Принцип домино

      В какой-то миг все вокруг меня сменилось темнотой. Не было никаких зовущих за собой голосов, никакого света в конце тоннеля. Не было ничего из всего, о чем когда-либо рассказывали люди.       Темнота. Тишина. И больше ничего.       Где я?       Чувствовала я себя как-то… странно. Ни боли, ни страха. Только непонятное чувство просто мертвецкого спокойствия. Меня совсем не волновало, почему я здесь, в этой тьме, и что вообще тут делаю. Такое ощущение, будто чувств у меня вообще никогда не существовало…       И тут я вдруг вспомнила все, что было: быстро проносящиеся мимо окна, крики незнакомого мне мужчины, бьющий в лицо ветер, приближающийся грязный асфальт…       Точно. Я упала. С шестого этажа.       Только мне было откровенно плевать. Ну да, я, должно быть, уже мертва и лечу прямехонько в ад или на небеса — если они, конечно, существуют. Какая вообще разница-то? Все равно меня ничего не держало. Ни учеба, ни родители. А в тот долбанный приют я бы и под страхом смерти не вернулась.       Хе, под страхом смерти… Глупости это все, раз я уже умерла.       Было, правда, немного смешно и грустно, что я так глупо навернулась и вдруг стала лепешкой. Испачкала асфальт, людям работы добавила. Наверно, крови много было… Но хотя бы умерла мгновенно, что уж тут, раз даже приземления не почувствовала.       А еще очень жаль, что я так и не увидела последний сезон моих любимых «Трансформеров»… А я ведь даже денег накопила, чтобы новый диск купить. Буквально завтра собиралась сходить в киоск! Вот что за несправедливость, а?       И все вокруг так тихо, так спокойно… Да и я прямо как Саундвейв, ха.       Вроде бы я должна сейчас размышлять о своих грехах, как великий мученик. Вспоминать все нанесенные обиды, все фингалы и все сломаные носы одноклассников, все стащенные и выклянченые у прохожих деньги, каждое не купленное яблочко с прилавка. Может быть, я должна была думать о моих погибших родителях и названном старшем брате, радоваться скорой с ними встрече…       Только вот какого хрена я сидела тогда над этим адским конспектом по физике?! Ох, а сколько мне эта физика высосала крови и испортила мозгов, словами не передать! А физик-то наш? Надеюсь, на том свете я его никогда не встречу… Ха, представляю нашего мистера Дженкинса с нимбом над головой да еще и читающего мне нотации типа: «Ну и что, что была мертва? Конспект могла бы и на небесах мне отдать!»       Какой-то бред лезет в голову…       И эту же самую голову в этот же миг пронзила тупая боль. Как от удара кирпичом по затылку, ей богу. Мертвецкая тишина вокруг начала звенеть, как разбившееся стекло, а я, кажется, услышала чей-то мученический стон. Сильно болел копчик. А еще, по-моему, я лежала на спине. Хотя падала-то лицом вниз.       Открыть глаза было чертовки тяжело, словно кто-то веки суперклеем смазал. Перед зрачками все плыло, кажется, даже слезы текли. Однако мне все же удалось понять одну существенную вещь.       Люди. Вокруг меня были люди. А еще эти люди что-то друг другу говорили, но я почему-то не слышала ни звука, только этот долбанный звон в ушах. Голова не хотела думать, извилины не шевелились, и я просто смотрела ввысь сквозь всю эту топу зевак. Ну и чего вам всем надо? Подумаешь, лежу. Посмотрели бы лучше, какое же прекрасное голубое небо с легкими перистыми облачками да размытой полосочкой от проносящегося реактивного самолета… Просто загляденье.       Но прекрасное чувство тишины и блаженства постепенно начало сходить на нет, а чьи-то взволнованные голоса начали резать мне слух.       — Кто-нибудь, вызовите скорую!       — Что ты сделал, Шон?!       — А она вообще жива?..       И на фоне всей этой какафонии чуть ли не плакала какая-то девочка с выбеленными волосами. Она сидела рядышком на коленках, смотрела заплаканными глазенками прямо на меня и все надрывалась:       — Мико! Мико! Очнись, Мико!       