Психопат

      Чокер сдавливал шею, мешая вдохнуть полной грудью. Под удавкой чесалась кожа, хотелось запустить пальцы под него и расчесать до крови. Если бы не парень, сидевший передо мной, ожидая очередного прогиба у его промежности, я давно бы сняла черный ободок и сожгла. Молодой человек облизывал губы каждый раз, когда я подходила к нему и садилась на коленки, выпячивая задницу. Он мог смотреть, но не мог касаться.       Это заводило его, я чувствовала сквозь грубую ткань штанов, набухшую плоть. Оставалось только дождаться, когда пятно удовольствия разольётся по болотного цвета штанам и выйти из комнаты.       — Это было замечательно, — с придыханием сказал парень, смотря на пятно между ног. Я поморщилась, но, когда его взгляд оказался на моём лице, улыбнулась, захлопывая за собой дверь.       Чокер полетел в урну, стоило мне зайти в гримерку. Девчонки непонимающе на меня уставились, когда я, закатив глаза от наслаждения, чесала место, где находилась эта черная удавка.       — Тебя Мишаня звал, — закуривая, сказала Аня.       Коридоры, выкрашенные в блядско-бордовый цвет, были заполнены клиентами, ожидающими своей очереди. Пройти сквозь них стоило большого труда. Каждый старался ущипнуть, сказать что-то похабное, несмотря на то, что на шее уже давно не было черной удавки, различающей женщин, пришедших отдохнуть и тех, кто здесь работал.       — Вызывали? — закрывая за собой дверь, после приглашения, спросила я.       — Мира, солнышко моё, ягодка моя ненаглядная! — В своей манере начал Мишаня, поднимая свою округлую тушку со стула. — Как Паша поживает?       — Всё хорошо, спасибо, — напряженно ответила я. — Михаил Евгеньевич, это было в последний раз.       — Ты каждый раз так говоришь, милочка. — Игриво сказал он, доставая из сейфа конверт. — И каждый раз возвращаешься, но я тебя не виню. Я понимаю, что ты хочешь обеспечить брату хорошую жизнь.       — Спасибо, за понимание, — я приняла конверт из его рук. Хотелось поскорее с этим покончить, выйти из этих дверей и не возвращаться больше никогда.       — Ты любимица публики, и всегда можешь вернуться. — Донеслось до меня, когда дверь уже была за мной закрыта. Он знал, что я остановлюсь, посмотрю на висящую напротив картину. На ней изображена женщина, держащая в руках бокал вина. Взгляд её направлен куда-то вдаль. Она выглядит беззаботной и совершенно счастливой. И непонятно, что она забыла в таком месте, пусть даже она всего лишь нарисована.

***

      — Паша, — захлопывая за собой дверь, прокричала я. Руки оттягивали тяжеленые пакеты с продуктами.       — Че орать? — заспанный подросток появился в проеме коридора.       — Как дела в школе? — наклоняясь развязать шнурки, спросила у брата.       — Все ок. — Прозвучал уклончивый ответ, и парень потащил пакеты на кухню. Послышался шелест целлофана. Зайдя на кухню, я увидела, как Паша, засунув в рот целую булочку, пытается залить все это молоком.       — Гадость, — скривила я лицо, открыв холодильник.       Телефон зазвонил, когда все продукты были уже разложены, а мое тело лежало на диване, расслабляясь. Паша побежал к нему сломя голову, такой интерес к звонку заставил меня подняться и пройти в коридор.       — Её нет дома, — тихо сказал он.       — Кто там? — парень испуганно повернулся ко мне. Его лицо мгновенно побелело, а рука, в которой он держал трубку, задрожала. Я подошла ближе, забирая у него аппарат.       То, что я услышала от классной руководительницы, повергло меня в шок. За шоком последовала злость, а после ярость. Когда разговор был окончен, я еще минут пять в ступоре простояла у телефона, а после двинулась в комнату к Паше.       — Ты наркоман? — вышибая с ноги дверь, спросила у сидящего в углу комнаты мальчишки.       — Нет, — напугано ответил он, пытаясь вжаться в угол ещё сильнее. — Я клянусь.       Мальчишка врал. Слово «клянусь» было прямым тому доказательством. Еще в детстве, я заметила, что когда он говорит: «Я клянусь», — он лжет.       — Павел! Я хочу, чтобы ты рассказал мне правду! — Я перешла на крик, сама того не осознав.       — Я продавал. Только толкал дурь и все.       Подросток заплакал. Закрыл руками лицо и рыдал, издавая протяжные завывающие звуки. Он знал, чем могло это закончиться для нас обоих. В лучшем случае, его посадят в тюрьму, а в худшем, отправят обратно в детдом.       Жизнь в детском доме отложилась в его памяти, как самый страшный кошмар. После того, как я его забрала, ему ещё долго снились ужасы, он просыпался в холодном поту и не мог уснуть без света. Это был ад. Для нас обоих.       — Паш, — присаживаясь перед ним на колени, я подняла его лицо за подбородок. — Зачем ты это делал?       — У нас… не было денег, — всхлипывая, оправдывался брат. — Я хотел помочь. А когда понял, что влез в дерьмо, было слишком поздно.       — В каком смысле «поздно»? — В груди неприятно сжалось, словно кто-то холодными пальцами схватился за сердце.       — Мы продавали с Димой. Он украл у них что-то, а потом исчез. Они сказали… Сказали, что я должен им сорок тысяч, или они заложат меня полиции. Они сказали, что знают, где я живу. Знают про тебя.       Пятнадцатилетний мальчишка стал передо мной на колени. Он что-то говорил о том, что всё исправит, но я понимала, чтобы вытащить брата, придется снова вернуться. Вернуться в свой собственный ад.       Остаток вечера каждый провел в своей комнате. Только к наступлению темноты, Паша зашел ко мне. Он лёг на кровать, ластясь ко мне, словно брошенный котенок. После послышались всхлипы и мои тихие слова:       — Мы всё исправим.       Во вторник я позвонила старосте своей группы. Предупредив Олю о том, что я не приду на вечерние занятия, я отправилась с Пашей в школу. Учебное заведение, в которое согласились принять Пашу с его баллом ниже среднего и «послужным» списком длинной в экватор, находилось в двадцати минутах езды от дома.       Уроки уже начались, а мы все ожидали прихода классного руководителя брата. Тучная женщина появилась на горизонте лишь по прошествии двадцати минут от начала урока. Она подошла к какой-то двери и, махнув нам рукой, зашла в кабинет.       Сорок минут я убеждала её в том, что мой брат не является наркоманом, что его несобранность и взвинченность являются причинами переходного возраста. Даже справка от нарколога, которого мы посетили на следующий день после того, как я узнала о «хобби» своего брата, не особо убедила её. Она все равно настаивала на том, что Пашу необходимо положить в больницу, где его вылечат.       Только после того, как пришел директор, ситуация разрешилась. Мужчину убедила справка от врача, мои слова и он отпустил Пашу на урок, оставшись с Еленой Степановной в кабинете.

