a wing in the water between the dull waves

Освальд Он падал. Тонул. Казалось, падение будет длиться вечно, мир для него превратился в стеклянную рябь наверху, а он продолжает искать, высматривать - даже сейчас - лицо своего прекрасного монстра, чудовищного, жестокого существа, которое он сам создал. Ледяная вода наполняет его открытый рот, его ноздри, сжимает холодом легкие. Руки матери тянутся к нему из илистой темноты снизу. Иди ко мне, мой милый мальчик. Вода теплая. Он почти ощущает кончики ее пальцев на своей шее сзади, но не решается обернуться, чтобы не увидеть ее, серую и разрушенную смертью, с кожей, отстающей от любимого лица. Он видел достаточно трупов, чтобы представлять, что его ожидает, и все же должен был побороть в себе отчаянное желание к ней присоединиться. Эда над ним уже невозможно было разглядеть. Ушел ли он? Одно дело - умереть во имя любви ("достойное дело", услышал он голос отца, говорившего с авторитетом человека, который знал), и несколько иное - совершить жертву, никому не нужную. Подвешенный в толще ледяной реки, он начал дергаться, бороться. Даже когда приблизилась темнота, он хотел жить. Его обхватили руки, худые и сильные, и он позволил себе поверить - ох, как же глупо, - что это Эд его спасает: передумал, простил его, решил, что настоящая пуля в животе - справедливый обмен за метафорический нож в сердце. И вместе с прощением в сердце его пришла любовь - или хотя бы возможность любви. Он представлял в эти последние секунды перед тем, как отключилось его сознание, как Эд вытаскивает его из воды, приносит домой, как тогда, но на этот раз каждое проявление заботы, каждая мелочь значит намного больше для них, выросших благодаря друг другу, подтолкнувших друг друга к изменениям. Это стоило боли, думал Освальд, стоило даже и смерти, если это означало, что Эд прикоснется к нему снова. Этот мальчик тебе не подходит. Гертруда, тонущая в водорослях. Найди того, кто будет тебя ценить. Kutyaból nem lesz szalonna*. Холодный ветер ударил ему в лицо, когда он оказался на поверхности; он резко вдохнул и закашлялся, еще в шоковом состоянии. Пытался произнести имя Эда, но изо рта его вышла только кровь. Смех его спасителя был одновременно и нежным, и жестоким, и, как он осознал краем своего затухающего сознания, принадлежал не Эду. "Черт, мальчик с зонтиком", - сказала Фиш. - Дерьмово же кто-то с тобой обошелся". ________ Фиш Она не думала, что он выживет, но в присутствии Стрэнджа разница между жизнью и смертью была в основном вопросом научного подхода. Они вдвоем умудрились дотащить его до импровизированной лаборатории Стрэнджа, которая когда-то была станцией по переработке морепродуктов, пока экономика не полетела к чертям. Ирония, на которой Фиш старалась не слишком зацикливаться. Теперь это место едва можно было заметить со стороны; здесь странная парочка проводила время с тех пор, как они сбежали из Готэма: Стрэндж - сутками работая над поиском лечения для Фиш, а она - планируя свое неизбежное изнурительное восхождение по криминальной лестнице. Сейчас центральное место в этом поменявшем свое назначение интерьере занимала маленькая съеженная фигура на столе - вода с испорченного костюма розовыми каплями летит на грубый деревянный пол. Новое платье Фиш насквозь промокло в речной грязи и крови Освальда, а ее накидка обернута вокруг него, чтобы согреть. Стрэндж поднял бровь, взглянув на нее, и спросил: "Ты точно уверена насчет этого?" Она пожала плечами: "Мы продолжаем принадлежать друг другу. Было бы странно остановиться сейчас". Освальд задрожал и снова зашелся кашлем. Над ним витал запах смерти; вероятно, инфекция убьет его, если не убьет рана от выстрела. Она задумалась, не проще ли будет свернуть ему шею и дать Стрэнджу воскресить его, но, кажется, доктор решил, что случай не безнадежный, и продолжал изучать его, разрезая превратившуюся в лохмотья одежду. Она, конечно, могла оставить его истекать кровью и умирать. У нее не было никакой уверенности, что он бы поступил иначе на ее месте, но он все же сохранил ей жизнь в прошлый раз, не так ли? Они были квиты, но и услуга от Пингвина, даже в сокрушенном, обессиленном состоянии, еще чего-то стоила в этом городе. Надо сказать, он был живучим маленьким ублюдком, умеющим всегда забираться обратно на вершину. А она нуждалась в одной услуге, еще как. И он, как она считала, как раз мог бы ей с этим помочь, если бы захотел. Так что она сказала Стрэнджу делать свое дело, откинулась на спинку стула и наблюдала, как он тщательно извлекает свинец, сшивает ткани, мышцы и кожу, заменяет потерянную кровь хрен-его-знает-чем. В конце концов он стал выглядеть несколько чище, но ничуть не лучше - еще бледнее, чем обычно, черные волосы слиплись в мокрые пряди поверх восковой кожи, неподвижен как смерть на металлическом лабораторном столе, который вполне уместно смотрелся бы в морге. Несмотря на все, что он сделал, все, чем он был, ее собственный шрам, достаточно старый для того, чтобы быть почти забытым, отозвался болью от жалости к нему. "Он будет жить?" - спросила она. "Если не будет, - сказал Стрэндж, - всегда есть запасные варианты".