«Речь идет о том, что может быть названо принципом падающего домино: если вы выстроите ряд из поставленных вертикально карт домино и уроните первую из них… …то очень быстро упадет и последняя».
Дуайт Дэвид Эйзенхауэр
Почти всю свою жизнь я была никем. Впрочем, о чем это я? Я и сейчас никто — для вас же, например. Но вы же пришли сюда не для того чтобы выслушивать мои жалобы на мое же бренное существование, да? Прекрасно вас понимаю, сама ведь нытиков не особо люблю. А хотите послушать историю? Ну, раз уж пришли, то просто слушайте. Да, это может показаться странным, но определенно не собираюсь сейчас вам давить на жалость, рассказывая о бедной-бедной девочке, потерявшей родителей в автокатастрофе… И прежде, чем вы спросите: да, эта бедная-бедная девочка — я. И да, мои родители погибли в автокатастрофе. Только давайте без этих «прости, мне так жаль, я не знал». Давайте без лицемерия, ладно? Не надо этого. Мне тогда было всего года три, но навидаться я успела многого. Например, как твоему отцу внезапно отрывает руку летящий навстречу грузовик. Как кровь заливает весь салон автомобиля. Как мать с разбитой головой — и все это из-за бракованной подушки безопасности! — смотрит сквозь тебя. Как огромный осколок стекла торчит у нее из глазницы. А ты все кричишь, пытаешься дозваться до них, льешь слезы и не понимаешь — почему они не открывают глаза, почему они не слышат меня, мама, мне страшно, почему вы не дышите, папа, почему все вокруг красное, почему они такие холодные, я не хочу, не хочу, не хочу, я не хочу умирать! Не знаю, как я тогда выжила. Наверное, спасло то, что сидела я сзади, как обычно баловалась с ремнем безопасности и, когда отец вдруг затормозил, упала на пол автомобиля, чуть ли не под сидение. Но уж тем более я без понятия, что было бы лучше в моем случае: пресловутая жизнь в дрянном приюте или смерть там, в искореженном автомобиле, рядом с родителями. Может быть, именно смерть. Но так или иначе, бедная-бедная девочка попала в приют. Хотя раньше я имела имя, имела значимость хоть для кого-то, хоть для мамы и папы, которых я уже совсем не помню, но там… там я впервые стала никем. И я не хочу это вспоминать. Потому что это самое первое место, которое я возненавидела всем сердцем. И я чертовки рада, что, в конце концов, свалила оттуда. Сейчас вы, наверное, скажете: «Да как же ты можешь так говорить? Тебя взяли к себе, отогрели и воспитали, будь признательна хотя бы за это!» И тогда я вам отвечу, что вы конченые идиоты и блеете, как овцы. Нет, ну как бы вы стали себя вести, если бы прожили восемь дерьмовых лет впроголодь, с регулярными побоями от горячо любимых «братьев» и «сестер», с гребанным «горячая вода только в субботу!» и только в тазике, а еще с этим сраным «иди отсюда, уродина недобитая» и «как хорошо было бы, чтоб ты сдохла»? Как бы вы тогда заговорили, а?! Вот и я о том же. Но, должна признать, жизнь в приюте меня многому научила. Например, как быть незаметной для всех окружающих, как стащить кошелек у какого-нибудь зеваки или особо чванливой дамы. Или как выклянчить в прохожего немного денег, ведь «я такая бедная-бедная, потерялась в большом городе, мама и папа уехали, меня забыли, а денег на автобус не хватает». Или как потом свалить подальше, если вдруг кто-то заметит, что на прилавке каким-то странным образом не хватает продуктов. Кто бы мог подумать, что взрослые дядьки-легавые не смогут угнаться за какой-то малолетней пигалицей? Эх, паркур, любовь моя на века! Ах да, чуть не забыла. Это все спасибо тому парню, очень любившему сигать по крышам по ночам. Мы случайно встретились. Ну-у-у, ладно, как случайно… Я у него кошелек своровала и дала деру по переулкам, а он меня поймал. Быстро, учитывая то, что раньше меня, если уж и ловили, то только минут за пять-десять и не в одиночку, а с полицией. Этот же догнал меньше, чем за минуту. Выпрыгнул из-за мусорного бака прямо передо мной, словно из неоткуда взялся. Я тогда перепугалась до усрачки, думала, что все, сейчас точно сгину. А он кошелек забрал у меня, спросил еще так, типа «чему тебя родители учили, если ты у прохожих кошельки воруешь»? Я ему и рассказала, что да как. Он был первым, кто меня выслушал. Не перебивал, не спрашивал, просто слушал. А потом отдал мне все деньги из кошелька. Сказал: «Тебе нужнее». И не знаю, как, но у меня вышло уговорить его, чтоб он научил меня паркуру. Ну, а что? Вдруг понадобится! На самом деле, он тоже был не таким уж добропорядочным гражданином. Таких обычно называют вандалами. Но, как по мне, так он просто любил делать жизнь других людей ярче, разрисовывая серые бетонные стены живыми красками. Страсть к художеству и умение рисовать передал мне тоже он. А еще мы оба любили высоту. Бывало, залезали глубокой ночью на крышу какой-нибудь многоэтажки и смотрели на город. И