Город Света

Кларк впервые понимает, что умирать не хочет, когда нож одного из ледяных вонзается ей в грудь с отвратительным хлюпающим звуком. Парень, сжимающий его, совсем молодой – густые черные брови, удивленный взгляд и растерянно опущенные уголки губ, и в глазах его Гриффин видится смесь радости и ненависти к ней. Боли нет – она просто зачем-то хватается ладонью за рукоятку ножа у себя в груди, чувствуя странное онемение и отшатываясь назад на подкашивающихся ногах, но не вытаскивает. Кто-то где-то кричит, надрывая горло, и она даже узнает голос Беллами, отчаянно рвущегося ей на помощь, и ей остается только удивляться: зачем? Все же в порядке. Мир вокруг начинает кружиться – и лес, скалы, люди смешиваются в одну странную серо-зеленую полосу, сжимающую Кларк все сильнее и сильнее, а потом ее колени подгибаются – и она валится на спину, падая в холодную слякоть, брызгами заляпывающую ее лицо. Небо над ней – серое, затянутое тучами, и воздух кажется особенно свежим, когда она вдыхает его всей грудью, почему-то не в силах подняться. Руки беспомощно скользят по грязи, не находя опоры, и Кларк дышит тяжело и рвано, а боль все еще не приходит. Ей даже думается, что это сон или что-то типа того, потому что разве это не должно быть больно? Глаза почему-то слезятся – то ли от ветра, то ли от шока, и она отчаянно смаргивает их, чувствуя влажные дорожки на своих щеках, и в следующий миг парень над ней удивленно кашляет кровью и падает совсем рядом. Если бы она была в силах приподняться, то смогла бы коснуться его ладонью, но вместо этого она вслушивается в усиливающийся гул в ушах, пока кто-то приподнимает ее и помогает опереться на себя. У этого кого-то сильные горячие руки, обхватывающие ее талию, и этот кто-то держит ее так надежно, что Кларк догадывается – Беллами. Она чуть поворачивает голову, с трудом сосредотачиваясь на его лице, и вот только в этот момент отчетливо понимает, что умирает. - Держись, Кларк, - читает она по его потрескавшимся губам и очень хочет стереть слезы с его грязных от копоти щек, но не находит сил даже приподнять руку. Ее лучший друг, кажется, воет от злобы и горя, и глаза его – темные, глубокие, искренние, выражают столько эмоций, что у Гриффин перехватывает и так сбитое дыхание. Ладони его осторожно накрывают ее виски, прижимая к себе, и он касается губами ее затылка, чуть покачиваясь, и Кларк чувствует вибрирующую от отчаянного крика широкую грудь спиной, но так ничего и не слышит. – Ты будешь в порядке, Эбби уже бли… Мир вокруг Кларк дрожит и замирает вместе с временем. - Белл, - шепчет она онемевшими губами, - боже, Беллами. Мы же договаривались не лгать друг другу. Собственный голос – единственное, что она может различить в этом шуме, - кажется ей странно сломанным, и Блейк выдыхает, зачем-то поглаживая большим пальцем ее щеку и стирая налипшую грязь. Он – часть ее, он – человек, без которого она не может обходиться, они оба совершили столько ошибок, но они, черт возьми, всего лишь подростки. Кларк думает об этом, пока есть время, потому что потом не будет ничего – и ей чертовски сильно нужно сказать Беллу хоть что-то, что смогло бы ему помочь, но… Она не может. - Я умираю, - вместо этого шепчет она – и это больше не вопрос, потому что взгляд Беллами становится удивительно серьезным и опустошенным, и все вдруг снова начинает вертеться, сливаясь воедино, и все, что Кларк видит, - темные, почти черные глаза с золотистыми искрами у края радужки. Она смотрит в них, не думая уже ни о чем, и веки ее становятся непомерно тяжелыми. Ей хочется спать. Сон спускается на нее, закрывает темнотой, и Кларк засыпает, чувствуя тепло тела Белла и его сбитое дыхание, его сильные руки, поддерживающие ее, его твердое плечо под своим затылком. Она чувствует его поддержку и то, как часто бьется его сердце. И вдруг ей становится так спокойно, как никогда раньше. *** А потом кто-то легко похлопывает ее по щекам, заставляя прийти