Мико… Что-то знакомо звучит… Блин, не могу вспомнить.       Да и не до вспоминания мне было, мягко говоря. Кто-то из людей поднял мою безвольную тушку, поставив на ноги. Я же чуть снова не легла пластом на теплую земельку. Плевать, что могу разбить себе нос или окончательно отбить затылок! И я бы просто грохнулась, если бы меня снова не подхватили под руки и не повели куда-то. Вернее, меня не повели, а буквально потащили, потому что тело не слушалось меня совершенно. В ноги вместо костей словно напихали вату, а рук так я вообще не чувствовала. Да и мир вокруг был каким-то тормознутым, словно в замедленной съемке.       А еще ну очень хотелоcь лечь и просто лежать бревном. Не вставая примерно в ближайшую вечность…       Кажется, в конечном счете, я вырубилась, так как очнулась уже на кушетке в белой больничной комнате. Мамочки, как же мне было хреново… Копчик болит, затылок раскалывается, слабость во всем теле, да еще и этот запах медицинского спирта и лекарств — аж мутит… Сразу вспоминаются доктора и шприцы с огромными иглами, как я несколько раз вот так же просыпалась среди медсестер вся в синяках и ссадинах, как меня навещала мать и сидела рядышком, поглаживая по голове…       И как я оказалась в больнице? Я ведь этого совсем не помню.       Стоп. Почему я вообще в больнице?!       Вот сейчас мне реально стало страшно. Я даже на кушетке подскочила — и тут же мозги словно взорвались, перед глазами все полетело куда-то в сторону, меня чуть не вырвало, еле сдержалась. Я ведь говорила, что мне было хреново? Так вот все стало настолько хреновей, что я, кажется, на пару секунд опять потеряла сознание. Иначе как объяснить то, что все вокруг потемнело, а я даже не заметила, как снова упала больной головой на подушку?       В общем, я осталась лежать, как лежала. Даже повернуться на бок с затекшей спины не получилось — из-за любого движения меня откровенно тошнило. Было страшно, до одури страшно. Вдруг я просто потеряла сознание от удара? Вдруг меня успели доставить в больницу, пока не померла? Реанимировали? Положили в палату? Черт, я не хотела обратно в приют, просто не хотела к этим демонам, зовущим себя людьми! От одной только мысли о приюте сердце колошматило, как ненормальное, кровь стучала в висках, зрение как будто застилал туман. Кажется, это были слезы… Да лучше было бы, чтобы я убилась сразу же, еще в машине!       От переизбытка чувств, я даже двинула рукой по кровати, давясь слезами. Черт!       Так, все! Хватит наматывать сопли на кулак, как последняя дура! А ну успокоилась и взяла себя в руки!       Так, милая, давай-ка — вдох… и выдох. Вдох… и выдох. Представь себе крыши, темное ночное небо, тысячи огней, ветер свободы… Я всегда успокаивалась, думая о том, как красив этот прогнивший мир с высоты птичьего полета. Кажется, это сработало и сейчас, но все равно меня еще потряхивало. Однако я уже могла думать без истерики. Ох, как же иногда меня бесит это все…       Но оставим пустые думы на потом. Сейчас было важно понять, почему я до сих пор находилась на этом свете, прикованной к больничной койке. И знаете, вот только сейчас я поняла, что если я падала лицом на асфальт с шестого этажа, то от этого самого лица ничегошеньки не осталось бы. Ну, или бы я сейчас лежала забинтованной по уши и не могла бы даже глаз открыть, не то, чтобы вскочить вдруг с кровати. Но бинтов на мне не было от слова «совсем». Не было ощущения, словно мне наждачкой стерли всю рожу. Да и почти все кости чувствовались целыми, конечно, кроме бедного затылка, по тем же ощущениям словно поздоровавшегося с кирпичом.       Бред какой-то получался. Все кости целы, лицо в порядке, да и я, в общем-то, вполне себе жива и здорова. Блин, да после падения с шестого, мать его за ногу, этажа я бы не могла похвастаться одной только мигренью и болью в копчике!       