Тварь я дрожащая или?..

— Позволь мне, — шепчет Кукловод. Инженер внимательно глядит в глаза, то и дело облизывая губы — точно нарочно дразня, точно вынуждая застонать: «Ну пожалуйста, не томи!» Его запах кружит голову. Кукловод старается дышать ртом, но это не помогает: тогда ощущается будто бы вкус... Вкус Инженера? Такой же терпко-сладкий, как его запах? «Если бы я был тварью, — сглатывает Кукловод, — сожрал бы его не задумываясь. Набросился бы в ту же секунду, как запах защекотал ноздри, — и попробовал бы кто остановить». Инженер осторожно касается его щеки, точно привлекая внимание, и медленно выдыхает: — Я тебе... позволяю. Первый порыв — запищать от счастья: как, неужели, наконец-то?! Кукловод усилием воли гасит бурные эмоции и только улыбается — а в следующую секунду уже целует Инженера, сжав его плечи, слегка прикусывая губы. Инженер ничего против не имеет, наоборот, даже поощряет такую развязность, проникая в рот своим языком. Хвост трепещет под одеялом, сбивая всю простыню; внизу живота привычно затягивается узел — и Кукловод, наглея, расстёгивает на Инженере джинсы. Сейчас, наверное, окрикнут, отвесят такую пощёчину, что искры из глаз полетят... Однако нос улавливает до боли знакомый запах. Неужели?.. — Давай, — шепчет Инженер и помогает стащить с себя джинсы. — Возьми же меня, ну! Первые пару секунд Кукловод неверяще моргает. Затем рывком садится на матрасе, дрожащими пальцами расправляется с пуговицей на штанах, всё более тесных с каждой секундой. Инженер, избавившись от джинсов и трусов, переворачивается на живот и сгибает колени, выпячивая свою прекрасную задницу. При мысли, что сейчас он вставит в эту задницу член, у Кукловода всё внизу полыхает, хоть водой заливай. Но прежде чем вставлять, надо... — Расслабься, — просит Кукловод. Опускается на четвереньки и, облизнувшись, касается его своим влажным языком. Инженер, хихикнув, утыкается лицом в подушку — и дальше только часто дышит, заставляя ещё больше возбуждаться. Кукловод нализывает его задницу, пару раз даже проникает внутрь, чтобы всё вымазать слюной: так будет менее болезненно. — Скоро ты? — невнятно стонет Инженер. Кукловод выпрямляется, оставаясь на коленях, гладит его бока. — А теперь придётся потерпеть. — Давай уже, — ворчит Инженер и в нетерпении переступает на коленях, ещё больше «открываясь». Кукловод, едва сдержав восторженный стон, обхватывает рукой свой член, мягко направляет его и подаётся вперёд, входя в Инженера. Инженер, вздрогнув, с шипением втягивает воздух. — Тише, тише, — успокаивает Кукловод, поглаживая его спину. — Ага, — выдыхает Инженер и слегка подаётся назад бёдрами, точно бы стараясь помочь. Кукловод, сжав его бока, потихоньку продвигается дальше, пока не входит до предела. Тогда он замирает, прислушиваясь к ощущениям. Тесно и тепло, причём настолько, что возбуждённый член часто-часто пульсирует. Это почти как внутри твари, только не настолько влажно. И дышит Инженер, конечно, куда чаще и шумнее. И пахнет куда соблазнительнее. Ярче всего чувствуется пот — наверное, взмок от волнения. Желание единения обжигает лёгкие, а та особая нотка, терпкая сладость, — и вовсе прошибает насквозь, аж дыхание перехватывает. Кукловод облизывается и немного выскальзывает из Инженера; затем — снова вперёд, до самого предела; и опять назад. — Да-а... — шепчет Инженер почти со всхлипом. Кукловод вторит ему восторженным тварьским стоном — и вдруг понимает, что стонет не только здесь, а ещё и... Наяву. Пытаясь удержать этот чудесный мираж, Кукловод вцепляется в приснившегося Инженера — но всё-таки оказывается в реальности, совершенно