в себя, и Кларк с удивлением разлепляет веки, тут же съеживаясь от жуткого холода, охватившего тело. Тупой сон, думается ей, потому что ничего похожего на нож в ее груди нет. Но она поднимает глаза и видит не Беллами и не Роана, нет, над ней стоит незнакомый темноволосый парень с аккуратно подстриженной бородкой и внимательными черными глазами, одетый в теплую куртку на меху. От холода стучат зубы, и она теряется на мгновение, глядя мимо него на заснеженные ели, обступающие их: это же сколько она провалялась хрен знает где, что все успело так измениться? И где остальные? - Кто ты? – выдает Кларк охрипшим голосом, и горло тут же начинает жечь болью, и парень коротко пожимает плечами, помогая ей встать: - Мое имя – Имран, - за его спиной блондинка вдруг замечает точно таких же серьезных мужчин, опирающихся спинами о деревья и следящих за каждым ее движением. В руках у них новенькие автоматы, и это удивляет куда больше, чем резко изменившаяся погода: откуда у незнакомых людей оружие ее народа? Она даже думает, что Кейну все же удалось заключить сделку с ледяным народом, отдав им часть огнестрельного оружия, но люди окружающие ее, на ледяных похожи слабо. Что, блять, происходит? Кончики пальцев колет от ледяного ветра, и Имран внимательно смотрит на то, как она сжимает и разжимает кулаки, пытаясь разогнать кровь по телу, но не делает ни шага. Он выше нее на голову, но не выглядит шкафом-вышибалой, нет, он поджарый и худощавый, у него ярко выделенные скулы и глубоко посаженные глаза с тяжелыми надбровными дугами. Один из парней за его спиной бросает Кларк такую же, как у них, куртку, едва заметно улыбаясь уголками губ: - Оденься, а то замерзла совсем. Она все еще не понимает, что происходит, но куртку послушно надевает – умереть от холода в ее планы все-таки не входит, и меховая подкладка приятно прилегает к телу, согревая. Вещь слишком большая для Гриффин – и полы куртки болтаются где-то в районе колен, и Кларк поспешно застегивает ее до самого воротника, с облегчением прислушиваясь к собственному состоянию. Становится легче, но в ноги все еще дует – и ботинки ее полны снега. Кларк растерянно кивает парню, отдавшему ей куртку: - Спасибо. Меня зовут Кларк. Она не знает, чего ждет: удивления, выкриков типа «ванхеда!», но точно не абсолютного равнодушия со стороны молчаливых парней, тенями застывших позади такого же тихого Имрана. Губы его изгибаются в кривой улыбке: - Мы отведем тебя в Форт, Кларк. - Куда? – машинально переспрашивает она, не вспомнив никакого Форта или чего-нибудь похожего, но Имран только качает головой, отворачиваясь, и идет вперед по протоптанной его же людьми тропинке между деревьев. Остальные точно так же бесшумно сдвигаются с места, и парень, отдавший куртку, взглядом указывает на чужие спины, все еще улыбаясь. Автомат в его руках направлен ей прямо в грудь, и Гриффин решает не спорить, пряча ладони во вместительные карманы на груди и направляясь за отрядом. – Откуда у вас автоматы? В ответ – молчание, прерываемое скрипом тяжелых ботинок по подмерзшему снегу. Что за Форт? Где она вообще? Вопросы, правда, задавать она не решается – слишком уж серьезно настроены эти люди. *** Они идут не очень долго – всего около часа – и за все время Имран оборачивается всего два раза: в первый, чтобы знаком приказать всем молчать, во второй – когда тремя пальцами указывает вперед. Они прячутся за высокими сугробами, и Кларк чувствует, как заваливается за шиворот снег при каждом движении лежащего чуть выше нее парня в тканевой маске, но послушно терпит. Она думает: как там Беллами, Октавия и остальные? Смогли разобраться с разрушенным ковчегом? Нашли лекарство? Мысли помогают отвлечься, и она уже бездумно идет, чуть пригнув голову, сразу за Имраном, то и дело вглядывающегося в расстояние между елями. - Успеем до метели, если ускоримся, - со знанием дела заявляет высокий голубоглазый блондин с широкой челюстью, и во взгляде Имрана