Тварь я дрожащая или?..

Если бы кто-то неделю назад сказал Кукловоду, что Инженера можно не только пожирать взглядом, Кукловод бы так взглянул на этого кого-то, что бедняга скончался бы на месте. Но то — неделю назад. А сейчас... Сейчас-то, оказывается, и правда можно! Не только и не столько пожирать взглядом — сколько... любоваться. Ведь Инженер — Кукловод готов смеяться от мысли, что обнаружил это лишь теперь, — состоит не исключительно из прекрасной задницы. У него есть не менее прекрасный нос с небольшой горбинкой и слегка вздёрнутым кончиком. И губы — не такие пухлые, как представлялось в первом сне, но не потерявшие своей притягательности. Так и хочется провести по ним кончиком пальца — хотя лучше бы кое-чем другим... А ещё с Инженером можно разговаривать — обо всём на свете: о погоде, о тварях, о прочитанных книгах и... о прошлом. Это было всего пару дней назад. Они тогда сидели в шатре: снаружи зарядил дождь, — и Инженер предложил: расскажешь, мол, кем ты был до предводительства? У Кукловода сердце в пятки провалилось. Рассказать? Заново пережить всё, что было, всё, что он утаивал то от одной, то от другой твари? Сознаться во всех постыдных поступках? «Давай-ка вначале ты?» — предложил он Инженеру, пряча страх за лёгкой улыбкой. Инженер пожал плечами — и без особого стеснения поделился, что раньше был гробокопателем в одной из деревень, а потом едва не погиб, отбиваясь от полиции. Его спасли и вылечили какие-то типы в респираторах; дали денег, отвезли в город. Правда, обещали однажды прийти и потребовать платы за спасение, но всё медлят и медлят. А он пока старается хоть как-нибудь искупить вину за своё ужасное прошлое. Он даже задрал безрукавку и показал широкий бугристый шрам на слегка округлом животе. Что-то напрягло Кукловода в этом шраме; но разобраться он не успел: Инженер усмехнулся: «Твоя очередь рассказывать». Поначалу он думал, что ограничится чем-то таким же небольшим, как Инженер. Но его словно прорвало. Слова бежали сами собой, только успевай проговаривать. Хотелось поделиться всем, что скопилось на душе: всей болью, всем страхом, всем... безумием. Он только умолчал о том, как боролся с собой и своими сексуальными фантазиями неделю назад, — а остальное выложил без утайки: про любовь к Инг и катастрофу, про тварей и напрасные попытки оживления, про шоу, с которым катался по стране, и про Лейну, в которую влюбился до беспамятства; про обращение, про тварьское воспитание, про своих детей, про войну... Говорят, после подобной откровенности обычно становится легче: высказываешь все проблемы и эмоции — и они вроде как перестают беспокоить. Но Кукловод с макушкой погрузился в давно минувшие события — и они захлестнули яркой-яркой волной. Вспомнился вкус человеческого мяса, сырого и застревающего в зубах. Таким кормили твари; говорили, это укрепляет связь между сущностями. Тогда Кукловод послушно сжевал кусок чьего-то предплечья — но спустя несколько долгих минут борьбы с собственным организмом его всё-таки вывернуло наизнанку. И с тех пор тошнит от любого мяса. Потом ничего не чувствующий нос вновь ощутил приторно-сладкий запах гниения, когда по-особому раненная тварь умирала и разлагалась буквально на глазах — оставаясь при этом в сознании. Однажды таких оказалось больше десятка — и Кукловод, потративший все силы на напрасные попытки лечения, принялся сворачивать им шеи. Всю ночь он прорыдал, уткнувшись носом в тёплый шерстяной бок Дрэя; а наутро голыми руками придушил мага, подобравшегося чересчур близко к лагерю. И его сдавленное хрипение казалось лучшей музыкой во всём мире. А ещё был Дрэй, приволоченный тварями; Дрэй, залитый чёрной кровью, дышавший чуть ли не раз в полминуты. Из живота у него торчали чёрные кишки, и было, в общем-то, ясно, что самое время копать могилу. Но Кукловод всё-таки взялся лечить; и худо-бедно, но вылечил, хоть