***
Стоило ему переступить порог, как Джош приподнял голову и сонно проговорил: — Тай, закрой дверь. — Она и так закрыта, — спокойно сказал Тайлер. — Неет, совсем закрой, на замок, — уточнил Дан. — Ты сбрендил? Сюда может зайти кто угодно, — Тай не понимал, что творится в голове Джоша и слегка нервничал. — Вот именно, Тай, — устало пробормотал Джош. — Вот именно. После трех суток постоянной готовности ко всему я хочу просто побыть один. Что означает — спокойно побыть с тобой без боязни, что нас увидят, услышат, придумают бог весть что, и ты будешь страдать. — Можно подумать, ты не будешь, если о нас с тобой что-то придумают, — обиженно заметил Джозеф. — На правду не обижаются, бро. Притом, заметь, я был паинькой трое суток, а это, как мне кажется, достойно как минимум похвалы, — Джош перевернулся на спину, заложил руки за голову и следил за игрой эмоций на лице Тая. Тот негодовал, обижался, недоумевал и… радовался. Было видно, что он пытается принять какое-то решение, и, судя по всему, оно было принято в пользу Дана. Потому как Тайлер щелкнул замком и сурово велел Джошу, — тогда двигайся. — Мне и так хорошо, — капризничал тот. — Тогда отдавай одеяло, мое в твоей комнате, а на голом полу лежать неудобно и холодно, — ворчал Тайлер. — Не отдам, — в подтверждение своих слов Джош накинул одеяло на себя, и стал похож на самую симпатичную в мире мумию. Сходству мешали пирсинг и крашеные волосы, но, право, на таких мелочах не стоило заострять внимание. Тайлер потоптался у кровати и сел на самый ее краешек: — И что прикажешь делать? Если тебе так хочется почувствовать себя крылатым, я уступлю тебе кровать, а сам пойду в твою комнату. Чего не сделаешь ради любимого друга. — Так любимого или друга? — спросил Джош, садясь на кровати, — это очень важно! — Боже, — простонал Джозеф, — ты такой зануда, будто я тебя укусил. — Ну… — Джош порозовел, — не будто, а укусил. Тайлер залился краской. — Ты что, ничего не помнишь? — Джош прикусил губу и посмотрел на Тая так, будто от его ответа зависела чья-то жизнь. — Помню, — тихо ответил Тай. Джош взял его за руку и притянул к себе. Возможно, он хотел просто подвинуть Джозефа ближе, сократить расстояние между ними, но то ли Тай с такой горячностью подался к нему, то ли — что более вероятно — Дан приложил слишком много усилий, но… Тай упал на него, стукнувшись губами о плечо, взвыл и попытался откатиться в сторону. Дан выставил руку и подхватил Джозефа под спину, сердито выговаривая: — Ты можешь хоть пять минут провести спокойно, не пытаясь себя покалечить физически или морально? — Это все ты! — слабо возмущался Тайлер, — теперь вот губа разбита. — До концерта заживет! — попытался утешить его Джош. — Какое до концерта?! — вскинулся Тай, — мне надо, чтобы уже завтра ничего не было видно! Завтра репаем, а Скип, увидев такую красоту, от меня не отвяжется, сам же знаешь. И тебе тоже, к слову, отсыпят внимания! С горкой, я бы сказал. — В таком случае у нас два выхода, — вздохнул Дан. Тайлер устало посмотрел на него: — Какие? И лизнул ранку языком. Джош, завороженный, прилип взглядом к его губам и медленно проговорил: — Мы можем спросить что-нибудь у ма, какую-нибудь мазь, но она точно что-нибудь подумает, и даже если я честно расскажу, как все было, это не слишком поможет. — А второй? — уныло спросил Тай, не переставая лизать ранку. — А второй — вот этот. Джош наклонился к нему и приник к его рту, нежно целуя разбитый краешек губы, едва сдерживаясь, чтобы не перевести нежный поцелуй в страстный, истово желая, чтобы Тай ответил ему и позволил увлечь себя в этом поцелуе туда, где сознание не контролирует язык тела. Тайлер дрогнул. Он медленно, будто не веря, что все это происходит с ним, обвил рукой спину Дана, подался к нему и укусил губы, терзающие его — дразня, обещая, настаивая, перехватывая инициативу в этом обманом начатом поцелуе. Видит бог, Тай не собирался целоваться с Джошем — сейчас, когда их могли услышать, когда к ним могли постучаться. В семье не было принято запирать двери, и эта скрытность, особенно когда мама Дан догадывалась, что отношения между ее сыновьями — родным и опекаемым — вышли за грань платонических, могла только повредить. Но одновременно это острое чувство, опасность быть застигнутыми подстегивало, горячило кровь, притягивало их друг к другу, как магнит притягивает иглу, и вот уже Тайлер — спокойный, сдержанный Тайлер — комкает, собирает в горсть футболку на спине Джоша, впивается коротко стрижеными ногтями в его спину, рвет кожу длинными бороздками, задыхается от желания, накрывшего его как