явственно видно сомнение, когда он оглядывается в третий раз. Небо над ними все еще удивительно чистое, и Кларк вообще сомневается в том, что метель будет, но парень в своих словах уверен на все сто. Он перетягивает лямку от автомата поудобнее, прижимая одной ладонью его к боку, а другой взлохмачивая короткие волосы. Кларк с большим сомнением смотрит на него, ощущая, как липнет промокшая меховая подкладка к шее, но молчит – эти парни явно разбираются в своем деле. Ноги гудят от усталости, в груди неприятно ноет странной болью, кончики пальцев горят, и все, чего она хочет, - лечь в теплую кровать, накрыться одеялом и выпить чего-нибудь горячего. И, пожалуй, наконец разобраться с тем, что вокруг творится, потому что пока что она понимает чуть меньше даже, чем ничего. Имран глухо бормочет себе под нос: - Значит, ускоряемся. Дальнейшие десять минут превращаются для Кларк в особо изощренную пытку: ботинки тяжелеют килограмм на двадцать, мешая бежать, легкие не справляются с поставленной задачей – и от тяжелых хриплых выдохов-вдохов у нее по подбородку стекает ниточка слюны, ледяной ветер обжигает и без того болезненно чувствительные щеки. Мышцы горят и ноют, но все бегут – быстро и ловко петляя между деревьями, и Гриффин остается только надеяться, что ей удастся не врезаться в один из толстенных сучковатых стволов. Иногда по лицу хлесткими ударами попадают ветви, заставляя сильнее сжимать зубы. Она бежит в середине – сзади следует тот самый высокий блондин – и едва успевает замечать черноволосого Имрана перед тем, как тот сворачивает раз за разом. Это чертовски выматывает. - Блять, - выдыхает Кларк с трудом, пытаясь глотнуть хоть немного воздуха, когда группа резко останавливается на краю леса – впереди только ровная белоснежная долина, окаймленная подлеском и блестящей на свету речкой. Это вообще ни на что из памяти Гриффин не похоже, она даже не может сравнивать это хоть с чем-то, потому что прямо перед ними – широкая асфальтированная дорога, ведущая к высокой монолитной стене. Над той идет неровными облаками дым и гудит напряжение на натянутой поверх стены колючей проволоке. Может, это то, что заменило Ковчег? Но как им удалось так быстро построить такое защищенное место? По дороге они идут уже медленно, опустив автоматы в пол и с облегчением потягиваясь; парень, идущий слева, постоянно чешет шею и довольно улыбается – и Кларк почему-то становится легче. В его улыбке нет ни злобы, ни гнева, ни презрения – ничего из того, что она привыкла видеть среди чужих людей, он кажется невероятно счастливым и уставшим. Она зачем-то улыбается ему в ответ краешком губ, похлопывая себя по обветренным щекам, чувствуя, как приливает к ним кровь. Форт выглядит …устрашающим. Огромные стены из монолитного зеленоватого камня, высокие стальные ворота, испещренные непонятными надписями и царапинами размером в полтора человека, моток колючей проволоки на самом верху, идущие куда-то вдаль провода электростанций. Кларк даже не удивляется, когда Имран сворачивает прямо перед воротами и ведет их куда-то в сторону, где обнаруживается едва заметный люк, похожий на люки бункеров, которых им удалось обнаружить. Парни отвинчивают его, спускаясь по самодельной лестнице из вбитых в камень каким-то чудом стальных скоб, и Гриффин чуть не прилипает к ним ладонями, но вовремя отдергивает едва не пострадавшие конечности. Идущий последним блондин закрывает люк. Внутри не темно – на низком потолке узкого туннеля горит неоновым светом длинная полоска, ведущая вглубь, и света хватает как раз на то, чтобы видеть лица тех, кто совсем рядом. Еще здесь удивительно сухо и тепло, но куртку Кларк все равно не расстегивает, только отодвигает чуть-чуть воротник, чтобы легче дышалось. В конце туннеля оказывается точно такой же, как и первый, люк, с которым Имран, на пару со своим товарищем, справляется за пару секунд, тут же входя в небольшое помещение, больше похоже на одну из кают на