: умереть дважды, чтобы попасть в Город, где кругом современные технологии, а большая часть ее мертвых знакомых оказывается не такой уж и мертвой. Город не особо похож на город света, бездну, рай или ад, он вообще ни на что не похож - огромный, скрытый за стеной, оживленный, давший пристанище всем, кто пришел к нему. Все, что за Городом, - исхоженные вдоль и поперек леса с не самой приятной живностью, а на дороге перед ним - небольшой форпост, на котором, блять, Лексе и приходится работать зимой, когда в патруль отправляют только самых выносливых. Она понятия не имеет, по какой логике люди попадают сюда. Они из разных миров и из разных рас, они могут владеть магией, а могут клепать автоматы; Город - как второй шанс для них, где никто не умрет, пока не захочет. Лекса умирать в третий раз как-то не особо хочет, поэтому и в лес не суется, и в пабах не слишком зарывается. Еще страннее оказывается работать на кого-то: она приходит на работу каждый третий день в шесть утра и сидит там две ночи, регистрируя новых и новых неживых. Это почти скучно, но всяко приятнее смерти. - Надо будет зайти в ломбард, - замечает Лекса, разглядывая кольца у себя на пальцах и надеясь, что они имеют хоть какую-то ценность. В ломбардах Города дерут деньги не по-человечески, но ждать жалованья - сущий ад, а платить за квартиру и кушать тоже хочется. Из минусов ломбарда - Костия. немного потолстевшая и постервевшая Костия, которой очень не нравится тот факт, что Найя отрубила ей голову только из-за отношений с Лексой. Найе-то хорошо, Найя по ломбардам не ходит, а вот Лексе уже раз пять довелось послушать лекции на тему, как охуенно, когда тебе не отрубают голову из-за того, что твоя девушка - Командующая. Она говорит Костии: "Блять, Кос, забей, а? Мы все тут мертвы". Она говорит: "Никакая я уже не Командующая". Она даже смеется: "Не дуйся, вон, я Найю прикончила, а она все равно со мной по вечерам в «лисице» пьет". Костии смерть, кажется, снесла голову во всех смыслах, потому что вместо спокойной и мирно настроенной бывшей Лекса получает конкретно ебнутую ненавистницу. - Хуевая идея, - Аня с шелестом разворачивает батончик и откусывает сразу половину, едва не давясь шоколадом. Старые знакомые здесь, не считая Костии, Лексе нравятся: она обожает то, как искренне улыбается Аня, как подкалывает ее Найя, как отечески хлопает ее по плечу Густус. это многого стоит, на самом деле. - Ммм, блять, идет кто-то. Кто-то оказывается егерским отрядом, и хмурый уставший парень с нашивками сержанта терпеливо ждет у открывающихся ворот, пока русоволосая медленно тащится ему навстречу. Светлые брови его покрыты налипшим снегом, куртка продрана в трех местах, а на ладони – широкий грязный бинт, неаккуратно завязанный у запястья. Его Лекса видит впервые, но спокойно жмет его руку, пропуская, когда сканирующий лица новенький маг из Братства заканчивает проверку. Егерь отряхивает одежду и выпрямляется: - Бьерн. - Лекса, - они обмениваются короткими улыбками, и парень корчит жалостливую рожу: - Тепло у вас на форпосте, Лекса? - Холоднее, чем в Городе, Бьерн, - она хлопает его по плечу, возвращаясь в кабину управления, и он послушно следует за ней – высокий, широкоплечий и очень-очень уставший. Патрульные отряды уходят в рейд на несколько недель, так что Вуд прекрасно понимает, как же это заебывает – три недели на холоде, в снегу, в постоянной опасности и скрытности. Зимой просыпаются всякие нехорошие сущности – типа плакальщиков, вампиров и прочей нечисти, и из рейда обычно возвращаются от силы две трети. – Нашли кого? - Неа, - он устало трет покрасневшие глаза, и Аня за его спиной раздраженно выдыхает. – Сезон Форта. У них там какая-то хрень намечается, торговцы снуют туда-сюда, а