Что-то тут не так.       Вдруг мои размышления о смысле жизни прервала вошедшая в палату женщина в белом халате, читающая на ходу какую-то карточку или историю болезни — никогда не разбиралась в подобном, но неважно… Видать, это была медсестра. Черные волосы, собранные в хвост, приятное лицо, сине-голубые глаза. Она определенно кого-то мне напоминала, но я никак не могла вспомнить, кого именно…       В конце концов, эта самая медсестра заметила, что я больше не валяюсь вареным овощем, а вполне осознанно рассматриваю ее.       — О, ты уже очнулась? — спросила она и подошла к койке. — Как твое самочувствие?       Вы себе даже не представляете, как мне было тяжело не то, чтобы сказать что-то нормальное, но хотя бы промычать в ответ! Во рту была какая-то каша, язык заплетался и все норовил стать прикушенным. Никогда еще не чувствовала себя так отстойно…       Медсестра же, заметив мои жалкие потуги, чуть нахмурилась, без лишних слов поставила градусник, послушала сердце, начала мерить давление. Ну, спасибо ей хотя бы за то, что не начала жалеть меня, бедную-бедную девочку, как могли бы некоторые. Что угодно, но только не жалость — терпеть ее не могу, особенно от тех, кто только и умеет говорить, как им жаль.       Взяв градусник обратно, медсестра удовлетворенно кивнула сама себе — видать, температуры нет — и сдалала несколько заметок в свою… хрен знает, что это такое. Меня же мучил один вопрос, и собрав всю свою волю в кулак, я открыла рот, чтобы спросить:       — А это… нормально, что у меня… голова раскалывается?       Удивлюсь, если эта женщина хоть слово расслышала, ведь я сама нихрена не разобрала, что сказала…       Но, к моему удивлению, она все хорошо поняла. Похоже, профессия и опыт сказываются.       — Да, вполне нормально. В этом нет ничего сверхъестественного после такого сильного удара затылком, да еще и об бордюр… — Медсестру передернуло, и она тряхнула головой, словно пытаясь отогнать о себя какие-то мысли. — Тебе повезло, что ты отделалась только сотрясением мозга и синяками. Зато в следующий раз, когда будешь вставать на скейтборд, надеюсь ты все же наденешь шлем, — в ее голосе скользнули строгие нотки.       Ей богу, только вот нотаций не надо, словно маленького ребенка поучает. Хотя я же и так ребенок…       Нет, стойте, подождите-ка! Как это я могла упасть со скейтборда, если я упала с шестого этажа собственного дома? Я что, чего-то не понимаю? Да, пускай отделалась без переломов, пускай одной головной болью, но я же помню, как все было! Черт, я же падала прямиком на дорогу. Как птенец из гнезда…       Блин, да это уже ни в какие ворота не лезет! Остается одно — либо я сошла с ума, либо этот долбанутый мир.       — Приподнимись-ка немного, — сказала вдруг медсестра, вновь вырывая меня из прострации, и взбила мою несколько слежавшуюся подушку. — Вот так-то лучше… Кстати, к тебе час назад пришли посетители. Вставать тебе все равно еще не рекомендуется, но если ты хочешь, то они могут прийти к тебе в палату.       Я вздохнула и прикрыла глаза, вновь откинувшись на подушку. Если бы мне сказали, что это мои приемные родители, я бы послала их к черту… и докторов, и родителей, а особенно отца. Не хотела я его видеть снова в слезах, на коленях, таким жалким, что аж отвращение берет. Но этот скейтборд и намечающаяся огромная шишка… В этом всем определенно было что-то не так. Совсем не так.       Так что лучше скорей разобраться со всем — и чем быстрее, тем лучше!       — Hai, shite kudasai… — тихо ответила я. И только потом заметила, что женщина посмотрела на меня ну очень странно, словно я сморозила чушь. И только после этого поняла, что вообще ничего не поняла. Из своих же слов.       Стоп. Что я только что сказала?       — Это можно расценивать как «да»? — немного непонимающе спросила медсестра, изогнув черную бровь.       