Ковчеге. - Садись, - кивает ей на стальные скамейки, приваренные к такому же стальному покрытию пола, брюнет, и она покорно садится, думая, что, возможно, скоро увидит своих друзей. Может, хоть кто-то объяснит ей, как так вышло, что она оказалась после своего странного сна хрен знает где с хрен знает какими странными людьми. Может, Рейвен объяснит ей, как они успели построить Форт за такое короткое количество времени – и как он поможет им выжить, как он сможет обеспечить им безопасность от распространяющейся радиации. На потолке Кларк видит работающую камеру наблюдения. - Будешь? - предлагает ей бутылку воды усевшийся рядом блондин. – Можешь звать меня Катон. - Спасибо, - она откручивает крышку, жадно глотая холодную воду, и пищевод неприятно жжет от голода. – Это и есть Форт? Он защищен от радиации? Как вы успели его построить? Где он находится? Взгляд Катона становится сожалеющим и сомневающимся, но он просто разводит руками: - Слишком много вопросов. Подожди немного, ладно? У нее, вроде бы, все равно нет выбора. *** Через минут десять их выпускают – и Имран берет ее под руку цепкой хваткой, отводя в сторону от группы и коротко стуча в стальной лист двери бункера, а потом заходит, не дожидаясь разрешения. Это похоже на рубку связи – везде гудящие и моргающие от недостатка энергии мониторы, тихо шелестящий обогреватель и кожаное кресло у стола, медленно разворачивающееся к ним. Сначала Кларк видит длинные аристократические пальцы, почти как у Лексы (воспоминание о ней болезненно бьет по сердцу), потом – ноги-палки, тесно обтянутые кожей черных брюк, и только когда кресло поворачивается к ним полностью, встречает равнодушный взгляд синих глаз. Она никогда раньше не видела настолько насыщенного цвета. Девушка перед ними – это точно девушка, думает Кларк, когда видит небольшую грудь, скрытую мешковатым мужским свитером крупной вязки, - крутит на пальце ярко-рыжую косичку, но выражения ее лица не разобрать: оно скрыто устрашающей маской-черепом на пол-лица. Гриффин почему-то кажется, что рыжая злится, но глаза ее все равно остаются непроницаемыми. - Имран, - голос ее звучит глухо, измененный маской, и брюнет настойчиво подталкивает Кларк в спину, заставляя подойти ближе. – Это третий человек за день, ты в курсе? - Городу не повезло, - спокойно пожимает широкими плечами тот, вопросительно вскидывая бровь: - Ты справишься? Рыжая кивает, продолжая изучать Кларк взглядом, от которого той становится неловко, и Имран мгновенно исчезает в коридоре, осторожно прикрывая дверь. Синеглазая выжидает еще немного, словно прислушиваясь к чему-то, а потом встает с кресла, подходя ближе, и Гриффин вдруг замечает, насколько девушка выше ее – лоб светловолосой едва достает ее подбородка. Холодная ладонь аккуратно касается ее виска, чуть поворачивая ее голову: - Энн. - Кларк, - она улыбается непослушными губами, не совсем понимая, к чему все это, и Энн почти сразу же возвращается к креслу, залезая на него с ногами и кладя подбородок на обхваченные ладонями острые колени. Вместе с мрачным стальным черепом на лице это выглядит крайне странно и нелепо, но почему-то это лишь прибавляет девушке шарма. – Так, э-э-э… Что… Она хочет спросить: «Что за дерьмо тут творится?» Она хочет спросить: «Где все?» - Ты мертва, - перебивает ее Энн скучающим голосом, и Кларк пару минут стоит с отвисшей челюстью, а потом заходится смехом, потому что, боги, это так смешно звучит. Будто бы кто-то поверит в это. Рыжая хмыкает, отворачиваясь к экранам, и что-то быстро набирает на плоской клавиатуре, стуча клавишами. – Полное имя? - Кларк Гриффин, - машинально отвечает она, с удивлением глядя на то, как высвечивается ее фотография на экране. Энн щелкает мышкой, тут же тянясь рукой к с тихим свистом заработавшему черному принтеру с непонятной надписью на крышке, и ловит падающую на пол распечатку. – Очень смешно. - Да вроде бы не очень, - не соглашается Энн, наскоро криво расписываясь