где вы, блять, видели нормальных торговцев, разъезжающих по каньонам зимой? На хуторе у гор вырезали деревню какие-то гады, мы едва не нарвались на оборотня… Он рассказывает все спокойным ровным тоном, явно засыпая на ходу, и Вуд отдает ему собственный кофе, получая благодарный взгляд в ответ. Аня что-то пишет в отчете, то и дело поглядывая на часы – в девять их смена заканчивается, и светловолосой явно не терпится умчаться в свою квартиру к своей Проклятой. Та, кстати, та еще личность – Лекса до сих пор не знает, как к девушке Ане относиться, потому что в своем мире Тиа умудрилась разнести половину огромной страны, убить сотни тысяч людей, просто шарахнув магией. Она и сама убивала, да, но не в таких же размерах – как кто-то после этого вообще может считать ту же Кларк Ванхедой? Спасибо всем существующим богам за то, что в Городе Тиа магией пользоваться не может – Вуд в это особо не вникает, потому что вникать в такое – сломать себе мозг, но все же искренне радуется. Проклятая, знаете ли, тоже не из спокойных людей – и не очень-то хочется сдохнуть в который раз от того, что они с Аней поссорятся – и та решит отомстить. - Спасибо, - вдруг говорит Бьерн, допивая остывший кофе, и они обе удивленно смотрят на него. – Просто… Этого так не хватало. *** - Вот не дал Бог человеку мозгов, - щурит уставшие от яркого света глаза Лекса, когда пьяная в хлам Костия лезет к ней через наваленные друг на друга стулья, едва не впечатываясь отъевшейся мордой в сломанную деревяшку. Ей как-то не слишком нравится думать, что вот в такого человека она была влюблена, но Костия есть Костия, и этой мертвой, злобной блондинке очень хочется вцепиться ей в глотку. Командующая свою смерть воспринимает проще – Титуса в Городе она не видит, но если бы и видела – мстить бы не пошла, его вина всего лишь в собственной криворукости, а не в ее смерти. Еще его вина в том, что там – далеко, среди нормальных живых людей – Кларк осталась одна, но об этом она отчаянно старается не думать, потому что думать о Кларк все еще слишком больно. Лекса смотрит на пытающуюся подняться Костию и искренне надеется, что Кларк ее отпустила, потому что Гриффин – жива, у Гриффин есть мать, друзья и Беллами. Он Лексе чертовски сильно не нравится, но уж о небесной девчонке позаботиться сможет – в это она верит куда сильнее, чем в то, что смогла бы позаботиться о Кларк сама. Она прикусывает нижнюю губу, жестом прося стоящую возле барной стойки Аню принести еще водки, и пытается перестать думать о той, что осталась жить. Желать Кларк смерти только для того, чтобы увидеть ее, слишком низко. Она просто хочет, чтобы Кларк была в порядке. - Вам завтра в утреннюю смену работать, - Найя залпом допивает содержимое своего бокала, рассеянно потирая ладонью саднящие до сих пор ребра – следствие красивейшего полета копья, и смотрит как-то очень внимательно. Они не ссорятся и не пытаются перегрызть друг другу горло, и Найя без власти прекрасно подъебывает, пьет и играет в карты; Лекса без власти – делает то же самое. Иногда они спорят, кто был бы лучшим командующим – Луна или Онтари, но это заканчивается ничем, как, в общем-то, и любой спор, потому что ни Найя, ни Лекса уступать не собираются. Бессмысленные словесные баталии – все, что осталось им от прошлой жизни. – Хватит пить, ты так даже до поста не дойдешь. В баре жарко и душно, и она едва не падает с табуретки, открывая форточку, чтобы вдохнуть хоть немного свежего воздуха, пока бывшая королева ледяного народа кричит кому-то в дальнем конце зала, что «и не таких огромных убивала, сейчас подойду – и сдохнешь во второй раз, козлина, только попробуй еще хоть что-то вякнуть. Вот чего-чего, а желания нарваться в Найе ничуть не убавилось даже