letter from a star

Красно-синяя чашка с изображением Капитана Америки на одной из сторон и большой звездой на другой опасно кренится на бок. Тэхён перехватывает её едва ли не в последний момент, оставляет подальше от края и, негромко вздохнув, делает ещё попытку: – Открывай ротик, Хансон-а, – он зачерпывает на ложку набухшие в молоке медовые хлопья и подносит её к недовольно поджатым губам мальчика. – Ты должен хорошо кушать, если хочешь вырасти таким же сильным, как и Стив Роджерс. Ребенок кривится в ответ – выходит немного капризно, совсем непривычно и несвойственно для его спокойного и не по годам серьёзного нрава, но Тэхён, если честно, может понять – всю ночь Хансон беспокойно возился, тихо поскуливал то ли из-за разыгравшихся кошмаров, то ли из-за чего-то ещё, что беспрестанно зудело и никак не давало нормально уснуть. Он постоянно просыпался, не позволяя расслабиться или и вовсе отойти от своей кровати, но Тэхён совсем не злится, хотя и сам практически не сомкнул сегодня глаз, и не раздражается, когда в очередной раз мальчик несговорчиво отворачивается от него; он лишь устало прикрывается глаза (буквально на пару коротких мгновений, чуть дольше – непозволительная роскошь) и говорит уже немного строже: – Хансон. Без лишней грубости, но так, чтобы обратить на себя внимание. Тот хохлится, становясь очень похожим на недовольного взъерошенного воробья, смотрит искоса на серьёзное лицо Тэхёна и нехотя открывает рот. Тэхён мягко улыбается, когда мальчишка с под завязку набитыми хлопьями щеками уверенно заявляет: – Хочу быть, как Капитан Америка. И, кажется, тут же забывает про плохое настроение, которое заставляло его капризничать минуту назад, неловко забирая ложку в свои руки. – Я сам. Тэхён любовно треплет его по смоляной макушке и откидывается на спинку стула, вытягивая затёкшие ноги. Как же, чёрт возьми, не хотелось никуда идти. Если бы можно было, Тэхён бы так и просидел добрую половину дня, не шевелясь, а всё остальное время – проспал бы, уткнувшись лицом в подушку. Но. Ему нужно отвести Хансона в детский сад, успеть на пары в университет (и было бы совсем круто вообще не опоздать, как это случается обычно), после этого отработать смену в кафе и не забыть зайти вечером в магазин, прежде чем забрать мальчишку домой, и поэтому времени даже на короткую передышку у Тэхёна нет. Как и выбора. Ощущение этого неискоренимо сидит в нём, снова и снова поднимает каждый день с кровати, заставляет что-то делать, куда-то бежать, пытаться чего-то добиться – Тэхён смотрит на Хансона, по обыкновению занимающегося своими делами, и понимает, что не имеет права отступать назад. Что он не может оступиться и допустить слабину. Что он – не один, теперь у него есть кто-то, о ком необходимо заботиться. И что насыщенно-тёмные и задумчивые глаза с щёточкой непомерно длинных ресниц у этого кого-то – точная копия глаз сестры Тэхёна. (Хансон весь абсолютная копия Нахён) Прошло уже два года с тех пор, как из-за роковой случайности Хансон лишился матери, а Тэхён – любимой старшей сестры, и кажется, что должно было стать легче, что уже стоило бы... смириться? – но воспоминания вспыхивают с новой силой каждый раз, когда мальчик хмурится (делает он это очень выразительно; так же, как и она) или напротив – смеётся так заливисто, что сдержаться от улыбки просто невозможно. Тэхён и не пытается. Лишь обливается изнутри кровью из незарастающей раны и думает о том, что этот небесный ребенок – единственное, что заставляет его держаться на плаву. Крошечный четырёхлетний малыш, который крепко держит его за руку своими маленькими, но очень-очень тёплыми ладошками. И Тэхён вывернется наизнанку, но сделает всё, чтобы радостная улыбка никогда не сходила с припухлых щёк племянника, а рана на его сердце не росла вместе с ним. – Всё, – гордо объявляет Хансон, отодвигая от себя опустевшую тарелку. Задумавшись, Тэхён не сразу соображает, что к чему, но озадаченный взгляд по-птичьи круглых глаз возвращает его к реальности. Он поднимается со стула и, наклонившись к племяннику, вытирает полотенцем с нашитыми утятами его изваськанную мордашку. – Ты вовремя. Нам как раз пора выходить. Хансон снова тут же начинает кукситься и жалобно просит: – Тэтэ, давай останемся сегодня дома? – и смотрит так грустно, что у Тэхёна сердце болезненно сжимается. Потому что он правда очень бы этого хотел. Но. Он достаёт ребёнка из детского стульчика, поднимая на руки, и заглядывает в предательски увлажнившиеся глаза: – Я постараюсь забрать тебя из садика пораньше, и мы вместе вечером посмотрим какой-нибудь мультик, договорились? Хансон крепко обнимает в ответ, понимающе утыкается лицом в изгиб шеи и тихо бормочет: – Тоторо. Ведь он действительно всё понимает.