июльская гроза, и хочет одного — падать. Падать. Падать. Не видеть ничего, кроме темных глаз, не отрываться от этих губ, не помнить ничего, кроме страсти, заменившей в его сосудах кровь, не знать стыда. Он распростерся на кровати, уткнувшись затылком в подушку, и Джош медленно скользнул губами к кадыку, едва задевая нежную кожу, чтобы не оставить следов. Ему было жаль Тайлера, ему было жаль себя, но максимум, что они могли себе позволить сейчас — сумасшедшие, затмевающие разум поцелуи. И то — при условии длительного умывания холодной водой после того, как встанут с постели. И еще… Дан не знал, что чувствует Тайлер, но ему самому не помешал бы ледяной душ — после такого. Джош выдохнул в Тайлера, вспугнув бабочек в животе, и замер, положив голову тому на грудь. Сердце Тайлера стучало, будто он убегал от самого себя, и этот стук будоражил воображение Дана, невольно представляющего, как это самое сердце будет биться в те минуты, когда им никто не будет мешать. Но не сегодня. За дверью зазвучали шаги, затем раздался стук и Джордан весело закричал: — Бро номер один и бро номер два, — мама зовет ужинать! Тайлер глухо застонал, а Джош, стараясь, чтобы голос звучал ровно, крикнул: — Мы поняли, Джо, сейчас придем. Джордан направился обратно, судя по звукам — поскакал вприпрыжку, а Джозеф прошипел: — Почему нам все время кто-то мешает? — Наше время придет, обещаю, — улыбнулся Дан, — даже если для этого мне придется выкрасть тебя и увезти на границу Канады, где мы оба станем свободными людьми. — Я предпочитаю делать это в своей постели, знаешь? — глаза Тая возбужденно блестят, и Дан немыслимым усилием удерживается от новой волны поцелуев. — Хмм, я думаю, что на твои восемнадцать нам дадут возможность побыть вдвоем, — ухмыляется Джош. — Это будет моим подарком? — вскидывает бровь Тайлер. — А ты готов принять такой подарок? — тихо спрашивает Дан. Джозеф резко выдыхает и молчит, внутренне собираясь. Джош не торопит его. Он не будет торопить его, потому что это слишком важный шаг для них обоих. Это точка невозврата. Он молчит, и в то же время понимая, что Таю нужна его поддержка, гладит его руку, скользит пальцами между пальцев Тайлера, сжимает их, заключая руки и чувства в замок, давая незримую клятву — оберегать, любить и заботиться, пока у них есть время. Их время. Он шепчет Таю: «не торопись» — и тот отвечает вздохом, как вздыхает утомленное штормом море.***
В ванной они залазят под кран с головой и на вопрос мамы Дан о странностях их вида отвечают, что неженке Таю пора бы закалиться — чтобы не нацеплять болячек долгой зимой. Услышав это, Абигайл закатывает глаза, Джордан показывает большой палец, Эшли понимающе улыбается, а родители проглатывают рвущиеся с языка слова. И Джош мысленно благодарит их за это. Над столом повисает неловкое молчание, и мама Дан спрашивает у Тая: — Тайлер, дорогой, как бы ты хотел отметить свой День рождения? Тай, радуясь возможности сменить тему, быстро заговорил: — Ну, вы же знаете, что будет концерт? Мы с Джошем будем выступать вместе, я пою одну песню, и… я был бы рад, если бы вы все пришли. Это будет мой первый День рождения без родителей, и если бы могли поддержать меня… Он запнулся и порозовел. Лаура улыбнулась: — Конечно, мы все придем. А какой подарок ты хотел бы получить? Джош чуть было не ляпнул: — Меня! Но Тайлер предостерегающе посмотрел на него, и Дан сделал вид, что поперхнулся. Тайлер тихо сказал: — Знаете, мне неловко об этом говорить. То, что вы приняли меня так же, как родного сына, и доверились мне — лучший подарок, который я мог бы получить. Так что… Я даже не знаю. Может быть, совместное фото? Фотосет, чтобы я увез альбом фотографий, и после, когда буду дома, мог не только рассказать о каждом из вас, но и показать. Мама Дан смахнула слезинку с ресниц и дрожащим голосом пообещала, что они подумают, как это устроить. Она спрашивает Тайлера — он хочет фотографий, сделанных дома, или в студии? И Тайлер говорит, что дома. Только дома. И если можно — со всеми их друзьями, детьми, собаками, кошками. Джош ворчит, что проще провести съемки в приюте, куда Тайо таскается, как по расписанию, а тот смущенно отмахивается. Последнее, что слышит Тайлер перед тем, как пойти к себе, наверх, как мама Дан горячо благодарит его мать за то, что она воспитала такого чудесного сына. У него тяжело на сердце — он решился переступить через божеские и человеческие законы, и не сможет, никогда и никому не сможет об этом сказать — кроме того, кто переступит эту границу вместе с ним. И Тайлер одновременно чувствует радость и раскаяние.