один. Нет, не один, конечно: настоящий Инженер спит рядом, отвернувшись лицом к стене шатра. Но если вспомнить, что они вытворяли во сне... Кукловод вдыхает его запах — и чувствует, как тесные штаны давят на возбуждённый член. Да и узел внизу живота полыхает со страшной силой; кажется, если сейчас ничего не сделать, он просто сгорит. Бесшумно кряхтя, Кукловод поднимается, набрасывает плащ и выходит на улицу. Там едва-едва светает, воздух пробирает холодом. Оно и к лучшему, наверное: поможет поскорее остыть. Ага, если бы. Кукловод запахивает плащ, не столько ради маскировки, сколько из-за лёгкого озноба, — а штаны всё так же дико жмут. Видимо, придётся опять уединяться в лесу. Запах Инженера следует по пятам, не оставляя ни на секунду. — Я одержим, — бормочет Кукловод и вдыхает с неожиданным всхлипом. — Высшие Силы, я одержим этим человеком! Я хочу его; как же я хочу его... Никогда он не влюблялся с такой сумасшедшей силой. Будь Инженер лицевым, Кукловод бы предположил, что нечаянно встретил ту самую родственную душу, которая есть у каждого человека. Но Инженер — такой же изнаночный, как он сам, пускай слабый и способный только к одному виду магии. Да и родственные души, вообще-то, влюбляются взаимно. А Инженер, судя по ворчанию, ни капли не влюблён, скорее даже наоборот. Будь он менее приличным — наверняка давно бы в рожу дал. Кукловод, шмыгнув носом, вытирает рукавом плаща позорные слёзы: к лицу ли предводителю плакать из-за таких пустяков? Пустяков... Сердце точно живьём выдирают из груди — и не просто выдирают, а попутно ещё и пальцами там, внутри, копаются. Может, именно из-за этих «копаний» уже который день совершенно не хочется есть? Прямо хоть запихивай в себя еду, чтобы с голоду не умереть. Эх, как бы хотелось не чувствовать — совсем ничего, ни единого желания, ни единого внутреннего порыва... Интересно, есть ли какой-то способ избавиться от этого опьянения? Может, существует заклинание — или таблетки, «гасящие» эмоции? Он бы сейчас что угодно за них отдал. Но об этом можно и потом подумать, а сейчас надо разобраться с насущной проблемой. Кукловод прячется за стволом всё того же дуба, внимательно оглядывается, даже принюхивается — но, кроме преследующего запаха Инженера, ничего не чувствует. Значит, можно расстегнуть штаны и приспустить их до середины бёдер — какое облегчение! Член, считающий так же, оттягивает трусы. Кукловод поспешно освобождает его от остатков одежды и, обхватив ладонью, начинает понемногу массировать. Это, конечно, не секс с Инженером, но тоже сойдёт; а если вообразить, что Инженер тут всё-таки есть и стоит рядом, то морозить задницу придётся куда меньше. На этот раз хватает мимолётного образа: чужая рука поглаживает член. Почти захлебнувшись этой фантазией, Кукловод буквально сразу же кончает — и медленно дышит, прикрыв глаза, чтобы успокоить бешеное сердце. Рука вся измазана спермой, на траве белеют густые капли. Тщательно облизав пальцы, Кукловод натягивает трусы, застёгивает штаны и сквозь кусты пробирается к речке, шумящей неподалёку. Хорошо бы не только умыться, а ещё и бельё постирать. Но за сменным придётся идти в шатёр, а там — спящий Инженер, с которым лучше не сталкиваться, пока не найдётся решение этой досадной проблемы. Сполоснув руки и лицо, Кукловод устраивается под молодым дубом и прикрывает глаза. Надо дождаться, когда проснётся вся стая. У него есть дело к кое-кому из тварей. *** Утро в самом разгаре. Твари, как нарочно, попадаются буквально на каждом шагу. Да, конечно, им надо поплескаться в речке, поймать в лесу какую-нибудь живность... Но до чего же