на бумажке, и отдает лист Кларк в руки. На бумаге – ее имя, фамилия, фотография и краткое досье, которое никаким образом не могло оказаться в базе данных компьютера. Она смотрит на короткое «сожгла триста человек» с горечью на языке, но это больше не задевает ее так сильно – Кларк привыкает к боли в груди. А потом она видит такое же короткое «умерла в…» и снова смеется, потому что это похоже на тупой розыгрыш. Ей хочется выбросить бумажку в мусорку у входа, но вместо этого она аккуратно складывает ее и кладет в карман куртки, надеясь, что парню, который ее отдал, та не пригодится в ближайшем времени. Энн смотрит на нее какие-то несколько мгновений, а потом склоняется к лежащей на столе рации и стучит по ней пальцем: - Попроси своего сменщика спуститься, нужна помощь. Кто-то на том конце связи невнятно бурчит что-то в ответ, но, судя по удовлетворенному лицу рыжей, соглашается – и буквально через пять минут неловкого молчания дверь открывается. Парень, пытающийся защелкнуть замок, стоя к Кларк спиной, среднего роста и у него отросшие темно-каштановые волосы, отброшенные на затылок. А потом он поворачивается, приветливо улыбаясь Энн, и Гриффин смотрит, ни черта не понимая, на своего бывшего, которого убила. Финн красивый. Финн красивее, чем в ее воспоминаниях. Ублюдочно красивый и живой. Почти настоящий. - Очередной сон, - решает Кларк, но Коллинз вдруг как-то очень растерянно пожимает плечами – и щипает ее за плечо, заставляя вскрикнуть от сильной боли. Во сне не бывает больно, думает она, но в происходящее не верит все равно: очень смешно, это же не ад, в самом-то деле. Просто какое-то глупое наваждение, просто очень и очень реалистичное наваждение. Она хочет проснуться, если это сон, но Финн поправляет свои вихрастые волосы и тихо говорит: - Здравствуй, Кларк. *** Это выглядит так, словно ее из жизни выбрасывают в какое-то сюрреалистичное дерьмо, потому что Финн дышит, говорит и чувствует, и сама Гриффин почему-то начинает думать, что это похоже на правду. Они идут по узкой улице, касаясь плечами шершавых стен, и он воодушевленно рассказывает про свой мир, пока Кларк отчаянно пытается не выблевать весь свой пустой желудок себе под ноги. Ей чертовски тошно от одной лишь мысли, что все происходящее действительно может быть правдой, но Финн искренне поддерживает ее: - Тебе просто не повезло, что сегодня Бонни дежурит. Она злится, что ее с патруля до весны сняли. Он осторожно придерживает ее за руку, когда она поскальзывается на тонком льду и едва не впечатывается лицом в столб, но ничего романтического в его жестах нет. Это так странно – видеть мертвого человека рядом с собой и пытаться поверить, что это не галлюцинации, потому что в ее памяти – руки в его крови, нож в его животе, его стеклянные глаза. Финн сейчас улыбается и говорит спокойно, Финн на Земле улыбался ей совсем не так. Это не ее Финн, если он вообще хоть когда-то был ее. - Ты привыкнешь, - говорит он вполголоса. Кларк ему не верит. *** Аня стоит в одной мужской рубашке, старательно пережевывая подгоревшую яичницу, и ее сильное тело просвечивает на фоне окна через мешковатую ткань. У Ани узкие бедра и небольшая грудь, необычно изогнутые ключицы и четко очерченные кости таза, редко встречающиеся у девушек, жилистые руки и широкая нижняя челюсть. Тиа не нравятся мужиковатые девки, но в светловолосой женственность переплетается с мужественностью и, что куда важнее, Аня знает себе цену. - Утро, - невнятно говорит она, стараясь не уронить кусок яичницы себе на грудь, и Тиа автоматически кивает, подвигая ее, чтобы подойти к окну. На улице все так же холодно, от окна довольно сильно дует, но такой контраст от тепла батареи на уровне бедер и тут же прижавшейся к ней Ани сводит Тиа с ума. Они не стоят, как влюбленные милые парочки, пытаясь слиться друг с другом, нет, ладонь светловолосой лежит у нее на животе, но касаются они друг друга только плечами. И этого так достаточно. Они