Защитник для бога

Он помнил эту сырость. Этот холод. Размытые очертания чёрных островов приобрели резкость. Корво попытался подняться, но рухнул опять в приступе раздирающей боли. К горлу подступила тошнота. Ветер двигал литые матовые камни по воздуху над головой Аттано, мимо проплывали киты. Их вид напомнил, как он тут оказался. Стоило поднять голову, чтобы вновь убедиться, что нет в его жизни ничего случайного: посреди острова стоял стол, накрытый на двоих. В груди болезненно защемило. Зато остальная боль схлынула. Корво поднялся, испытывая нехорошее предчувствие, и приблизился к столу. На тарелках было пусто, потому он обернулся, внутренним компасом ища нужную подсказку. Остров был совершенно обычным, стреловидный обсидиан — тоже. Под ногами что-то хрустнуло. — И вот, в итоге, к чему ты пришёл, — от носков сапог вверх по брюкам к завышенной талии, вырезу на груди, затейливому воротнику с парочкой роз и высокомерному лицу, — Корво Аттано. — Далила, — вырвалось у того с ненавистью в голосе. Сколько ещё она будет преследовать его? Сколько раз убеждать, что час покоя настанет нескоро? — Тебе понравилось? Наша маленькая игра, — Копперспун величаво обвела её в воздухе пальцем, улыбаясь краем рта. Она казалась императрицей — коварной, дальновидной, решительной. Настоящей правительницей. И на самом деле именно это бесило в ней Корво больше всего. Эмили — вот кто должен править. Она дитя Джессамины, его дитя. Скрипнули зубы. — О чём ты? — Аттано сам не заметил, как выросло, а затем постарело его тело. Ненависть переполняла разум хищника, в голове свивались корабельными тросами самые изощрённые способы убийства. Что бы то ни было, какие бы галлюцинации его не посещали, он справится. И тогда, и сейчас — Бездна подчинится ему, или он умрёт. Третьего не дано. — Хмуришь брови, Корво — тебе это совсем не идёт. Морщины появятся, — усмехнулась Далила, положив руки на бёдра. Хитрая лиса. — Скажи, хотел ли бы ты оставаться вечно молодым? — Нет. Зачем ты пришла? Мужчина искоса следил за величавой походкой. — Какой холодный приём. Разве не помнишь те чудесные деньки? Ты, я, твоя застывшая в камне дочь, — ей доставляло удовольствие глумиться. Терпение Корво уменьшалось с каждой секундой. — Каково это было, плыть по течению долгие пятнадцать лет? Верно, истосковался по убийствам. Считай, тогда я сделала тебе одолжение. — Те люди на твоей совести! — зарычал Аттано. — Ты узурпировала трон, охочая до власти ведьма! «Успокоиться, и срочно. Надо сохранять хладнокровие». — М-м, не спорю. Куда мне до преданного пса бездарной короны, — Далила соединила на мгновение кончики пальцев, затем развернулась и жестом пригласила к столу. — Проголодался, пёсик? Сам не зная, почему, Корво сел вместе с ней за стол. Жажда убийства клокотала в нём, но это он всегда успеет: не мечом, так камнем; не крысиными, так собственными зубами. — Чего уставилась? — не выдержал Аттано игры в гляделки. — Проворонил сначала сестрицу-Джессамину, затем крошку-Эмили, а потом и весь мир. Всё это благодаря мне, правда? — Что ты несёшь? — Говорят, в жизни есть лишь один правильный путь. Все остальные — подделка. Тогда как определиться с решением, если твоя дочь в руках похитителей, а любимая умирает на руках? Кого спасать? Ведь даже ты не можешь успеть в двух местах одновременно. Бедняжка-Корво, — Далила сощурилась, кладя подбородок на переплетённые пальцы. — У меня не было выбора. — Ты мог пощадить в ответ. Взять, к примеру, умницу-Джиндоша: какой интеллект пропал зря, насаженный на твой складной ножик. Хотя прожить остаток дней овощем никому не пожелаешь. В таком случае, да, верх благородства, браво. — Да что ты знаешь о благородстве, — Корво не хотел слушать эту бестию, всё это бред, чтобы задурить ему голову. Но мысли просились сами собой. — Благородство — это выбор, неважно, влечёт он за собой выгоду или нет. А ещё это бессмыслица и глупость. Что хорошего ты привнёс в прошлый мир? Запер меня в картине? Какая честь, право слово. Только, может, ты просто боялся, что я займу место Чужого? — Какое мне до этого всего… — Ложь, — палец в перчатке коснулся его губ прежде, чем Корво сумел среагировать. Он ошарашенно замер. Такая выходка сбивала его с толку. — Но в ложь можно играть вдвоём, не так ли? Копперспун ухмылялась. Властно смотрела на него сверху вниз. Что-то в ней Аттано пугало, наверное, то, что заставляло