это выматывает нервы! Вздрагивая от запаха каждой твари, Кукловод подкрадывается к тёмно-синему лекарскому шатру, вжав голову в плечи и стараясь оставаться в тени. Он не то чтобы боится осуждения: кто ж посмеет осудить предводителя? Но лучше, если об этом визите не будет знать никто. Внутри никого нет — почти никого. Кукловод бесшумно входит, тщательно прикрывает за собой край шатра и выпрямляется. — Мы можем поговорить? Диннар, совсем молодой, но лучший из лекарей, почти не вздрагивает, что определённо делает ему честь. — Конечно. — Он подходит и, задрав морду, интересуется: — О чём вы хотите поговорить? Кукловод, мгновение подумав, опускается на корточки — чтобы быть на одном уровне. Да и так почему-то увереннее себя чувствуешь, точно теперь уж наверняка никто не заметит. — Я надеюсь, этот разговор останется в тайне? Диннар обиженно фыркает: да как вы могли подумать! — и, приблизившись, доверительно выдыхает: — Обещаю, что никто не узнает. Кукловод, задумчиво покивав, блуждает взглядом по шатру, не решаясь начать. В мыслях-то всё казалось таким простым — а тут слова застревают в горле. — А... что ты делаешь? — выдаёт он и поспешно опускает голову: что за глупости? Это не приятельская беседа, а серьёзный разговор. Чужие дела никого не интересуют. Но Диннар мало того что не удивляется, так ещё и отвечает с охотой: — Да вот, человеческие бинты рассматривал. Полезная штука — но с нашими лапами использовать их решительно невозможно! — Он негромко смеётся — и тут словно опоминается: замолкает на полузвуке, опускает морду, заглядывает в глаза. — Так о чём вы хотели поговорить? «Ни о чём», — едва не выпаливает Кукловод. Тряхнув головой, прогоняет страх, собирает волю в кулак и шепчет: — Меня влечёт запах одного... существа. Это... Что это значит? — Потенциальное партнёрство? — приподнимает брови Диннар. — О, нет, — тихо смеётся Кукловод. — Мы не будем партнёрами, нет, никогда. На последнем слове сердце мучительно сжимается, и пальцы невольно касаются груди. «Никогда» — слишком страшно, слишком... безнадёжно. Лучше уж утешать себя чем-то вроде «может, когда-нибудь» или «а вдруг повезёт и...». Лучше и проще — но надо взглянуть правде в глаза. Инженеру он не нужен — ни как любовник, ни как друг. Безумному тварьскому предводителю место лишь среди тварей — и эта мысль, как ни странно, не вызывает никаких чувств, сплошь спокойствие. Действительно, а куда ещё ему соваться? — Течка? — предполагает Диннар, и Кукловод, отложив грустные размышления на потом, возвращается в реальность. — Нет, у него не бывает течки. Если Диннар и удивляется, то никак этого не выдаёт. Разве что в голосе звучит лёгкое недоумение: — Это... тварь? В смысле, самец? — Не совсем, — морщится Кукловод и замолкает, не соображая, как лучше сказать, чтобы не выдать слишком многое. Опускается на землю, скрещивает ноги и, высунув из-под плаща кончик хвоста, водит им по песку: я, мол, стесняюсь того, что происходит внутри меня, оно неясно даже мне, и я не знаю, как ты отреагируешь. Диннар садится напротив и вздыхает: — Послушайте, мы тут совершенно одни. И... вы можете мне доверять. В конце концов, я проводил обращение; большую близость просто сложно представить. Кукловод неуверенно пожимает плечами: так-то оно так — и, собравшись с духом, признаётся: — Это парень, которого мне отдали. Инженер. Кажется, Диннар изо всех сил старается не удивиться; но вставшие торчком уши его выдают. Кукловод разводит руками: такая вот беда. — Простите, — Диннар трясёт мордой, — я... Оно ведь сложнее, с человеком-то. Ко мне никогда не обращались... — Понимаю, — кивает Кукловод