и валялся потом без сознания почти полдня. Раны срастались плохо. Когда они оставались вдвоём, Дрэй тихо-тихо, чтобы никто не услышал, признавался, что от этой боли хочется выть и кататься по земле. Но всё, что он себе позволял, — осторожное поскуливание по ночам: вожак должен был оставаться сильным. А в один из последних дней войны... По щекам покатились слёзы, разбуженные воспоминаниями. Кукловод, сгорбившись и опустив лицо, поспешно прикрылся рукой: не хватало ещё разреветься. В следующую секунду в лоб толкнулось чьё-то плечо и на спину легли тёплые ладони. Не решаясь поверить, Кукловод осторожно приоткрыл глаза и едва не расплакался от благодарности. Высвободил руки и прижался к Инженеру, крепко обнимая в ответ. Так они просидели несколько долгих минут — не говоря ни слова, согревая и поддерживая друг друга. А потом наконец закончился дождь. После этого разговора объятия уже не кажутся чем-то запретным. Раньше было так страшно попросить: ну кто он Инженеру, чтобы обниматься? — а теперь, когда сделан «первый шаг»... — Прогуляемся по лесу? — предлагает Кукловод. — Почему бы нет? — пожимает плечами Инженер. — Надеюсь, там не слишком сыро? Прихвачу куртку на всякий случай. Кукловод закутывается в плащ: чем больше слоёв одежды, тем увереннее себя чувствуешь. Рядом с Инженером он робеет до сих пор. Раньше спасала наглость — а теперь-то он обещал быть хорошим — то есть вежливым и тихим. Трава в лесу и правда слегка сыровата; но если идти по тропинке, то можно остаться почти сухим. Жаль, она слишком узкая, вдвоём не пройдёшь. Поэтому Инженер шагает сзади, почему-то периодически покашливая. Неужели простудился? Они проходят мимо дуба, где... Кукловод отводит глаза и слегка ускоряет шаг, чувствуя, как теплеют уши — по счастью, скрытые волосами. Тропинка ведёт в самую глубь леса, но они останавливаются посреди небольшой полянки. Вернее, останавливается Кукловод, а Инженеру не остаётся ничего иного, как замереть, чтобы не врезаться в него. Кукловод разворачивается. Инженер преувеличенно спокойно кладёт куртку на сгиб локтя и нервно стреляет глазами туда-сюда, выдавая всё своё волнение. — Слушай, — не желая медлить, выдыхает Кукловод, — я хотел... — Он шагает вперёд, и Инженер на столько же отступает назад. Не доверяет. Впрочем, доверял бы Кукловод, если бы его завели в глубь леса? Особенно если бы завёл тот, кто ещё недавно признавался, как безумно его хочет. — Стой, — просит Кукловод. — Я ничего тебе не сделаю. Я просто... — Он глубоко вдыхает и почти выпаливает: — Можно тебя обнять? Пару секунд Инженер хмурится, а потом расплывается в широкой улыбке: — Ну ты напугал... — Уголки его губ мгновенно опускаются, а в глазах мерещится растерянность. — Не обижайся, но я... Я всё ещё не знаю, что от тебя ждать. — Всё нормально, — кивает Кукловод. — Так можно? — Да, конечно, — уронив куртку в траву, Инженер разводит руки: иди, мол, сюда. Кукловод шагает навстречу, с удовольствием зарывается пальцами в его короткие взъерошенные волосы, утыкается носом в шею. «Надеюсь, когда-нибудь я стану для тебя не только безумным полутварем, который может затащить в лес с одной-единственной целью». Инженер обвивает руками талию и тихо-тихо шепчет, почти выдыхает: — Я не хотел обидеть. Я тебе доверяю, просто... — Всё хорошо, — успокаивает Кукловод, почёсывая его затылок. Не удержавшись от шалости, касается шеи кончиком языка... И вытаращивает глаза. Потому что на вкус Инженер такой же, как и на запах. И теперь, когда обоняние повреждено, это чувствуется ярко. Слишком ярко, аж внутри всё дрожит от желания лизнуть ещё раз — или даже укусить. Да-а, впиться бы зубами в эту мягкую кожу, прокусить... Интересно, а кровь на вкус такая же терпко-сладкая?.. — Ты что делаешь? — напрягается Инженер. Кукловод, сглотнув, с трудом заставляет себя отстраниться и улыбнуться. — Да так, ничего. Подумаешь, лизнул