после смерти – и светловолосая обладательница замысловатых шрамов на лице не дослушивает невнятного ответа парней, поднимаясь из-за стола и довольно уверенной для человека, выпившего полбутылки водки, походкой направляясь к ним. Лекса не помогает и не вмешивается, только смотрит затуманенным от алкоголя взглядом вслед, подпирая ладонью неожиданно тяжелую голову и зевая так сильно, что хрустит челюсть. Найя возвращается довольно скоро, бесцеремонно пиная носком ботинка заснувшую на стульях Кос, и от барной стойки с точно таким же серьезным выражением лица подходит Аня, придерживая свою бесноватую подружку за талию. Дочь Ночи зло скалит зубы кому-то в ответ, размахивает руками и едва не заезжает Вуд по лицу, благо что Лекса после смерти скорость реакции никуда не проебывает. Загорелая южанка садится за стол, подпирая ладонью точеный подбородок, и в глазах ее пляшут черти. - Ну и как это, - начинает Лекса, дойдя до той кондиции, когда Найя и Тиа начинают казаться едва ли не лучшими подругами, - получить копье в грудь? И Найя, и Тиа давятся водкой так синхронно, что на мгновение Командующей кажется, что у нее просто двоится в глазах и стопок водки было куда больше, чем кажется. Вопрос с подвохом: Найю копье отправило сразу сюда, без особых прелюдий, а Тиа, подбитую какой-то магической херью в виде копья, а потом еще и схлопотавшую промеж глаз стрелу в упор, еще по ее миру помотало. Лексе нравится вот так не-умирать. Наверное, у них с Тиа шансов было на один больше, чем у остальных. Наверное, они ими воспользовались. - Нарвешься же, - абсолютно спокойным тоном предупреждает ее ледяная, одним глотком добивая оставшийся алкоголь и ехидно улыбаясь: - А как там твоя бывшая? - Не начинай, - закрывает лицо руками Лекса, вспоминая непрекращающиеся истерики и глядя на пьяную сопящую Костию совсем недалеко от себя. - Вот обязательно надо было мне голову притащить, а? Не могла ее как-нибудь поцелее привезти? - Политика устрашения, - с видом знатока сообщает Дочь Ночи, открывая еще одну бутылку водки и разливая алкоголь по стопкам. В тридцать градусов мороза попробуй посиди без сорокета сверху, думается Лексе пьяным мозгом, когда Тиа залпом опустошает свою стопку и довольно откидывается на спинку стула. У них тут замечательная компания - завоеватели и устрашатели. - Мне это устрашение теперь вендетту устраивает, - недовольно бормочет она, с удивлением понимая, что ничего по поводу тогдашней смерти Костии не чувствует. Ей теперь, на самом деле, все равно, а выходит в итоге как-то странно - она избегает Костию и квасит с Найей и Проклятой в баре, чтобы потом идти почти трезвой на дежурство. Она вспоминает Кларк каждый чертов день – каждую минуту, она вспоминает ее заплаканные голубые глаза, нож у своего горла, она вспоминает то, как Кларк ее не боялась, и на фоне Кларк Костия кажется такой …обычной и мелочной. Кларк – девушка, упавшая с неба. С неба падают звезды. *** Тиа говорит: "Я убила свою учительницу и хотела убить всех, кто был на моей стороне, потому что они не спасли Ретара". Тиа говорит: "Ретар был дерьмом. Но он открыл мне глаза. Я любила его". Тиа шепчет: "Но зачем, зачем они оставили его умирать, когда я спасла их всех?" Тиа кричит: "Почему обсидианом убивает Митифа, а трусом называют меня?" А потом Тиа просыпается. Аня лежит совсем рядом, касаясь шершавой ладонью ее ребер и размеренно дыша, у Ани свои кошмары и свои заморочки, а Тиф слишком занята попыткой восстановить правильные плетения по памяти, чтобы отвлекаться на проблемы других. У меня есть дар, твердит себе она, едва ли не скуля от боли, когда ее тлеющая искра пытается прорваться через странную чернильную субстанцию, пульсирующую вокруг нее. У меня есть дар. Она тянется всей