и осторожно заглядывает ему в глаза. — Но мне интересна не причина. Мне... Мне бы что-нибудь от этих чувств. Или хотя бы от запаха. Диннар озабоченно хмурится: вы серьёзно готовы на такое? Опускает морду, возит хвостом по земле, явно размышляя. Кукловод почёсывает переносицу, вдыхает полной грудью — и чуть не подпрыгивает на месте. Запах Инженера — чёткий до тянущего чувства внизу живота! Или нет, подождите-ка. Металла в этом запахе нет, зато есть... Кукловод переводит взгляд на Диннара и сглатывает. Это его запах. Запах лекарского тваря вперемешку с почти такими же терпко-сладковатыми нотками, как у Инженера. Если принюхаться, то не слишком похожий; но всё-таки и не настолько отличающийся, чтобы... «Держи себя в руках, — скрипит зубами Кукловод. — Успокойся, это не Инженер, это тварь, ты его не хочешь. Медленный вдох — медленный выдох, ну же». Вдох — самая большая ошибка. От запаха кружится голова, дрожащие пальцы вцепляются в штанины: удержаться, не сметь! Нервно подёргивается правое веко. И как только Диннар ничего не?.. Диннар поднимает морду — и глаза его испуганно расширяются. Он ещё больше садится, точно старается вжаться в землю — почему-то совершенно позабыв о своём когтисто-зубастом преимуществе. Кукловод не знает, как выглядит со стороны, — и, честно говоря, знать не желает. Ему хватает напуганного Диннара... который совершенно не в состоянии сопротивляться. Выдохнув, Кукловод подаётся вперёд. Толкает Диннара, заваливая его на спину, прижимает к земле своим весом, не давая пошевелиться, утыкается носом в тёмно-синюю шерсть. — Что вы делаете?.. — слабо бормочет Диннар; но не перечит: кто же посмеет не подчиниться предводителю? Кукловод урчит; жадно дышит, пытаясь насытиться этим запахом, и тихонько фыркает, когда шерстинки забиваются в нос. Потом приподнимается и, помедлив, целует Диннара в усатую морду. Диннар тихо-тихо скулит и запрокидывает голову, обнажая горло: я признаю твою власть, ты здесь главный, только не трогай меня. «Больно мне нужна эта власть», — усмехается Кукловод. Вдыхает, чувствуя, как трепещет хвост под плащом; облизывается, языком раздвигает мохнатые губы Диннара, проникая в пасть, — и отшатывается, как от удара по голове. Что же он натворил? Собирался переспать с тварем — по-настоящему, без шуток? Как же... как же он скатился... Кукловод зажимает руками рот, не смея даже дышать. Надо же было так опозориться, так... так сорваться. И всё из-за какого-то запаха, который и на запах Инженера-то толком не похож! Диннар прыжком оказывается на лапах; замирает, сжавшись, будто перед нападением, прищуривается. — Прости, — едва не плачет Кукловод. — Я не хотел, я... Я не знаю, что... П-прости, пожалуйста... По щекам скатываются слёзы. Невольно вырывается всхлип, и Кукловод, уткнувшись лицом в ладони, беззвучно рыдает, весь трясясь от наплыва эмоций. Будь у него такие же уши, как у тварей, — висели бы низко-низко опущенными — от стыда. Как теперь жить с этим несмываемым позором? Их никто не видел — но не расскажет ли Диннар другим? «Остерегайтесь предводителя, он больной на голову, он к самцам пристаёт». Взять бы листок да наклеить это себе на грудь: «Остерегайтесь, я больной на голову». И тогда Инженер точно сбежит. Сердце подпрыгивает к самому горлу, слёзы мгновенно высыхают. Кукловод замирает, уставившись в свои ладони. А вдруг Инженер и правда сбежит? Устанет быть пленником, вынужденным шарахаться то от тварей, то от не менее тварьского предводителя, и рванёт в город — ближний или дальний, какая разница? Выследить его по запаху не составит труда, но... Это будет его личный