разок, — он с невинным видом пожимает плечами. Уголки губ Инженера дрожат в натянутой улыбке. Он опускается на корточки, подбирает с травы куртку, неторопливо отряхивает её — от воды, что ли? Потом встаёт и, отводя глаза, негромко спрашивает: — А ты... кхм... меня не съешь? — Я? Тебя? — искренне удивляется Кукловод. Ему настолько смешно, что даже не обидно ни капли: вот, мол, Инженер тебя каким-то монстром считает. — Конечно не съем, ты чего? Инженер смущённо чешет макушку, и Кукловод, не удержавшись, тихонько прибавляет: — Может, покусаю только. Тёмные глаза Инженера испуганно расширяются; но говорит он совсем не то, что Кукловод ожидает услышать: — Только если... чуть-чуть. То есть он не имеет ничего против укусов? Хочется немедленно попробовать на вкус его шею, но Кукловод удерживается: и так здорово напугал, что это такое будет, если полезешь кусаться? Да он просто умрёт от страха — или больше никогда к себе не подпустит. Повисает неловкое молчание. Они переглядываются; Кукловод хочет предложить: «Пойдём-ка обратно», — как Инженер закашливается, прикрыв рот ладонью. — Ты простыл? — обеспокоенно хмурится Кукловод. — Немного, — шмыгает носом Инженер. — Но я почти в порядке. — Пойдём-ка в шатёр. — Кукловод легонько сжимает его плечо. — Я тебе чаю заварю, погреешься. На удивление, Инженер даже не спорит. Согласно кивает: — Пойдём, — и, пропустив вперёд, пристраивается сзади. Кукловод, шагая, прислушивается к его дыханию. Не слишком хриплое? Это точно обыкновенная простуда, а не что-нибудь похуже? Он, уже не совсем Анатом, вряд ли сумеет разобраться; а твари и подавно не поймут, даже Диннар ничего не сделает. До шатра Инженер вполне добирается своим ходом — а едва перешагнув порог, чуть не падает на землю, споткнувшись на ровном месте. — Ты чего? — беспокоится Кукловод. — Ты... в порядке? Ты бы лёг, поспал. — Я... — отмахивается Инженер. — Я... То ли ему не хватает слов, то ли сознание вот-вот ускользнёт из его судорожно сжатых пальцев. Кукловод осторожно приближается, опасаясь нарваться на гнев, — и едва успевает подхватить, когда у Инженера подгибаются колени. Впрочем, он сознания не теряет, даже на ноги вполне сносно опирается. Проморгавшись, поднимает голову, встречается глазами — красными, опухшими; с неким трудом выговаривает: — Кажется, у меня температура. Кукловод осторожно подводит, буквально подтаскивает его к матрасу. Усаживает, касается губами лба — горячего, будто утюг, к которому он в далёком детстве неосторожно приложил руку. Инженер обнимает себя за плечи, мелко дрожит. Остаётся только стиснуть зубы: как же это нехорошо. — Ложись-ка, — советует Кукловод, опускаясь на корточки. — Тебе лучше поспать. — Ага, — соглашается Инженер. Тянется к ботинкам — но вместо этого плюхается на матрас, как игрушка, у которой закончился завод. Впрочем, он сейчас и правда именно такая игрушка. — Я помогу, — вздыхает Кукловод. Развязывает шнурки, аккуратно стаскивает ботинки, отставляет их к стене шатра. С курткой Инженер справляется сам — надо только принять её из трясущихся рук и повесить на крючок у входа. А вот с джинсами возникают небольшие проблемы: расстегнув пуговицу и ширинку, Инженер кое-как приспускает их, но запутывается в штанинах и бессильно лежит на матрасе. Точь-в-точь рыба, выброшенная на солнцепёк. И глаза такие же мутно-бессмысленные. Прикусив губу, Кукловод торопливо снимает с него джинсы, кидает возле матраса; помогает завернуться в одеяло, касается небритой щеки — полыхающей, точно угли в костре. — Постарайся уснуть, хорошо? Я сейчас вернусь, я кое-куда схожу и снова приду, ладно? — Да, — после некоторого раздумья выдыхает Инженер; ещё больше закутывается в одеяло и прикрывает глаза. Кукловод, вопреки словам, не уходит. Сидит рядом, перебирает пряди волос, стараясь успокоить, — и, дождавшись момента, осторожно заглядывает «внутрь», прислушивается к болезни. Перепутано, заляпано чёрно-зелёной слизью, закутано в белёсую паутину; разорвать так просто нельзя, можно повредить что-то важное, ведь белёсые нити опутывают всё-всё-всё, дёрнешь не там — и конец Инженеру. Это не простуда, это серьёзнее. Насколько серьёзнее? Кукловод поднимается и почти бегом покидает шатёр. Сидя внутри, проблему не решишь. Хотя и снаружи решение, увы, не находится, не валяется на пороге. А было бы так хорошо, если бы там лежало какое-нибудь человеческое лекарство — или Анатом, который в силах определить... Погодите-ка. Диннар — лучший из лекарей, он говорил с людьми, проводил обращение. Может, он что-то понимает в таких болезнях? А если нет?.. Не попробуешь — не узнаешь; а сейчас так важно уцепиться за самый крошечный шанс! Кукловод решительно шагает — да какое там шагает, почти бежит в другой конец лагеря. Только бы Диннар не ушёл в город или ещё по каким-то делам. Что ж тогда делать с Инженером? Чаем поить? А разве это поможет? Встряхнув головой, Кукловод распахивает полу тёмно-синего шатра и с порога заявляет: — Мне нужна помощь. Диннар заметно вздрагивает — наверное, ещё тревожат воспоминания о последней встрече. Но сейчас не время кусать себя за ту постыдную выходку. — Инженер заболел, — не дождавшись ответа, продолжает Кукловод. — Это не простуда, что-то серьёзнее. Я не могу понять, что. — Вы думаете, я пойму? — слегка язвительно интересуется Диннар. — Я тварь, а не человек. «Да как ты смеешь мне отказывать?!» — чуть не рявкает Кукловод. Прикусывает губу, жалобно приподнимает брови; даже чуть на колени не падает. — Пожалуйста. Хотя бы посмотри, вдруг ты что-то почуешь! Диннар шагает ближе, но точно из вредности замирает на месте. — А вы почему не почуете? — Я не могу, — встряхивает головой Кукловод. — Я потом объясню, если хочешь, но сейчас — пожалуйста, взгляни на Инженера. Может... что-то дельное посоветуешь? Диннар внимательно глядит в глаза, точно подозревая в ловушке или ещё какой пакости. Кукловод так же внимательно и открыто глядит в ответ, и хвост, высунувшись из-под плаща, слегка подрагивает: я ничего не задумал, я говорю правду, нужна твоя помощь. — Пойдёмте, — наконец соглашается Диннар. Едва удержавшись, чтобы не пуститься бегом, Кукловод нарочито степенно провожает Диннара к шатру — и буквально влетает внутрь. Инженер никуда не делся и не умер. Спит, завернувшись в одеяло почти по самую макушку, хрипловато дышит. Диннар подходит к матрасу, принюхивается, шевеля длинными усами. Обходит, изучает с другой стороны; даже одеяло чуть приспускает зубами. Инженер тоскливо вздыхает сквозь сон, и Кукловод с трудом удерживает внутренний порыв обнять его и утешить. — Это кашель, — наконец заключает Диннар. — Тяжёлый, но всё-таки просто кашель. Ничего серьёзного — если будете его лечить. — Буду, — торопливо кивает Кукловод. — Только... как это делать? — Больше тёплого питья, — Диннар почёсывает лапой за ухом, будто вспоминая. — Надо найти в лесу ромашку и ещё кое-какие травы и заваривать. Молоко бы не помешало, но где ж его взять?.. Кукловод скребёт затылок. — В стае есть кормящие твари? Диннар сначала удивлённо моргает, а потом даже пасть приоткрывает: — Вы думаете?.. Я не уверен, что человеку понравится тварьское молоко. — Я... добавлю туда мёда, — пожимает плечами Кукловод. — У нас же остался от обмена с людьми. Надеюсь, будет не слишком... непривычно. В озадаченном взгляде Диннара ясно читается: «Да вы, никак, с ума сошли?» Кукловод вздыхает и разводит руками: у тебя есть другие предложения? — Что ж... — Диннар встряхивает мордой. — Я посоветую позже его напоить, когда проснётся. А сейчас... — он почему-то опускает глаза и стеснительно водит хвостом по земле; у Кукловода внутри аж всё напрягается. — Сейчас бы лучше полежали вместе с ним. Ему поддержка нужна. Кукловод озадаченно чешет затылок. Пообнимать