нечто неприятное шевелиться внутри. Нечто вне досягаемости, задевающее каждый нерв. Он отбил её руку, ставя ведьму на место: — В ложь играешь тут только ты. Говори, что хотела, и выметайся из моей головы. — Если просто скажу, ты и слушать не станешь. Давай, я спрошу у тебя. Знаешь, зачем ещё живой рыбе вырезают глаза? — Ты… — Ответь. — Чтобы нельзя было разобрать, испорчена она или нет. Может, вкус ухудшается… Откуда мне знать? — А зачем тогда люди выдумывают запреты, религии, богов? — К чему ты ведёшь? — Ты мыслишь, будучи не обременённым властью, Корво, уж не знаю, к радости ли или к несчастью. Я никогда не была такой, как ты, — Далила закинула ногу на ногу и локтями оперлась на стол. — Рыбе вырезают глаза, чтобы она не смогла сбежать, если вернуть её в воду. Прожила оставшиеся несколько минут во тьме и неведении, дольше оставаясь свежей. Рыбак лишает её права выбора, лишает цельного восприятия действительности. Скажешь, нарушение Семи Запретов привело тебя в Колдридж? Скажешь, выбор, который повлиял на судьбу мира, принадлежал не тебе? Всё потому, что это неверный путь? — Я… — Корво хотел огрызнуться, но не смог. Её слова принуждали пятиться назад, словно крысе в канализацию, в собственные убеждения. А их было так мало, что собирать своё мнение приходилось на ходу. Воспоминания, воспоминания, воспоминания. — Я не знаю. Но будь у меня выбор, я бы повернул время вспять. — Спас бы дорогую сестрицу? Чтобы… что? Не будь Берроуза, Джессамина бы не продержалась на троне так долго, кто-то бы всё равно её сверг. Ей никогда не хватало смелости править достойно императрицы — мы оба знаем правду, Корво. Она была в курсе проделок Тайной Канцелярии Империи, но ничего не предпринимала, ожидая чуда из-за моря. Эта безответственность привела Дануолл к краю Бездны. А какова мать, такова, как известно, и… — Замолчи, — услышанное было правдой. Аттано не мог отрицать очевидное, но лучше бы отрицал. Было бы не так паршиво. — Теперь всё это не важно. — А что важно? — развела руками Копперспун. — Спасение бессмертной души? Попытка выцарапать себе второй шанс? Я пыталась, Корво, не вышло. И знаешь, кто мне в этом помешал? Не Аббатство, не привязанности… Ты. — Заткнись! — стол пошатнулся. Корво тяжело дышал, желая размазать лицо ведьмы по тёмному камню. Вот почему он терпеть не мог разговоры. Они выворачивали его наизнанку — неизвестный вид оружия, попадающий безошибочно в цель. — Сначала Дауд, теперь ты, — язвительная улыбка сползла с её лица. Теперь Далила выглядела безмерно уставшей. — Кто знает, может это и правда он. Верный путь. Обоняние Корво учуяло знакомый запах. Он уставился на тарелку. На ней лежал сочный акулий стейк, аппетитно щекочущий ноздри ароматом. От такого же отделила кусочек Копперспун и насадила на вилку. — У всего сказанного есть смысл. Подумай, Корво, и поймёшь, почему погиб старый мир. И почему от Чужого осталась лишь тень, — сказала она и отправила мясо в рот, надменно пережёвывая каждый его дюйм. Аттано перевёл взгляд на свой стейк. От всей этой, как гром среди ясного неба, информации начинала болеть голова. Не хотелось признавать, однако всё-таки и здесь было что-то сокрыто. Очередная загадка с неприятным сюрпризом в конце. Мясо аппетитно пахло, время шло, Далила принялась за второй кусок хорошо прожаренной акулы. Корво отчаянно пытался сложить картину у себя в голове. Тот одержимый юнец, которым он был прежде, куда-то делся, становясь неопределённой частью воспоминаний. Такая близкая жизнь внезапно оказалась далёкой, будто была прожита не им. «…И где же Чужой, который приведёт мои мысли в порядок?» Аттано поднял глаза на Далилу. Та задумчиво уплетала третий по счёту кусок. Вдоль позвоночника пробежала волна страха. С ужасом он не хотел верить своей догадке. Это бред, это бред, это бред. — Прекрати есть, — больше по наитию сказал, почти прошептал Корво. Но та не слушала его. Тогда, всё больше и больше загоняя себя в пучину собственных домыслов, мужчина резко встал из-за стола, после чего перехватил тонкое запястье. — Остановись. Что он творит, так не бывает, такая чушь не может быть правдой, не может… — Очень хорошо, Корво, — в ответ, меняющимся голосом, произнесла она. Её глаза были чёрными. — Но когда я говорил тебе остановиться, ты меня не послушал. Что же мешает мне не слушать тебя теперь? — стейк стал обычным куском мышц с кровью. Чужой