искрой еще сильнее, надеясь раздуть пламя, но клетка мерзко сжимается, и Тиа выгибается дугой от ослепляющей боли. - Ты задрала, - сообщает ей Аня, вытаскивая из-под нее подушку и кладя ее себе на голову, - не могла сдохнуть по-настоящему? Нам завтра к восьми. - Уже шесть, - пожимает плечами Тиа, все еще наблюдая пляшущие перед глазами белые пятна, и светловолосая громко матерится, но в потоке мата Тиф ясно слышит расстроенные нотки. Вообще-то, Тиа это не должно задевать, она не любит нытиков после Митифы почти так же сильно, как не любит ублюдков вроде близнеца Ретара, но Аня на нытика похожа не так чтобы очень. - У тебя есть еще целый час, я разбужу. Спи. - Это что, забота? - удивленно выглядывает из-под подушек Аня и тут же прячет голову обратно. - Когда все-таки вернешь себе магию, постарайся не спалить меня. - Это не магия... - привычно начинает Проклятая, не до конца понимая, зачем вообще разговаривает с этой дубиной, но светловолосая прерывает ее достаточно красноречивым жестом и полузадушенным "пошла нахуй". В качестве утешения, Тиф думает, что всегда может прижать эти подушки к ее лицу во время сна. Это достаточно хороший способ избавиться от проблем. Нэсс был бы доволен. При мысли о Нэссе она недовольно кривится: поганый ублюкок умудрился залезть ей в душу и стать кем-то вроде ...товарища? По крайней мере, пока здесь нет его и его надоедливой талантливой женушки, можно о них не вспоминать, потому что Нэсс - смерть - другое тело - Нэсс - лепестки - Нэсс - смерти Проклятых - Нэсс - Брагун-Зан - Нэсс - Тиа - Митифа - смерть. После этого к его отсутствию сложно привыкнуть. У Тиа товарищей не было никогда – знакомые, единомышленники, все они пытались убить друг друга и завоевать мир при этом, поэтому и перейти на сторону своих врагов она смогла без особых проблем. Ей хотелось искупления. Ей хотелось почувствовать себя нужной. Тупица. Она закрывает глаза, вцепившись, на всякий случай, пальцами в простынь, и раз за разом пытается пробить барьер. Любое касание приводит к дикой боли в висках и затылке, такой, словно череп вскрывают ножом по-живому; но она сжимает зубы и все равно пробует, пока холодная ладонь Ани не ложится ей на лоб, небрежно смахивая выступившие капли пота. Тиа глаза не открывает все равно - откроет и ебнется в обморок, слишком много сил потрачено; но от мысли вставать через жалкие сорок минут чувствует на языке желчь. А потом светловолосая по-хозяйски притягивает ее к себе за талию, заставляя недовольно выдохнуть и прикусить чужое плечо едва ли не до крови, и обнимает так сильно, что становится трудно дышать. Или, может быть, ей трудно дышать от самого факта, что кто-то вообще ее обнимает – этого не делал никто уже несколько веков, но Аня – искренняя и настоящая. И Аня не из правильных. От нее пахнет металлом и вереском, она сильнее Тиф физически и выше, она смотрит на нее так, как не смотрел даже Ретар. Ане есть дело до нее даже тогда, когда всем на нее плевать, - и это заставляет Проклятую чувствовать давящее ощущение в груди. И это так странно. Страннее, чем жизнь после смерти, страннее, чем техника и машины, страннее, чем все, что есть в этом мире. Она выдыхает еще раз – глаза почему-то жжет, а в груди все стягивается в тугой узел, когда Аня коротко целует ее в висок сухими губами, устраиваясь на влажных от пота подушках поудобнее и снова проваливаясь в сон. Утром все начнется по новой: они будут собираться в спешке, перебрасываясь оскорблениями и обещая убить друг друга, они будут торчать на форпосте до вечера на разных этажах, не пытаясь увидеться, они не будут даже думать друг о друге. Это кажется Тиа правильным. А еще это почему-то отдается болью в сердце. И вот это Тиа правильным уже не кажется.