Инженера он, конечно, не против, но... А ему и правда необходима поддержка? Вдруг проснётся и, увидев рядом, оттолкнёт? — Ты уверен? — переспрашивает Кукловод. — Вы болели? — вопросом на вопрос отвечает Диннар. — Разве вам, страдающему от озноба, не хотелось лежать, прижавшись к кому-то тёплому? Кукловод нерешительно кивает. При растущей температуре он только и мечтал о чьих-нибудь согревающих объятиях. Выходит, он и правда может?.. — Не буду вам мешать, — чуть усмехается Диннар. — Если что, я в своём шатре. Он бесшумно выскальзывает наружу, и Кукловод немедленно стаскивает плащ и вешает на крючок рядом с серой курткой. Ему стыдно за эту торопливость — будто бы он спешит нагло воспользоваться беспомощностью Инженера, — но как же хочется поскорее оказаться рядом и... И показать: спокойно, ты здесь не один. Штаны и водолазку Кукловод нарочно оставляет; распускает шнуровку, сбрасывает сапоги и забирается под одеяло. Инженер лежит, сжавшись в комок, и волосы, несмотря на озноб, у него мокрые от пота. — Солнце... — выдыхает Кукловод, перебирая его чёрные пряди, и от этого нечаянного слова перехватывает в груди. Назвать бы так... в реальности, заглянув в глаза. Но как же страшно будет увидеть там не счастливые лучи, а недоуменные вспышки — или даже враждебные иглы. Нет уж, лучше повременить до... официального признания — если оно однажды случится, конечно. А пока можно шептать это себе под нос — или говорить спящему Инженеру, как сейчас. — Солнце, — погромче повторяет Кукловод и, придвинувшись, обнимает Инженера. — Не волнуйся, ты поправишься. А сейчас тебе надо выспаться — и я буду рядом, буду... охранять, чтобы ничего плохого не случилось. Что за глупости он несёт? И почему же так не хватает слов, чтобы передать, как ты безумно любишь, как ты готов защищать от чего угодно, как... Да какая разница, что он несёт, если — о Высшие Силы! — Инженер прижимается в ответ, утыкается лицом в грудь и тихонько сопит?.. Его заметно трясёт, и лоб горячий как никогда — Кукловод чувствует это даже своей тёплой ладонью. Когда же станет легче? Что для этого надо сделать? Может, стоило не лезть под одеяло, а уговорить Диннара немедленно собрать травы и заварить какой-нибудь целебный чай? Простонав что-то маловразумительное, Инженер цепляется за водолазку и... Не может быть! Кукловод касается его заросшего подбородка и мягко приподнимает голову. На щеках действительно дорожки слёз. Непрошибаемый и суровый Инженер... плачет? Это насколько же серьёзно он болен? А как его утешать? Он, признаться, позабыл, как надо утешать людей. С тварями всё было куда проще: обнял, поцеловал в мохнатую морду, почесал за ухом... Впрочем, они уже и так обнимаются, а небритое лицо Инженера вполне сойдёт за мохнатую морду. Да и за ухом его можно поскрести. Коротко вздохнув, Кукловод наклоняется и касается губами лба — начать издалека, чтобы взглянуть на реакцию. Инженер тихонько всхлипывает и по-прежнему сжимает водолазку, не торопясь отпихивать. Тогда Кукловод наглеет — уверяя себя, что стремиться исключительно утешить: аккуратно целует его в уголок губ и, не утерпев, лижет кончиком языка. Какой же он вкусный — и совершенно беззащитный сейчас, когда болен. Может, сожрать его? Сделать окончательно и бесповоротно своим? Кукловод сглатывает слюну — и, отшатнувшись, трясёт головой. Тут же перепуганно прижимает к себе Инженера, стискивая чуть ли не до хруста костей, почти чувствуя, как стучит его сердце. Эти мысли — это всё из-за болезни, д-да? Просто он заразился, вот и лезет в голову всякий бред. А если... Кукловод прикусывает губу с такой силой, что во рту становится солоно от крови. Не допускать таких мыслей, ни в коем случае! А если он однажды не удержится и... «Взгляни, ведь он такой аппетитный», — нашёптывает что-то внутри. Кукловод зажмуривается, чтобы даже краем глаза не видеть чёрную