Помолчав, я все же кивнула в знак согласия, но не решилась открыть лишний раз рот — вдруг вместо нормальных слов опять начну нести какую-то несусветную хрень?       Медсестра лишь пожала плечами и вышла. Полупрозрачная дверь закрылась, в коридоре послышались звонкое удаляющееся цоканье каблучков. И как я ее не заметила, когда она подходила к моей палате? Похоже, нервишки совсем расшатались… Впрочем, не удивительно: после таких приключений у кого угодно нервы сдавать будут.       Все то время, пока я ждала прихода так называемых «посетителей», я просто лежала и смотрела то в потолок, то в большое панорамное окно слева от кровати. Небо. Прекрасное, пронзительно-голубое, такое манящее и полное свободы от всей этой житейской кутерьмы…       Мой брат часто повторял: «Этот мир намного больше, чем кажется — нужно лишь открыть глаза и вглядеться в него». Тогда я была мелкой и совсем не понимала смыла этих слов. А ведь он был прав. Боже, как же редко люди отрывают свой взгляд от земли и все бегут куда-то, спешат почем зря! А ведь стоит же остановиться всего лишь на пару мгновений, посмотреть вокруг себя — и ты поймешь, что жизнь не ограничивается работой, серыми городскими улицами и подворотнями. Она безгранична и прекрасна даже тогда, когда кажется, что ничто не может быть хуже ее.       И вот сейчас я смотрю на небо и жалею, что очень часто забываю, чему учил меня брат.       Пару раз мимо двери кто-то проходил, но, похоже, это был медперсонал, шедший куда-то по своим делам, совершенно со мной не связанным. Когда же в коридоре послышалось знакомое цоканье каблучков, я заерзала на месте и в нетерпении уставилась на дверь. Теперь, когда я спокойно полежала, было уже не так хреново при резких поворотах головы, но все же еще немного мутило, а перед глазами размывалось.       Наконец, шаги затихли около порога, сквозь полупрозрачное стекло было видно белый халат медсестры и чье-то зеленое платье (почему-то я была уверена, что это именно платье). Дверь открылась, и в палату вошла сначала светловолосая миловидная женщина под тридцать пять и правда в кокетливом зелёном платьице, а за ней — довольно благовидный мужчина примерно сорока лет с очками, делавшими его похожим на кандидата какой-то науки. В общем, самая обыкновенная семейная парочка, раньше и мои приемные такими были.       Память услужливо подсказала имена этих двух: Мэри и Пит О’Коннел. А вот то, откуда я вообще их знаю, я так и не поняла, но твердо при этом была уверена, что сейчас будет еще то представление. Одна мысль о занудных лекциях Пита вселяла непреодолимое раздражение — уж он обязательно заведет свою волынку о моей «подростковой легкомысленности» и «всяком отсутствии ответственности». А еще ведь Мэри со своим чрезмерным вниманием снова пристанет так, что потом фиг отцепишься...       Что происходит, в конце концов? Откуда я все это знаю?       Тем более, мне кажется, что их так же где-то уже видела. Как и эту черноволосую медсестру.       Вот знакомые мне люди, которых я впервые в жизни вижу, подошли поближе к кушетке. Пит, поправив свои очки, очень строго глянул на меня. Ну все, началось...       — Тебе несомненно придется объясниться, юная леди, почему нам вдруг звонят с твоего телефона и говорят, что ты находишься в больнице!       — Пит, не сейчас, — вдруг шикнула на мужа обычно покладистая Мэри, чем меня приятно удивила. Однако радоваться я начала слишком рано так как Мэри тут же переключилась на меня, воскликнув: — Как ты, милая? Доктор сказал, ты так сильно ударилась головой, что даже потеряла сознание! Ах, мы очень волновались за тебя, Мико!..       Мико… Кажется, меня же так уже звала та белобрысая девчонка — не помню имя — когда я только-только очнулась после падения…       И тут, пока Мэри взволнованно щебетала, сев на краешек койки, в моей тормознутой голове что-то щелкнуло.       