я ведь раньше никогда не думала, что это дерьмовое место и эта дерьмовая планета могут быть такими… прекрасными. Он звал меня своей сестренкой. Думаю, в какой-то степени он любил меня… и я его любила. Как старшего брата. Он научил меня доверию, научил жизни, напомнил, что значит слово «семья». И за это я ему безмерно благодарна. Только вот он вдруг исчез. Просто растворился, будто его и не было никогда. Я сначала долго думала, что он бросил меня, что решил вдруг, зачем ему водиться с какой-то вшивой малолеткой! И только потом я узнала, что он умер. Какой-то ублюдок всадил ему нож прямо в сердце — и все из-за чего? Из-за какой-то пары баксов… Тогда я научилась еще кое-чему. Все, кому я хоть как-то небезразлична, когда-нибудь умрут. И я вновь останусь одна. После смерти единственного человека, которого я могла назвать братом, меня внезапно решили удочерить. Нет, ну представляете, да? Просто внезапно объявилась одна семейная парочка, яро желающая приютить и воспитать какую-нибудь бедную-бедную девочку. И этой бедной-бедной девочкой вновь оказалась я. Сначала все было просто прекрасно. Меня перевезли в другую часть города и поселили в добротной квартире. Да что там, мне, девчонке из какого-то приюта, эта квартира показалась царскими хоромами. А еще мне выделили собственную комнату — и это было просто невероятно после тех долбанных «казарм» с кроватями-двухэтажками! Меня приняли в школу, и я стала по настоящему учиться, как все нормальные одиннадцатилетние дети: ходила на уроки, общалась с одноклассниками, иногда слушалась учителей, учила домашние задания, но, конечно же, без фанатизма. Иногда, правда, по вечерам сбегала тайком на крыши полюбоваться на город, как бывало раньше, но никогда долго не засиживалась, чтобы приемные не волновались. В кой-то веки я подумала, что все теперь будет хорошо… Однако спустя, кажется, три года мой приемный отец потерял работу из-за какой-то неувязки в бумагах. А работа у него была хоть и сидячая, но очень ответственная и прибыльная. Семья постепенно скатилась в долги, суд с компанией не принес плодов, кредиторы уже пытались отобрать квартиру… и от всей этой безысходности отец начал пить. Из-за этого надо мной начали издеваться, типа «вот она, алкоголичка нарисовалась». А я посылала их на хер или, если кто-то пытался в драку полезть, так сразу же ломала кому-нибудь особо одаренному нос. Или ставила фингал под глаз. Или под оба глаза. За это на меня несколько раз писали докладную, мать вызывали к директору. Меня из-за этих ублюдков доморощенных даже хотели исключить! И по хрену, что не я первая начинала! Не я говорила им, что ты на помойке вырос, что, ясен пень, у тебя нормальной семьи никогда в жизни не будет! Что будут у тебя там в семье одни пьяницы! Что ты потом сам пьяницей станешь и будешь где-то в подворотне продажной шлюхой работать! Это не я говорила, а им до этого вообще никакого дела! Ублюдки. Жалобы на меня не переставали иссякать. Нервы сдавали у всех. Приемные родители начали постоянно ругаться, орать друг на друга… Конечно, они и раньше ссорились, как это бывает в обычных семьях, но не так часто и не так сильно. И раньше у них никогда не доходило дело до драк. Вернее даже не драк, а каких-то избиений! От пьяного в стельку и очень, черт побери, злого отца доставалось как матери, так и мне, если имела глупости влезть или попасться под горячую руку. Помню, как сидела у себя в комнате, в углу, забившись под кровать, и плакала. А за запертой дверью орали друг на друга родители… Так было постоянно. Каждый чертов день каждой чертовой недели отмечался на коже цветущими синяками, которые приходилось постоянно прятать. Из-за долгов еды было у нас мало, и я снова начала воровать у прохожих на улице. Иногда меня ловили, везли в отделение, ругали, накладывали штраф и потом выдавали родителям. Они снова ругали. Потом сами ругались до сорванных голосов и новых синяков. А я стала уходить от них в заброшенные дома, лазила на крыши. Ночевала там. А потом шла в школу, возвращалась домой — и все начиналось заново… И так теперь проходило все мое дерьмовое существование. Почти, как во время жизни в приюте, хе. Правда, однажды, все, вроде бы, стало налаживаться. И началось все с того, что моя приемная мать вдруг сообщила, что у меня будет братик или сестричка. Отец... словно ожил. До этого ходил как неупокоенный мертвец, зомби или призрак, а тут вдруг расцвел, пить бросил, вновь начал пытаться найти работу и расплатиться с кредиторами. Мать тоже была на седьмом небе от счастья. Я обрела смысл возвращаться домой. Кстати, еще немного о «возвращаться домой»… До сих пор помню: однажды на радостях, что все в семье стало налаживаться, (или из-за того, что я слишком часто уходила из дома, не знаю) мать подарила мне диск. Да, он был дешевенький, как и