Выбор и обстоятельства

— Ну, молодежь, пора и на боковую. — Николай Сергеевич зевает и одновременно с Юрой встает из-за стола, чтоб убрать посуду. Они съели едва ли половину от того, чем была уставлена нарядная скатерть, но уже чувствовали себя изможденными. Юра и Бека желают дедушке доброй ночи и удаляются, мягко прикрыв за собой дверь. Плисецкий первым делом идет к оставленному на тумбочке телефону. Он ведь специально его не трогал, но уже девять часов, в конце концов. — Ну что, накидаемся? — вопрошает юноша, снова кладя телефон на место. Срочно, срочно нужно это сделать и забыть к чертям. Отабек медленно переводит взгляд с Юриного лица на потухший экран айфона и подходит ближе. — Ты ждешь от кого-то звонка? — Неа, — Юра прячется от взгляда темных глаз. Приседает на корточки и извлекает из под кровати заветную бутылку. — Давай приступим, сил моих нет! Он протягивает вискарь Беке, тот открывает и просит принести с кухни чашки. Юра заверяет, что чашки нахер не нужны, они могут и из горла дуть. Его друг фыркает, но не перечит. — Ты уже пробовал алкаху? — Я пил "Гараж". Ссанина, конечно, но зашло. — И ничего крепче? Юра задумался. Надо было напиздеть что-нибудь, потому что Бека не должен в нем разочароваться. — Да бля, да! Не вчера родился, ну. "Джек" вот в прошлом году брал себе... Юра молится, чтоб Отабек не спросил кто именно ему эту несуществующую бутылку "Джека" купил, паспорта ведь нет, да и стоит она, прости Господи, двенадцать кусков. — Ну ладно тогда. Они садятся на край кровати и Бека протягивает имениннику вскрытую бутылку. Юра хватает ее и жадно припадает губами к горлу, резко запрокинув голову. Внутри будто начался инквизиторский пожар, он давится, начинает кашлять, стягивая футболку на груди. Он не видит, как Отабек вскакивает и меньше чем через минуту возвращается со стаканом воды, все вокруг плывет, воздуха мало. Ему помогают сесть прямо и подносят к губам стакан. Становится легче. Юра тянется к бутылке снова и снова, по комнате разносится кашель. — Пока хорош. — Бека забирает у него бутылку, но сам к ней не прикасается, а отставляет на пол. Юра понимает, что его с размаху раскусили. Он думал, что если нажрется, то станет все равно, но нет. Обида и стыд перед Бекой стали еще острее. — А дай мне мобилу, она вон там, позади лежит... — Юра указывает на тумбочку и Отабек выполняет просьбу. — Снова нихуя, нихуяшеньки!.. — Плисецкий теперь говорит еще громче и звонче, чем обычно, Бека прикладывает палец к губам. Юра виновато кивает. — Сорян, я не рассчитал... Жду, жду... — Юра демонстрирует экран айфона, и Отабек видит на нем череду уведомлений о сообщениях в разных соц-сетях. — Чего именно ты ждешь? — Мне человек написать должен, но бля, забыл или забил походу. СУКА! — Юра вдруг вскакивает, путается в собственных ногах и опасно шатается. — Кто "сука"? — Бека усаживает его обратно и на этот раз крепко держит за плечи. — Да никто, она не сука, то есть... Я просто с хуя нахуй разговариваю, как ты меня еще терпишь, Бек. — Это твоя возлюбленная девушка? Юра поворачивает голову. Теперь их лица очень близко. — Это моя мама. Может, ему и не следовало этого говорить, но здесь и сейчас так захотелось... — Не виделись мы с ней. Давно. Не созваниваемся, не переписываемся, живет она не Москве и даже не в Питере. Я слабо ебу, где она находится. Лицо ее помню только по фотке десятилетней давности. Мы похожи с ней, она такая же белобрысая. И единственное, что я от нее получаю — это смс-ки на др раз в год. Она их утром шлет, чтоб потом хер забить, но сегодня нихуя вообще. Уже почти девять. Договорил с трудом, глаза и горло что-то жжет, но это уже точно не виски. Вдох-выдох, вдох-выдох. Его подбородок ложится на чужое плечо, спину греют широкие ладони. — А вот теперь скажи мне, Бек. — Срывающимся шепотом Юра тараторит куда-то в шею другу. — Кому я вообще нахер сдался, если родная мать забыла про мой День Рождения? И дело тут не только в этом злополучном празднике, Бека понимает. Юра много лет жил в одиночестве. Взрослые, что смотрели чуть свысока, интересуясь только результатами. Конечно, они его любили. Но понять - это совсем другое дело. Потому что они сами настолько давно через это проходили, что и позабыли каково это. Любимое дело дарит смысл жизни, но взамен и забирает. Одиночество — плата за успех. Чем выше ты поднимаешься, тем больше пустоты вокруг. — Ты мне сдался. У Юры дрожит спина, и Бека не ждет, что тот ему ответит. Пусть просто знает это. — Ты мне тоже сдался. Очень. Юре не так-то просто успокоиться. Он и не замечает, как сильно впивается ногтями в спину Отабека, тот ведь не дергается, не шипит. Ему давно пора смириться с положением вещей. Мама не чувствует в себе сил быть с ним рядом, он давно понял это. Но внутри все равно что-то скребется, что-то кровоточит. Детский эгоизм и жажда внимания? Возможно. Это пройдет с годами. Стоит надеяться. — Твоя мама смотрела все твои выступления. Я в этом даже не сомневаюсь. Да, ее нет рядом и, скорее всего, никогда и не будет. Таковы обстоятельства, таков ее выбор, а он, Юра, очень многого не знает. Он не имеет права ее осуждать. Он просто не может. И это след, который пройдет с ним через всю жизнь. С годами может и притупится, но не исчезнет никогда. Временами будет лучше, временами как сейчас, он от этого никуда не уйдет. Теневая сторона побед и успеха. И тем не менее, рядом идет еще кое-что. Теперь его слушают, говорят на равных. Его понимают, не смеются, не выводят нарочно. Теперь есть Отабек и ему должно стать, нет, уже стало чуточку легче. *** Казах чувствовал, как надувной матрац под ним сдувается. Наверняка поутру проснется на полу. Юра может и предложил бы лечь на кровать, но слишком уж был вымотан вискарем и слезами. Да так и лучше. Внезапно телефон, что лежит рядом с Юрой, вспыхивает, но тот не видит, потому что спит лицом к стенке. Отабек приподнимается на локтях и смотрит на экран. "Юронька, С Днем Рождения! Прости, что поздно пишу, часовые пояса разные." Он бы мог разбудить Юру. Но пусть это счастье останется ему на утро.