выбор. И Кукловод, конечно, не станет ни гнаться, ни возвращать его обратно. Тихонько поплачет в подушку и постарается забыть. «Он не сбежит! — мысленно обещает себе Кукловод. — Я буду очень хорошим, я не стану к нему лезть. Только пускай остаётся». Очень хорошим, ага. Таким же, как с Диннаром. И сколько же дней — часов, минут? — он сможет вести себя «хорошо»? Кукловод опускает ладони и, не поднимая головы, бормочет, заикаясь от смущения: — П-прости меня. Я знаю, что... г-глупо извиняться. Н-но... я п-правда не хотел. Мне... мне очень стыдно. Щеки касается тёплый и слегка дрожащий язык — Диннар приблизился совершенно бесшумно. — Я вижу, как вам плохо, — сочувствует он. — Но, понимаете, я ничего не могу сделать. У меня нет лекарств, чтобы... чтобы не чувствовать. Могу только... — он замолкает и, сглотнув, заканчивает тихим-тихим шёпотом: — Займитесь сексом с какой-нибудь тварью. Это послужит разрядкой, и вам станет легче. Кукловод горько смеётся. Вытаскивает из кармана платок, отсмаркивается, вытирает слёзы и поясняет: — Я не хочу секса. Я хочу Инженера — а это разные вещи. Диннар тяжело вздыхает и снова лижет в щёку. — Может, со временем?.. — Исключено, — отрезает Кукловод, больше для самого себя, чем для Диннара: не смей надеяться, тебе ничего не светит! Разве можно любить такого... такого придурка, который в первую же ночь тыкал в спину своим членом? Он поднимается, потирает затёкшие ноги. — Спасибо, что выслушал. Я пойду. — Извините, что не смог помочь, — виновато опускает морду Диннар. Кукловод ободряюще треплет его по ушам и выходит из шатра. Грустные мысли, отложенные на потом, наваливаются одной-единственной фразой, в которой столько горькой правды, что можно захлебнуться. «Мне уже никто не поможет». Возвращаться «домой» нельзя: там Инженер, если не рядом, то поблизости. Очень вероятно столкнуться с ним — или с его запахом, который только-только, к счастью, оставил в покое. Значит, опять в лес: валяться в траве под дубом и придумывать, как избавиться от этой ненормальной влюблённости, раз даже лекарь помочь не в силах. Вздохнув, Кукловод прячет руки в карманы и бесшумно ступает по вытоптанной тропинке. Зачем что-то выдумывать? Единственный способ всё прекратить — отыскать крепкую верёвку, обвязать её вокруг ветки — и шагнуть вниз, не забыв затянуть ещё один узел — на шее. Или забраться поглубже в воду и, уцепившись за какой-нибудь корень на дне, вдохнуть полной грудью. Лекарства от чувств не изобрели. Лекарства от обоняния... Кукловод замирает на полушаге и чувствует, как неуверенная улыбка точно сама расплывается на губах. Неужели это?.. И как он раньше не додумался! Так вжился в образ полутваря, что совершенно позабыл о человеческих способностях! Торопливо дойдя, почти добежав, до дуба, Кукловод аккуратно опускается в траву, стараясь не вляпаться в собственную сперму, «разбрызганную» утром. Устраивается поудобнее, касается пальцами переносицы, закрывает глаза. Если он верно помнит, то где-то здесь... Главное нащупать и не промахнуться... Куда-то в глубь головы точно втыкают раскалённую спицу. Кукловод, дёрнувшись, прикладывается затылком о дуб, аж в ушах звенит и перед глазами всё расплывается. А может, это следствие проделанной «операции»? По губе скользит что-то тёплое. Кукловод облизывается: кровь; вытаскивает из кармана платок, промакивает ноздри. Осторожно вдыхает. Ничего. То есть совсем ничего, ни единого запаха. Ни тёплой коры дуба, ни шумящей неподалёку реки, ни травы — перепачканной, между прочим, спермой, которая пахнет достаточно ярко! Засучив рукав, Кукловод утыкается носом в предплечье. Переносица