макушку Инженера. «Ты ведь помнишь его вкус, правда? Такой же чудесный, как и запах». Хочется откусить себе язык — но, гореть ему в Пустоте, он и правда помнит вкус. Более того — ощущает его настолько ясно, будто прямо сейчас лижет Инженера. Распахнув глаза, Кукловод выдыхает: нет, не лижет. Значит, пока ещё контролирует себя. Но как же хочется, верно?.. Дрожит ничего не чувствующий нос. Нервно трясутся губы, и язык то и дело облизывает их, желая высунуться изо рта и... Кровь. Как же давно он не пил крови. Кукловод рывком сваливается с матраса на землю. Вскакивает, отряхивается; прыгая поочерёдно то на одной, то на другой ноге, надевает сапоги. Закутывает Инженера в одеяло, как в кокон, наклоняется — осторожно поцеловать в лоб... И касается кожи всем языком. Инженер только вздыхает сквозь сон — а Кукловод от удивления теряет дар речи. — Прости, солнце, — едва не плача от стыда, выдавливает он. — Я... Я хотел... только помочь... Он почти выбегает из шатра; быстро шагает по лагерю, едва не натыкаясь на тварей из-за пелены перед глазами, но безошибочно находит дорогу в лес. Там, наедине с самим собой, снова ждёт освобождение. Кукловод падает в траву под дубом и, свернувшись в клубок, рыдает, вторя себе негромким, но пронзительным воем. Он слишком тварь, чтобы быть с Инженером. Всё внутри рвётся на кусочки, сердце отчаянно мечется в груди — выдернуть бы его, бросить в траву, чтобы больше ничего не чувствовало! Это расплата за все ошибки, совершённые в жизни, за всю боль, что он кому-то причинил? Теперь его очередь изводиться, страдать, биться лбом о стену и кричать в напрасных попытках избавиться от огня, разрывающего грудь? Как же он хочет быть с Инженером... Но для этого, увы, надо было остаться человеком — или Инженера сделать полутварем. Да только тот не согласится: неужели он пожертвует своей природой ради сомнительного удовольствия быть рядом с таким безумцем? Воображение рисует обращённого Инженера — с таким же хвостом, но, пожалуй, чёрным. Кукловод обнимает его, обнюхивает — и Инженер проделывает то же самое. А потом осторожно переплетается хвостом, отводя взгляд, накрывает пальцы своей тёплой ладонью... По щекам снова катятся слёзы. Всхлипывая, Кукловод вытаскивает платок из кармана штанов, вытирает глаза, высмаркивается. Медленно вдыхает и медленно выдыхает, выравнивая стук сердца. Сам собой вырывается зевок — и веки, как по команде, тяжелеют. Идти в шатёр нельзя: там спит Инженер. Да и неохота шевелиться, честно говоря. Подтянув колени к груди, уткнувшись носом в сложенные ладони, Кукловод проваливается в тяжёлое и муторное сновидение. Ему снится Инженер — который уходит в город. Собирает рюкзак, кидая туда кучу каких-то непонятных вещей, то и дело останавливается, чтобы выпить чаю из котла. Кукловод сидит на матрасе и канючит: «Не уходи, останься!» А когда Инженер набрасывает готовый рюкзак на спину и застёгивает куртку, он вцепляется в его ногу и волочится следом по земле. «Я буду хорошим, честное слово! Только не уходи!» «Ты уже показал, какой ты хороший», — огрызается Инженер. Отпинывает его — и Кукловод остаётся лежать посреди лагеря и всхлипывать: «Не уходи, пожалуйста...» Во сне его подбирают твари — а в реальности, проснувшись, он так и остаётся лежать под дубом и плакать. А губы сами бормочут: «Не уходи... Не уходи...» Нет, надо с этим что-то делать. Быть с Инженером ему, конечно, не суждено — но это вовсе не повод выпустить наружу свою тварьскую сущность и сожрать его со всеми потрохами. Отрубить вкус? Но тогда может усилиться слух — и придётся страдать из-за каждого вздоха Инженера, из-за биения его сердца, урчания живота и прочих звуков. Или, хуже того, кончики пальцев станут настолько чувствительными, что Кукловод окончательно сойдёт с ума, ощущая ими всё и сразу. Оставить только зрение? Но зачем он, такой беспомощный, нужен? Опять