все, что тогда меня окружало. А еще на нем были мультики. Ха-ха, мультики! Для пятнадцатилетней девчонки! Нет, ну серьезно? Если честно, я тогда очень… как бы сказать… скептически, во! Я тогда скептически отнеслась к такому подарку. И очень зря, как потом оказалось. И там, кстати, были не просто мультики, а настоящий мультсериал, да-да. Это был диск с названием «Трансформеры: Прайм»... Ха, конечно, я и раньше видывала фильмы про них, но никогда ими особо не восхищалась. А тут… Не знаю, что на меня нашло. Я сначала решила просто от скуки посмотреть, а засела за монитором чуть ли не на весь день, даже за временем не следила. А еще могла вскочить вдруг ни с того, ни с чего и закричать не своим голосом: «Да куда, куда же ты бьешь-то, придурок?! Левой, левой его!» Аха-ха-ха! Ха... Что-то я сейчас реально заорала не своим голосом. Я реально переживала. Каждую серию пересматривала потом по сотне раз и, главное, они мне не надоедали. Все это было… так невероятно! Эти самые «Трансформеры» стали для меня той малой отрадой в жизни, которая необходима каждому человеку, чтобы окончательно не рехнуться или не сброситься от безнадёги с крыши. Хе. Да-м, вот это я философию залепила, ничего не скажешь. Ну да ладно. В общем, бедная-бедная девочка вдруг обрела смысл жить. И прежде, чем вы снова спросите: да, я и вправду думала спрыгнуть с крыши. И вообще, скажите мне, кто вообще никогда в этом мире не задумывался о суициде? Все о нем задумывались когда-либо. Вот и я задумалась — и не стала делать шаг вперёд. Но мы сейчас не об этом говорим, да? В целом, все у нас стало просто зашибись… Да только вот у моей приемной матери случился выкидыш. На третьем месяце. Из-за побоев отца — спустя столько времени он снова напился. И это стало последней каплей. Помню, как мать без сознания и в крови увозили на скорой. А на следующий день в палате отец стоял перед ее кроватью на коленях и рыдал, просил прощения за все, что сделал… Она не смогла больше так жить. Просто в один день собрала все свои вещи и ушла. Хотела забрать меня с собой, чтобы увезти к своим родителям в другой город, но приемный отец буквально вырвал меня у нее. Снова крики, скандал… Моя приемная мать проклинала отца, обещала позвонить в службу опеки и все равно забрать меня. А он снова ударил ее — по лицу. Не смотря на то, что обещал больше к ней и пальцем не прикасаться. Она ушла, не проронив ни слова. Даже не взглянула ни на него, ни на меня. Дверь захлопнулась за ее спиной. И я больше никогда ее не видела. В тот же день отец напился вдребезги. Снова. Я чудом не попалась ему под руку: он так и уснул под запертой дверью, так как просто не смог ее выломать. Рвал и метал, орал не своим голосом, рыдал, бился в стены — а я сидела, забившись в угол, всю ночь и ни разу не сомкнула глаз, смотря на эту долбанную дверь. Не было даже сил звать на помощь. Все равно никто не услышит. Все равно никто не придет. Это было кошмарно… Не помню, сколько времени я провела вот так, в компании обезумевшего отца-алкоголика, боясь выйти даже за едой. Пускай он не был мне родным. Пускай оба родителя были мне не родными. Но они были моими матерью и отцом, и я… мне было до одури страшно видеть отца таким. С бессмысленными глазами. С избитыми в кровь кулаками. А, знаете, слова матери оказались правдивыми — отчасти. Пришли органы опеки, как я поняла, с твердым намерением забрать меня обратно в приют. Я не хотела туда. Черт, да я была готова умереть, лишь бы не возвращаться обратно! Но и оставаться я уже не могла… Поэтому я решилась на побег, пока пришедшие из опеки люди добивались хоть одной внятной мысли от разбитого и пустого человека, некогда заменяющего мне родного отца. Помню, я снова заперла дверь в комнате, собрала рюкзак и вылезла через окно. Наша квартира была на шестом этаже, в мою комнату уже ломились… Мне было страшно, реально страшно. Конечно, я не в первый раз выбиралась из окна в комнате, но все же я даже не знаю, что меня пугало больше всего: то, что я могу слегкостью разбиться, или то, что меня могут поймать. Кажется, в конечном счете мою бедную дверь все же выбили... Потому что я вдруг заметила, как в открытое мной окно высунулась голова какого-то мужчины, видно, как раз из опеки. Он звал меня обратно внутрь, ха! А сам-то как побаивался даже высовывать голову, все вниз косился! Я же для себя все решила и не собиралась возвращаться. Только не обратно. Поэтому я, не сказав ни слова, сделала шаг в сторону, вдоль стены, по парапету. Помню, как человек из опеки вдруг закричал, как из-под ног ушла земля, а тело словно провалилось в пустоту. Я не сразу поняла, что произошло, просто сердце вдруг допрыгнуло до самого горла. Я не успела даже закричать, не то, чтобы ухватиться за что-то. Я летела вниз. Наверное, так себя чувствуют выпавшие из гнезда птенцы?..