и правда был тенью себя: мало похожий на человека внешне, он поедал мясо… своё мясо. — Что мешает? — Аттано, пошатнувшись, схватился за сердце. Зрелище сбивало землю из-под самых его ног — не так, как на крыше Башни. Совершенно не так. Акт самопожертвования не добра и не зла в пользу хороших и плохих. Что сам Корво мог понимать о благородстве? Но происходящее здесь им не было, более того, этот жуткий, вбивающий крючья в лёгкие, процесс постепенно лишал зрения, до того глаза отвергали Чужого. Отвергали то, на что не был способен ни один человек. «Недоступное смертным» в исполнении истинного бога. Он поедал себя, чтобы новый мир мог жить. Неспособный исчезнуть старый бог, непрерывно делающий выбор между собой и жизнями ненавидящих его людей. Не обязанный ничем и никому. Невообразимо подобный человеку и столь же отличный от него — одинокий, нездоровый, развлекающий себя чужими судьбами. Сходящий с ума. — Зачем ты это делаешь? — Ты пожелал, чтобы Бездна вернула всё на свои места. Твоё желание было исполнено, — очередная порция яда отправилась внутрь левиафана. — Вот только в новом мире мне места нет. Преследуя сменяющиеся друг за другом желания, ты разрушил свой мир до основания, а затем отказался принять этот. Отказался отпустить меня и потребовал исполнение своего желания у Бездны. Знай бы ты хоть немного, насколько буквально она ответит тебе… Насколько я хочу жить. Но воздух бессмысленнен, если вдыхать его незачем. Забавно, верно, Корво? Теперь выбор делаю я. Аттано смотрел на свои руки. Чужой продолжил есть, как ни в чём не бывало. Мир за пределами Бездны продолжал меняться. — Но здесь есть порция для меня. Это значит… — Возвращайся назад, Корво. Бездна выполнила твоё желание. Но в этот раз Аттано было не обмануть. Если та жизнь его чему и научила, так это понимать бога без слов. И, как сказал Чужой, ложь — это игра, в которую можно играть вдвоём. — Пусть Бездна сделает тебя новым богом. — Боюсь, лимит твоих желаний исчерпан. Можешь не пытаться. «Но ты ведь сам знаешь», — Корво сделал шаг к едва заметному порталу. Спиной почуял, как дрогнула спина оставшегося позади. Аттано сорвался, будто ждав этого, резко шагнул назад и, схватив с тарелки мясо, впился в него зубами. — «Я не остановлюсь». — Тогда она поглотит нас обоих. Мясо было кислым. Волокнистым, сочным, едва пахнущим морем и совсем немного — опасностью. Так вот каков на вкус Чужой? Трапеза из символического деяния вмиг превратилась в интимный акт грехопадения, будто бы понятие «каннибализм» тут было уместным. Левиафан ведь не человек. «Морепродукт», — ударившая в голову мысль вызвала приступ спазмов в лёгких. Но глядя на выражение глаз Чужого, жадно наблюдающего за движением челюстей Корво, смеяться расхотелось. На смену болезненного ощущения реальности происходящего пришло возбуждение. Чёрные глаза ещё никогда не смотрели так пристально, вымазанные в собственной крови руки ещё никогда не отрезали куски плоти с подобной точностью, почти в один надрез, губы не обхватывали мясо с таким нетерпением. Ещё никогда бог не хотел так сильно, чтобы его съели. Корво чувствовал, как его зрение меняется. Вот и ответ. Капли крови, смешиваясь со стрелами камней, проплывали над их головами. Бездна текла невидимым потоком, следуя одному ей известному маршруту: мимо них, к ним, параллельно — этого никто не мог предсказать. Аттано едва ли силился предположить, что всё закончится вот так. Одна кровь текла по их подбородкам — они делили пищу на двоих, находясь по разные стороны стола, раздельно. А на самом деле сплетаясь взглядами, мыслями, невысказанными чувствами и безнадёжно утраченными стремлениями. Не разрывая зрительный контакт. Чужой доел свою порцию первым. Корво буквально проглотил последний кусок, не собираясь уступать. — Ты ведь не думал, что это всё? — Если потребуется, я буду делить с тобой эту участь вечно. — Вечность?.. — на окрашенных красным губах проступило подобие улыбки. «Нет, не надо, прошу», — слишком остро понимая её значение, Корво опёрся одной рукой на столешницу, опрокидывая стул. Слабое движение руки, которое Чужой наверняка хотел скрыть, он заметил благодаря своим чёрным глазам. Силу они, оказывается, теперь тоже делили на двоих. Желание коснуться бога стало невыносимым, как и многие, мучительные разы до этого. Хотелось впитать влагу с губ, очертить бархатистость кожи, остроту