Obsession and ballet.

POV Harry. Вечное молчание — это смерть. Плата за всё, что совершил ты и твои предки. Например, запретный плод Адама и Евы. Стоило всего раз нарушить запрет. Что мне стоит одна моя жизнь? Плата за удовольствие и желание бороться. Я - не тряпка. Ненавижу сожаления. На самом деле, всем просто плевать на тебя. Это лишь толерантность людей. Глубоко в душе, им абсолютно всё равно. Мне было не всё равно на его жизнь. Я хотел ему жизни. Слишком красив, чтобы умирать. Стокгольмский синдром действительно не так ужасно звучал. Меня украли. Соблазнили, но я не был против. Горький шоколад внутри. Будто быстрые шаги всё ближе и ближе. Она ближе. Ей хочется меня забрать. «Пошли, Гарри, там лучше. Дай мне руку.» Я не собирался трогать эти ледяные кости. Каждый день новый кошмар. Мне не хотелось этого, я не могу. Он сидит там, принимая таблетки и выслушивая советы психотерапевтов. Я не мог помочь. Меня не пускали. Запрет из суда подтвердил неприкосновенность без моего согласия. Здорово звучит. Контроль над ситуацией теряется. Всё сложнее удерживать в себе такое. Это становилось все труднее. Я не смотрю на себя в зеркало. Я разбил все зеркала дома. В студии. Около некоторых соседних студий. Ничего не должно напоминать об этом лице. * « мы оба боимся остаться в одиночестве? нам нужен кто-то рядом, чтобы чувствовать себя в порядке? » Бояться остаться совершенно одному. Это самый большой страх. Может, он помогает лучше понять жизнь. Задуматься о том, что мы потеряли. Но как можно полюбить того, кто похитил тебя и желает убить? Главный вопрос: Как мы любим? Это резонанс. Цифры смешались. Смысл слов исчез, и на его место приходит логика. Посчитай сколько будет 2+3 и ты получишь идеальное число. Что же здесь пошло не так? Он украл меня. Желает смерти. Ненавидит. Почему влечение не остановить? Так неправильно. Но желанно. В его глазах будто правда шумел лес и захотило солнце. С каждым разом оно угосало. Всё темнее. Более прозрачное. И совсем потухло. Солнца больше нет. Луна погибнет. Он хотел увидеть моё голое тело. Всё покрытое шрамами. Истекающее красно—бордовой жидкостью. Где-то на заднем дворе своего дома. Но ничего изящнее пистолета я не придумал. Стоя перед старым телевизором около стеллажа с фотографиями, я приставил дуло к виску. Но перед этим. Армейский нож всегда был одним из лучших игрушек. Медленно делаю надрез на животе. Около пупка и выше до пресса. Получается бабочка. Я вырисовывал бабочку. Полёт не спасает от падения. Я продолжаю. По телу льются струи, и я чувствую себя старой, протекающей вазой с сухими цветами. Порез вдоль вен на руке от запястья до локтя. Задеваю старые ссадины и зашитые вручную шрамы. Дичайшая боль. На коленях. Будто перед богом. Я стоял и смотрел на темную дверь в конце комнаты. Два на икрах. И всего восемь порезов на коленях в ряд на каждую ногу. Весь истекающий кровью. Теряющий сознание и задыхающийся слезами. Делая всего один вдох. Задерживая дыхание. Последнее слово на устах. — Мне жаль, я искуплю свою вину. Я привязан к тебе, Луи. Щелк. Палец сам нажимает на курок и тело падает на пол. Весь паркет заливается кровью и открытые глаза всё ещё смотрят на дверь. Теперь он выполнил своё обещание. Значит, всё закончилось? Не только для Луи. Для него, это всего лишь смысл жизни. Ничего особенного. • Три недели спустя • — Луи Уильям Томлинсон. Лечащий врач. Жертва и добыча. Ещё один человек, который считает смерть пациента — леченим. Какая глупая. Что ей нужно? Таблетки? — Вероятно, вы не в курсе, мед.брат держал рот на замке. Ваша последняя жертва, Гарри Эдвард Стайлс, покончил жизнь самоубийством и полиция хочет обсудить с вами пару деталей. Не может быть. Этого не может быть 1 на 100000. Это не может быть один. Он послушал его? Что он сделал? Как убил себя? Гарри больше нет. Его нет. Он мертв. Его тело остыло. Возможно, его уже кремировали. Началась истерика. Смех. Настолькой громкий и сильный, что Луи хотел встать и напасть на врача. Охрана не зря стоит только у него одного. Лечение не помогает. Всё становится сложнее. Но он мертв. Убил себя. Становится громче и будет сильнее. Теперь всё завершено. Эти года. Пустота заполонила туман. Кажется, теперь Луи ничего не поможет. — Он сдох. Сдох блять и гниет сейчас где-то в морге. Гарри, сладкий, такой холодный. Теперь глаза видели лишь свет. Он мерк. В животе крутило. Голова перестала осознавать желание победы. Крики желания сменились отчаянием. Теперь боль вырвалась наружу. Осознание. Конец настал. Прожить остаток дней в этом месте и никогда не увидеть снова Стокгольм. «Спи спокойно и тихо гори там, где тебе и место. Я был привязан к тебе, Гарри. Луи повторял это каждую ночь. Каждую ночь, пока мог спать. Скоро сон сменился штормом. Дикость. Захват. Протест. Слабость заключалась внутри него. В венах. И её оттуда не вытащить...