никогда не говорят о прошлом - их миры слишком разные, и, боги, Тиа безумно рада хотя бы тому, что из всех ее дружков здесь оказалась только она сама. Ее сердце уже не тревожит мертвый Ретар, она выбросила его за ненадобностью вместе со способностью сожалеть и любить. Ретар был алчным ублюдком, но ее он любил - он умер ради нее, а она умерла за то, чтобы такие, как они оба, сдохли. Тайн в сердце Ани, наверное, ничуть не меньше. Поэтому Тиф туда и не лезет. Ей нравится то, что Аня не осуждает и не ужасается тому количеству невинных и не очень жертв на ее совести, а она настоящее число и не уточняет. Она даже виноватой, на самом-то деле, себя не считает, ведь она-то боролась за лучшее для своего мира. Другие так не думают, но какое ей дело до того, что думают другие? Нормальные люди с ней бы даже говорить побоялись раньше, но кто она без своего дара? Несчастная девочка, возрастом в несколько веков, с разбитым когда-то сердцем? Она смотрит на поднимающийся от зданий фабрик дым, плотным маревом клубящийся в небе, и зачем-то говорит, чуть повернув голову: - Форт нападет, как только сойдет снег. - Знаю, - шепчет ей в затылок Аня, вжимаясь в нее бедрами, и в голосе ее полно усталости от бесконечных войн, соперничества и смертей. Умирать во второй раз наверняка не хочется, но они умирают - и от старости, и от ран; но Тиа-то уже умирала дважды. Ей не слишком интересно, что будет после очередной смерти. - Им везет в последнее время. Сойдет снег, река разольется - и они снова направят пару караванов к шахтам. Город - богаче и сильнее, но у Форта - выход в море и полное отсутствие хуторов с вампирами и оборотнями под боком. Форт торгует с деревнями под горами, Форт тренирует магов Братства и валькирий, Форт отчаянно пытается выжить, пока Город живет. Может, поэтому Тиф считает, что в открытом столкновении победит именно тот, кто привык выживать. Может, поэтому она сама предпочитает так делать. - Мертвая война, - фыркает Тиа, когда под окнами ровным шагом показательно маршируют зимние егеря. - Мертвецы будут убивать мертвецов. Ее это не пугает. Аню, кажется, тоже. *** - Ты ведь никогда не верила в меня, да? - спрашивает Лекса, глядя в запорошенное снегом окно, когда для того, чтобы отвлечься, они заводят разговор о прошлом. Она не обижается и не пытается устроить разборки, она просто вспоминает то, что могло бы назваться детством, если бы в нем было хоть что-то детское. Аня, кажется, вспоминает тоже, задумчиво крутя светлый локон указательным пальцем и дожевывая жевательную резинку. - Я верила в Луну, - просто отвечает ее наставница, ничуть не смущаясь, и Лекса пожимает плечами: в Луну верили все. Луна была нереальной, Луна была словно из другого мира, Луна целовала ее в губы, бросала в грязь и обещала убить быстро. В детстве Вуд казалось, что та всего лишь играется с ней, сейчас Вуд думает, что никого, несчастнее Луны, она еще не видела. Луне нужен был кто-то. А Лексе просто нравилось целоваться. Это спасло ей жизнь. Если честно, почему-то ей хочется увидеть Луну даже сильнее, чем увидеть Кларк, - просто чтобы извиниться и сказать то, что следовало сказать уже давно. "Ты трусливая псина", - попрощалась она в ночь перед вторым боем, и в ее памяти все еще кровит воспоминание о том, как вздрагивают чужие плечи и как трясется волевой подбородок. Правда в том, что это Лекса - трусливая псина. Найко говорит, что Кларк почти в порядке, но слово почти - понятие растяжимое, а потом Найко говорит, что Луна не в порядке совсем. Два самых ярких человека в ее короткой жизни умирают где-то на Земле от боли и тоски, пока она ничего не может сделать, потому что уже мертва. Она думает: "Боги, пожалуйста, дайте Луне то, что она так заслуживает". - Я видела ее потом, - говорит Аня, вытаскивая из кармана брюк мятую пачку сигарет и зажигалку. - Это был ее выбор. Она единственная из вас стала свободной. - Титус назвал это трусостью, - зачем-то пожимает плечами