__

Стрелки резных настенных часов перешагивают трёхчасовую отметку ровно в ту секунду, когда Тэхён влетает в подсобку, на ходу скидывая с себя толстовку и спеша к шкафчику, чтобы переодеться в форму. Торопился изо всех сил, проскакивая пешеходные переходы на красный и лишь каким-то чудом не снеся никого с ног, а всё равно умудрился опоздать. Конечно, пара минут – не критичный предел, а Сокджин, как управляющий и как человек, очень понимающий и лояльный к подобного рода мелочам, но это всё равно не повод постоянно и безнаказанно пользоваться чужой добротой. Тэхён раздражается сам на себя, когда никак не может ровно прикрепить табличку с именем на белую рубашку. Он зачем-то раздражается и на Чимина (за что тут же корит себя), когда тот пытается помочь, но Чимин тоже совсем не глупый, чтобы обижаться на ерунду, и даже не думает бросать что-то колкое в ответ. Вместо этого он прицепляет бейджик на грудь Тэхёна, ладонями разглаживает неровности на ткани и наклоняет голову набок, обеспокоенно спрашивая: – Ты в порядке? – В полном, – отрезает Тэхён, закрывая свой шкафчик. Чимин недоверчиво прищуривается. – Не похоже. Но очевидно, что Тэхён поддерживать разговор не намерен, поэтому и Чимин не настаивает, зная, что дело, в общем-то, крайне бесполезное. Они знакомы уже около пяти лет, и этого времени с абсолютной точностью хватило на то, чтобы Чимин смирился с неразговорчивостью друга, как с тем, что уже вряд ли можно хоть что-то изменить. – Тэ- – Беру на себя левую половину зала, – не дав договорить, обрывает Тэхён и торопливо скрывается за дверью подсобки. Чимину не остаётся ничего другого, кроме как издать тоскливый вздох и выйти следом. // Вскоре к сочувствующим молчаливым вздохам Чимина присоединяется и Сокджин. Заняв свое место за стойкой, окутанный облаком сладко-терпкого кофейного аромата с щепоткой сахарной пудры с горячих кексов, он со стороны наблюдает за происходящим вокруг – на периметре скромной кофейни сосредотачиваются десятки маленьких жизней: за столиком у окна, например, сидят парень с девушкой, она стеснительно отводит взгляд и то и дело убирает за ухо прядь кропотливо закрученных плойкой волос, а он смотрит на её нежную улыбку и украдкой касается ладони. Чуть правее от них деловой мужчина с ноутбуком и двойным американо в большой кружке. На другой стороне уютного зала – компания школьниц, шумная в своей говорливости, но ненадоедливая и по-своему подходящая к этому месту, которое Сокджин трепетно любит всем сердцем, как своё кофейно-ореховое королевство, и к каждому жителю или гостю которого он относится с особым вниманием. И хотя бы поэтому глубокие тёмные синяки под глазами Тэхёна он не заметить попросту не смог бы. Когда Тэхён с блокнотом в руках подходит к стойке, чтобы передать новый заказ, Сокджин так ему об этом и говорит: – Неважно выглядишь. – Очень ценю твои комплименты. В духе несошедшего до конца подросткового бунтарства Тэхён прицокивает языком и садится на краешек высокого стула, переводя дыхание. Складывая чистое белое полотенце уголок к уголку, Сокджин неодобрительно качает головой, но больше ничего не говорит и лишь вскользь предлагает взять на сегодня отгул. Тэхён, конечно же, предсказуемо отказывается. – Не говори ерунды, – отмахивается он и с треском вырывает из блокнота исписанный листок, протягивая бумажку Сокджину: – Чем причитать, лучше приготовь два американо для седьмого столика и амаретто для девятого. Теперь уже очередь Сокджина недовольно цокать языком и закатывать глаза. Тем не менее – работа не ждёт, а долгое ожидание сама по себе крайне неприятная вещь, и он, отодвинув ровную стопку полотенец в сторону, принимается за приготовление напитков. После того, как дымящиеся насыщенным паром чашки опускаются на круглый поднос, а тот – в руки Тэхёна, Сокджин запоздалой мыслью думает, что не нужно было предоставлять выбор. А просто, чёрт возьми, настоять на своём. Потому что в следующее мгновение Тэхён разворачивается, и секундой – долгой, будто в замедленной съёмке – спустя почти весь свежесваренный кофе оказывается на полах бежевого пальто подошедшего к стойке парня. – Ох... - только и срывается с губ Тэхёна. Стоящий неподалёку Чимин прикрывает ладонью рот, тихо выдыхая: – Ё-маё... Сокджин, кажется, на какое-то время и вовсе перестает дышать. Глаза управляющего стекленеют, а лицо приобретает мертвенный оттенок – в его маленьком идеальном королевстве произошла настоящая катастрофа! Потому что огромное неумолимо расползающееся пятно на мягкой ткани по-другому и не назовёшь. В зале повисает концентрированное молчание. Кажется, что еще чуть-чуть – и наэлектризованный