скулы, коснуться дрожащих ресниц, взмокшего лба. Ощутить тяжесть тела — на этот раз живого, тёплого. Сгрести возбуждающего, запретного бога в охапку и рычать на проходимцев, чтобы и думать не смели глазеть на него. Проклятые Смотрители, осточертевшие, слепые в невежестве люди — трупы на его клинке. Их численность не растёт, не будет расти — Корво об этом позаботится. Он расслабит напряжение спрятанных под тканью плеч, разгладит морщинки между сведёнными бровями. В его силах устроить геноцид. В его безумных целях обнимать Левиафана. Обнимать до хруста в рёбрах, проступающих под пальцами, стоит лишь слегка натянуть кожу. Вцепиться мёртвой хваткой и смотреть на огромного кита, проплывающего где вдали, в пустоте, надумывая как-нибудь потискать и его. Жар ударил в виски скачущим пульсом — эхом сердца, что так хаотично билось в груди. Чужой что-то говорил, кажется, сомневаясь в решимости Корво. Но тому не было до этих слов дела: красочные образы не сбылись правдой, лихорадка отяжелила веки, отбирая последние разумные мысли, заменяя их мягким туманом, безмятежностью. Однако бешено стучащемуся сердцу не объяснить, где кончается сила. Для него любое правило — предлог. — …теперь тебе пора уйти. Сюда ты больше не вернёшься. Край стола кажется неустойчивым, когда его обходит Аттано, нависая над богом. Его мысли почему-то чётко складываются, хотя ещё пару секунд назад он думал, что, находясь рядом с Чужим, ни о чём связном думать невозможно. — Тогда сперва я заберу кое-что. Мне же полагается что-то взамен? — Взамен чего?.. — удивлённо говорит тот, глядя снизу-вверх. Но осознать не успевает: жёсткие губы сминают чувствительную розовую кожу, отнимая у владельца первый и последний поцелуй. И пусть Чужой в смятении, ему мало, как всегда бывает мало столь алчному существу. Он хватает Корво за воротник и притягивает к себе, бог на самом деле в отчаянии. Аттано усиливает натиск, языком сталкиваясь с зубами - неужто левиафан думает его так удержать - а воспользовавшись моментом, Чужой сам впивается в напористый рот, зная, как языком довести непробиваемого убийцу до похотливого стона. Ведь, оказывается, помимо разговоров, у того есть ещё одна слабость. Корво тянется назад, заставляя Чужого встать. Сильные руки сжимают талию, гладя по спине — этот глупый фетишист так и не оставил идею обнять его. Наконец бог понимает, что тот имел в виду. От украденного сердца вниз идёт волна дрожи. Слишком сладко, до отвращения липко, пугает. Но Корво чересчур тёплый. Доверчивый пёс. Всегда им был. Чужой отталкивает Корво. Тот не ожидал, потому оступился, но удивлённым не выглядел. Безотчётный шаг назад, земля в который раз подводит его — Аттано падает в портал. Вываливается у подножья трона. — Эмили? — Пап? — молодая императрица изумлённо смотрит на него. В зале больше никого нет. Лорд-Защитник опускает голову, прямо так, на коленях. Он снова всё испортил. Чужой не понял его намерений, вытолкнул из Бездны, будто дурака, не знающего, что обещает. — Пап, у тебя глаза… — Что? — вскидывается тот. — Нет, ничего, — Эмили моргнула, будто не поверив своим глазам вначале, но затем успокоилась. — Показалось. На самом деле Корво Аттано никого не убивал. Он проложил дорогу Эмили к трону мирным путём, воздавая врагам по заслугам. Горожане уважали его, он был примерным отцом и императорским телохранителем. Благодаря его наставлениям и опеке Эмили Колдуин стала, хоть и неопытной, но доброй правительницей, которой Дануоллу так не хватало. Однако иногда, когда никто не мог заметить, Лорд-Защитник пропадал. Возвращался спустя день или два, и от угрожающего прежде вида не оставалось и тени. Слуги называли это чудом. Придворные постарше — невозможной для подобного типа личной жизнью. Но, как бы то ни было, в вечно сырой Башне теплело. Единственные, кто пострадал, были Смотрители. Говорят, неприязнь Лорда-Защитника к ним появилась после лживых обвинений в пособничестве Чужому, которые опустили каст Аббатства до самого низшего сословия. Тем не менее, в Дануолле, как и во всём Гристоле, царил мир. И как сам Лорд-Защитник надеялся, он продлится ещё очень долго. Чужой не мог с ним согласиться. Он задумчиво насвистывал старомодный мотивчик, свесив ногу с края небольшого скопления тёмных скал, и кормил огромного кита, проплывающего мимо. Обычным акульим мясом. Чужой улыбался. За всё в этом мире приходится платить.