Лекса, когда светловолосая чиркает зажигалкой и глубоко затягивается. Сладковатый запах дыма расползается по комнате, и Вуд едва сдерживается от того, чтобы закурить тоже. - Титус ошибся. Боялась ты, а не она. - Ты до сих пор считаешь, что она стала бы лучшей Командующей? - она все же берет протянутую пачку, привычно открывая ее зубами и вытягивая пахнущую дорогим табаком сигарету, и Аня со спокойным лицом прикуривает ей от своей. Лекса в Ане уверена - та лгать не будет, и поэтому даже не удивляется, когда наставница соглашается: - Она была сильнее и умнее. Но знаешь, в чем была самая большая несправедливость, Хеда? - М? - табачный дым горчит на языке, и она давится кашлем - светловолосая курит тяжелые сигареты. Лицо у Ани - странно серьезное и недовольное, когда она отвечает после очередной затяжки, смешивая дым со словами: - Черная кровь. Вы все - подростки, которым не повезло родиться особенными. Но это не отменяет того, что вы были тупыми и наивными детьми. Глупые дети, мстящие за разбитое сердце и задетое самолюбие, вот кем вы были. И если Луна смогла это перерасти, то ты так и осталась ребенком, Лекса. Несчастным и одиноким ребенком. Думаю, я ненавидела это. И ты была эгоистом, как и все дети. Они сидят там до самого вечера, препираясь по пустякам, но разговор о том, что было, больше не заходит – они обе, кажется, жалеют, что вообще вспомнили об этом. Она докуривает пачку, небрежно брошенную на колени Аней, и слушает, как та с рычанием выбивает из автомата защитное стекло, явно не волнуясь по поводу того, законно это или нет. Зато так у них появляется пара лишних шоколадок, и Лекса даже думает, что смерть – неплохая штука, если после нее можно есть шоколадные батончики и пить энергетики. Но смерть оставляет Кларк на Земле. И Кларк – одна. *** Она возвращается в квартиру поздней ночью, уставшая и взмокшая, долго развязывая шнурки на высоких тяжелых ботинках, уперевшись лбом в стену и стараясь не упасть. В коридоре пахнет чем-то подгорелым, и Тиф морщится, закрывая лицо ладонью и задевая локтем сырую от снега куртку светловолосой, едва не споткнувшись о ее кроссовки. Она даже тянется к выключателю, чтобы включить свет, но думает, что может разбудить женщину, и почему-то отдергивает руку. Это чертовски непонятно для нее самой – заботиться хотя бы так о ком-то, но Аню будить действительно не хочется. Оказывается, та и так не спит. - Без тебя было так... - Аня молчит, подбирая слова, и Тиа видит, как подрагивают ее бледные губы. У Ани обычно слов много - на каждую колкость свой ответ, но сейчас, кажется, происходит что-то совершенно новое, что-то, чему у Тиа объяснения нет. Ей остается только тупо пялиться на нервно сжатые в кулак ладони женщины и на ее неуверенные движения. - ...холодно. - Двадцать пять мороза, тупица, - привычно отбрыкивается Проклятая, чувствуя, как в груди екает сердце при виде растерянной, только-только проснувшейся Ани, поднявшей голову от подушек, Ани, которая обнимает одеяло и выглядит брошенным щенком. Тиа вообще-то такие не нравятся, но, блять, светловолосая будто теряется в себе прямо сейчас. Она протягивает руку, осторожно касаясь чужой щеки и даже не пытаясь вспомнить, когда вообще в последний раз хотела касаться так кого-то. У светловолосой горячая и сухая кожа, и Тиф зачем-то поглаживает ее скулу большим пальцем, не в силах отойти и оторвать взгляд от спокойных серых глаз. - Ты делаешь меня лучше, - вдруг говорит Аня так искренне, что у Проклятой опять щемит сердце, и отрицание замирает у нее на губах, когда женщина улыбается ей своей невероятной открытой улыбкой. У Ани, кажется, талант разбивать ее душу на осколки такими вот словами, потому что весь трехсотлетний сарказм Тиа испаряется, стоит той сказать что-то подобное. - Вали спать, - справляется она наконец с пересохшим от волнения языком, и в серых глазах напротив мелькает что-то, чему ей никогда не дать определения. Тиа чувствует себя незащищенной.