Нет. Этого быть не может. Это же бред, полный бред, очень странный сон. Черт, не надо было столько сидеть за «Трансформерами», а то уже такой сдвиг по фазе наметился, что хоть стой, хоть падай... Нужно просто закрыть глаза, подумать о хорошем, открыть их и посмотреть на свою заваленную всяким хламом комнату. А это — всего лишь плод воображения. Подумаешь, чего только человеку не привидится из-за стресса!       Однако реальность в лице знакомых и в то же время совершенно неизвестных мне людей упорно твердила, что ничто из этого совсем не похоже на вымысел. Ни стоящие около кровати «приемные родители» знаменитой Накадаи, ни эта медсестра, которая была той самой Джун, матерью небезызвестного Джека Дарби. И, главное, все они были свято уверены, что Мико Накадаи — это я!       Почему я? И как, черт возьми, могло это получиться? КАК?       Похоже, лицо у меня сделалось совсем растерянным и непонимающим. И Мэри быстренько заметила эту перемену. Взяла меня за руку, отчего я вновь очнулась, и тихо сказала:       — Мико, ты очень нас испугала. Конечно, мы не твои родители, но ведь мы обещали заботиться о тебе, как о собственной дочери. Как мы потом будем смотреть твоим маме и папе в глаза, если с тобой что-нибудь случится? Мы не собираемся следить за тобой или опекать черсчур сильно, ты ведь уже достаточно взрослая, чтобы суметь о себе позаботиться. Просто... давай, ты будешь осторожней, хорошо?       Не найдя лучшего варианта, я кивнула и устало откинулась на подушку, прикрыв глаза.       — Мистер и миссис О’Коннел, — тут же заговорила внимательная Джун, — завтра вы можете еще раз навестить мисс Накадаи, и дежурный врач сообщит вам, может ли она отправиться домой на долечивание или ей будет лучше остаться под присмотром в больнице. Но это все завтра, а сейчас ей лучше побыть в тишине и спокойствии. Как ни надейся на чудо, а сотрясение мозга третьей степени не исчезнет, если не соблюдать рекомендованный режим.       — Если так надо, — вздохнул Пит, — то так уж и быть. Мико, тебе завтра что-нибудь принести? Мандаринов? Или, может, твоих любимых роллов? Ей же можно?       — Да, конечно, — кивнула Джун.       — Ну что, Мико? — обратилась когда мне Мэри, дружелюбно улыбнувшись. — Хочешь, чтобы мы что-нибудь привезли тебе?       Я снова кивнула. Нет, уж чего, а роллы я не очень хотела, но шок ещё не до конца сошёл. И кивала я на автомате, думая о совершенно других вещах.       Интересно, а на каком я сейчас этаже? Очень далеко от земли?..       Задумавшись над такими важными вопросами бытия, я даже не заметила, как, поцеловав напоследок в холодный лоб, Мэри пригласила мои растопыренные волосы. После чего они с Питом попрощались и вышли из палаты. Но Джун, уже выходя за дверь вслед за ними, вдруг остановилась и посмотрела на меня так выразительно, словно мигом прочитала все мысли, крутящиеся в моей больной голове. У меня от ее взгляда аж по спине холодок пробежал, честное слово.       Сбегать перехотелось мгновенно.       Но вот дверь, наконец, закрылась за спиной миссис Дарби, и я вздохнула с облегчением, закрывая глаза. Волной накатила усталость, словно я пробежала десятикилометровый забег. На время. Веки слипались, глаза болели, тело ныло, в голове стояла невообразимая каша. Я зевнула, чуть не вывернув челюсть — очень хотелось спать...       Что самое странное, я вновь стала спокойной, как удав. Может быть, у моего воспалённого мозга сработал предохранитель, чтобы, не дай Бог, я окончательно не тронулась? Не знаю, в чем дело, но действительность перестала меня пугать, скорее, мне вдруг стало плевать на весь этот бред. Сейчас меня волновал только долгожданный сон и божественно-мягкая подушка под гулящей головой...       «Ну здравствуй, дивный новый мир...» — напоследок подумалось моему воспаленному мозгу, и я усмехнулась собственным мыслям сквозь накатившую валом дрему.       После чего уснула крепким и беспробудным сном.