***

      Михаил Евгеньевич, которому я позвонила после посещения школы, разрешил вновь прийти поработать. Он сказал, что знал, что я вновь объявлюсь, только не ожидал, что так скоро. Я вкратце рассказала ему ситуацию, не особо вдаваясь в подробности, и он пообещал, что найдет клиента, который готов дать такую сумму.       — О, — Аня сидела у зеркала, с кистью для макияжа в руках. — Вполне ожидаемо.       — Заткнись. — Грубо сказала Маша, обнимая меня.       Машка была единственным человеком, с которым я подружилась за год пребывания здесь. Когда я только пришла в это заведение, ей было двадцать, а мне восемнадцать. Она поддерживала меня, когда было совсем худо. А после случая с пьяным дебоширом, который чуть не изнасиловал её, мы стали лучшими подругами.       С Михаилом Евгеньевичем меня познакомила воспитательница из детского дома. Она была «сутенёршей» для него. Хорошеньким девочкам, которым некуда было идти после наступления совершеннолетия, она предлагала поработать у Мишани. А после того, как меня отпустили на вольные хлеба, я стала думать, где заработать денег, чтобы оформить попечительство над братом.       Процесс был долгим, но на удивление, Михаил Евгеньевич помогал мне. Он отбирал мне хороших клиентов, которые не скупились.       Заведение, у которого слишком пафосное название «Афродита», промышляло доставлением удовольствия, посредством танца. Если сокращенно — стриптиз клуб. Огромное здание делилось на две части: первая — клуб, где отдыхали богатые дяди и тёти, вторая — частная зона, где девушки танцевали приват. Если в клуб можно было попасть только по приглашению, во вторую зону мог попасть каждый, у кого есть деньги.       Минимальная ставка за танец — десять тысяч рублей за десять минут. Максимальная — пятьдесят тысяч за десять минут. Такие деньги отдавали за тех девушек, на которых спрос был большой. Каждый клиент, готовый отдать такие бешеные суммы, проходил через кабинет Мишани, где ему показывали фото девушек, и он выбирал.       Обязательным условием для всех девушек, которых «заказали» — чокер, любого цвета и размера, который являлся отличающим символом стриптизёрш от клиентов женщин.

***

      Я сидела в углу комнаты, ожидая клиента. Сквозь черные шторы пробивался свет от уличного фонаря. Комната была снова в блядско-бордовом цвете. Тусклое освещение предавало мрачности. В такой я не была никогда. Эти комнаты были для очень богатых клиентов.       Ручка двери дёрнулась, и я напряглась. Голос внутри меня кричал, что нужно бежать, предвещая что-то нехорошее. И он, к сожалению, оказался прав.       Как только дверь закрылась, я вскочила на ноги, чувствуя приступ тошноты. Знакомая ухмылка в слабо освещенном помещении показалась мне дьявольской.       — Здравствуй, недотрога. — Сознание накрыло серой пеленой. Если это место было моим адом, то он — дьявол.       Только не он. Только не лучший друг моего парня.