отзывается всё ещё пульсирующей болью; но главное — запаха-то нет! Кукловод чуть не вопит от счастья. Подпрыгивает, в порыве эмоций прижимается к дубу: обнять просто-напросто не хватает рук. Свободен! Да, нужно ещё проверить, не поймает ли его снова манящий запах Инженера. Но вряд ли у повреждённого обоняния хоть что-нибудь получится уловить. А значит, теперь он сможет нормально общаться: не держать себя в воображаемых цепях, не бояться сказать что-то чересчур пошлое, а просто беседовать обо всём, как беседуют... друзья? Теперь он сможет стать... другом? Кукловод, широко улыбнувшись, обнимает себя за плечи. Можно начать всё с самого начала, попробовать произвести впечатление не озабоченного полутваря, а... а кого-то вполне нормального, не думающего о сексе каждую секунду. Только надо поспешить, пока Инженер никуда не ушёл. Кукловод уверенно шагает к своему шатру, то и дело срываясь на приплясывание. Радость переполняет изнутри, буквально струится по венам; ей не мешает даже навязчивая мысль: «А если Инженер не согласится? А если пошлёт тебя с твоей дружбой?» Не согласится — так не согласится. Но быть рядом всё равно никто не запретит. По пути попадаются несколько чёрных тварей — которые не пахнут. Абсолютно никакого запаха, твари и твари; и сердце только сильнее скачет в груди. У самого шатра Кукловод глубоко вдыхает, усилием воли убирает широкую улыбку и осторожно заходит внутрь. Инженер сидит на матрасе, расчёсывает пальцами взъерошенные волосы. Должно быть, недавно проснулся и не успел уйти к своим тварям. — Доброе утро, — негромко здоровается Кукловод. Инженер вздрагивает — довольно заметно — и удивлённо отвечает: — Доброе утро... Кукловод подходит ближе, опускается на матрас — всё это под внимательным, настороженным взглядом Инженера; он даже разворачивается, чтобы сидеть лицом к лицу. — Я в последнее время вёл себя странно... — Я заметил, — усмехается Инженер — а секунду спустя отводит взгляд и нервно одёргивает мятую безрукавку, точно чего-то испугавшись. Кукловод, сглотнув, продолжает: — Ты сам знаешь: я тебя... хотел. Но теперь я со всем разобрался и... — Собравшись с духом, он осторожно заглядывает Инженеру в глаза и предлагает: — Давай начнём с самого начала? Я... я бы хотел с тобой... дружить, если ты не против. Инженер долго смотрит на него — почти как во сне, только куда серьёзнее. Кукловод чуть холодным потом не покрывается: а если его сочтут не достойным дружбы? Если за эти несколько дней совместной жизни Инженер успел его возненавидеть, просто воспитание не даёт этого показать? — Откровенность за откровенность? — наконец спрашивает Инженер, и сердце у Кукловода проваливается в пятки. — Мне... Мне твоя странность не мешала, на самом деле. Ну, ты же напрямую не приставал, — он как-то нервно усмехается и, опустив голову, сплетает пальцы в замок. — Но подружиться... Пауза затягивается. Кукловод вцепляется дрожащими руками в подол водолазки и чуть не воет: «Ну же, не томи!» Инженер резко поднимает голову, точно услышав этот мысленный крик. — А знаешь, я был бы не против подружиться, — признаётся он, вцепившись в край одеяла. Кукловод неуверенно улыбается и разжимает стиснутые пальцы. Так и хочется спросить: «Правда? Не шутишь, не смеёшься?» Но судя по неловкой улыбке, дрожащей на губах у Инженера, он не шутит и не смеётся. Осторожно протянув руку, Кукловод нерешительно сжимает его пальцы. Приподнимает брови: ты не возражаешь? Инженер отвечает таким же лёгким «рукопожатием» — и тёплой-тёплой улыбкой. «Я буду хорошим, — клятвенно обещает самому себе Кукловод. — И всё сложится хорошо».