воздух рванёт ослепительной вспышкой. Но к всеобщему удивлению (у Сокджина так вообще вся жизнь перед глазами успевает пролететь) парень подушечками пальцев – будто не веря – невесомо прикасается к тёмному пятну и лишь произносит: – Я, конечно, хотел заказать кофе на вынос, но всё-таки в стакане, если можно. Тэхён виновато таращится на кофейную кляксу и опускает взгляд в пол – всегда думается, что хуже уже быть не может, однако. – Мне жаль, – со всей искренностью говорит он. – Правда. Вместе со смятым извинением отмирает и Сокджин. Он тут же хватает полотенце, так вовремя оказавшееся под рукой, и спешит к озадаченному посетителю. – Прошу прощения за этот крайне неловкий инцидент, – тараторит Сокджин, бесполезно, но, тем не менее, с удвоенным усердием промакивая пятно на груди парня. – Кофе за счет заведения, – услужливо обещает он, надеясь хоть как-то сгладить ситуацию. И искоса зыркает на Тэхёна, который словно прирос к полу: – Я же говорил, что тебе лучше пойти домой, – шипит Сокджин. Тэхён уверен: каким бы добрым не был Сокджин, премии за этот месяц он только что успешно лишился. Помощь приходит откуда не ждали. – Ничего страшного, – улыбается обеспокоенному управляющему пострадавший юноша, – всякое бывает. Но от кофе я бы не отказался. – Я сделаю, – виновато подаёт голос Тэхён. – Боже упаси, – ужасается Сокджин. И поворачивает голову, бросая: – Чимин! Тот понимающе и без лишних слов устремляется за стойку: – Уже иду. Что на стакане написать? – спрашивает он, обращаясь к эпицентру всеобщего волнения. – Чонгук. Чимин хихикает: – Я напишу «надеюсь, что оставшийся вечер пройдёт без приключений, Чонгук», – и под нервный взгляд Сокджина от греха подальше прячется за кофе-машиной. Вена на виске Сокджина выразительно пульсирует. Очевидно, ему потребуется некоторое время, чтобы вернуть себе душевное равновесие и умиротворение. Он делает первый шаг на пути к этому, когда, повернувшись, в упор смотрит на Тэхёна и строго велит: – А ты идёшь домой. И это не вопрос. И уходит, не оставляя ни единой возможности для возражений. Тэхён шумно вздыхает. Повисает неловкая тишина, которую выдерживать нет ни сил, ни желания, потому Тэхён смято извиняется ещё раз и уже намеревается исчезнуть из поля зрения изучающих глаз – он даже разворачивается, – как вдруг чувствует едва осязаемое касание к локтю. – Не беспокойся об этом. Тэхён не собирался ни коим образом продлевать эту неловкую встречу, но он понимает, что дико накосячил и разговор поддержать нужно хотя бы из вежливости. Он поворачивает голову, смотря на стоящего перед ним парня, вместе с этим думая над тем, как бы он хотел, чтобы случившийся инцидент был единственным, что его беспокоило бы. – Я оплачу химчистку. И, немного подумав, добавляет: – Чонгук. Тот мотает головой и опускает взгляд на бейджик на рубашке официанта: – В этом нет необходимости. Тэхён. Тэхён не отвечает ничего и очень быстро скрывается за дверью для персонала. Глядя на его удаляющуюся спину, Чонгук ощущает странное чувство, расползающееся по груди вместе с остывшим кофе. // Отойдя от входа на десяток метров, держа перекинутое через руку пальто (на улице оказывается не так уж и прохладно, к слову) и стаканчик с бесплатным кофе, Чонгук зажимает сигарету между губ и несколько раз щёлкает зажигалкой. Он успевает сделать только две затяжки, прежде чем уже знакомый официант выскочит из дверей кафе, избавленный от формы и зябко кутающийся в широкую толстовку. Чонгук, вообще-то, не собирался его дожидаться или – господи, зачем – подходить, или что-то ещё, но... Он выбрасывает недокуренную сигарету в урну и спешно устремляется за парнем. – Эй, подожди! Тэхён останавливается; он почему-то сразу узнаёт голос, хотя слышал его первый – и был уверен, что – последний раз в жизни, и понимает, что обращаются именно к нему. Развернувшись, он сводит брови: – Передумал насчёт химчистки? Чонгук в ответ, кажется, искренне оскорбляется. – Нет. – Что тогда? – резонно спрашивает Тэхён, и только после этого до Чонгука доходит, что он буквально понятия не имеет, зачем пошёл следом. Чонгук невольно подмечает разбитый вид парня, заторможенные, вероятно, от накопившейся усталости движения, рассеянность, нежелание, но вместе с тем вполне осознаёт, что это вряд ли его как-то касается. А лезть в чужие дела Чонгук не привык. И поэтому вместо осевшего на языке чисто человеческого: «Тебе нездоровится? Давай провожу?», он отступает: – Нет, ничего. За их короткое знакомство Тэхён уходит от него уже во второй раз. Укрепляя зудящее в груди Чонгука чувство, что проникло гораздо глубже, чем пятно в плотную ткань кремового пальто.