высморкавшись в платок, Кукловод поднимается и осматривается. Вот эта ветка над головой — самое то: не слишком высокая, не слишком толстая. Завязать вокруг такой узел — не проблема. Теперь остаётся найти верёвку... Кажется, у него в шатре лежала одна. Стараясь не дрожать и не слишком часто всхлипывать, Кукловод шагает обратно в лагерь. Главное — никому не показывать, что он задумал. Надеть плащ, спрятать под ним верёвку — и хвост заодно приструнить, а то ишь, волочится! С потрохами же выдаёт! Почти у самого шатра он сталкивается с Диннаром — и тот, шевельнув усами, испуганно вытаращивается и что-то протараторивает. Только спустя пару секунд молчания Кукловод понимает: «Что бы вы ни задумали, не делайте этого!» И коротко пожимает плечами: — А варианты? — Пойдёмте в мой шатёр, — немного помявшись, предлагает Диннар. — Там поговорим. Согласиться? Или оттолкнуть его и, не медля, завершить то, что начал? Как же хочется уцепиться за самую-самую ничтожную надежду. Вряд ли Диннар сумеет помочь — но вдруг что-нибудь подскажет? — Пойдём, — соглашается Кукловод и шагает за ним на другой конец лагеря. В шатре Диннар указывает на подушку: — Садитесь. Раньше её не было. Специально ради него, что ли, притащил? Твари-то и без подушек спокойно обходятся. Или решил ночевать с удобствами? Кукловод усаживается на подушку и тяжело вздыхает: — Мне рассказывать, я полагаю? — Хотелось бы услышать, что произошло, — осторожно соглашается Диннар. — Может, я смогу... — Нет, не сможешь, — обрывает Кукловод. — Проблема та же, и решения у неё нет. Я лишил себя обоняния — но случайно узнал его... вкус. И теперь хочу сожрать. — Впервые произнеся это вслух, он вдруг понимает, насколько постыдно и глупо это звучит. Опускает голову и плечи, виновато обвивает хвостом бедро: я ужасен, я запутался, я не вижу выхода. Диннар покашливает — видимо, пытаясь скрыть удивление. — Вы... Вы лишили себе обоняния? Вы настолько его любите, что... — Да, — выдыхает Кукловод. — Я его люблю. И... я не хочу, чтобы он страдал из-за меня. Повисает молчание: Кукловод не знает, что ещё сказать, тем более, грустные мысли так и наваливаются одна за другой: что теперь делать, как жить, куда деваться? А Диннар не спешит реагировать на услышанное. Варианты, что ли, обдумывает? Да какие там варианты! Разве что выбор между петлёй на шее или водой в лёгких. Но это всё пути, способы, которым можно прийти к цели. А она в любом случае останется одна... — Пообещай, — голос неожиданно срывается на хрип, — что вылечишь Инженера. Найдёшь травы, будешь... Ну, не заваривать, а ему говорить, чтобы заваривал... — Стойте! — рявкает Диннар, и Кукловод замолкает, поражённый такой наглостью. — Не смейте себя убивать!.. — Он прижимает уши, прячет хвост, точно опомнившись, и тихо прибавляет: — Пожалуйста... Кукловод потирает переносицу и нервно пожимает плечами: — Ну не могу же я допустить, чтобы Инженер... — А вам не приходило в голову... — перебивает Диннар — и заглядывает прямо в глаза. Лицо обдаёт жаром: тут и слов никаких не нужно, всё понятно. И... и ведь он прав, гореть ему в Пустоте! Да и, признаться, такая мысль приходила в голову, только её упорно не хотелось принимать. Но сумеет ли он? Хватит ли силы воли, чтобы выдавить из себя эти три слова? Да и как отреагирует простуженный Инженер на такое заявление? Кто же мешает попробовать и узнать?.. Кукловод прикусывает губу и медленно кивает: — Ты прав. Тогда я сейчас же... — Верните обоняние, — негромко советует Диннар. — А то сожрёте нечаянно. Ещё одна дельная мысль. Кукловод устраивается поудобнее, касается пальцами переносицы — и блаженно улыбается: по носу прокатывается волна тёплых мурашек. Правда, первый же вдох едва не лишает сознания: такого количества запахов он не чувствовал уже... Да, две недели. И теперь так хочется дышать, дышать — лишь бы не задохнуться! Медленный вдох, медленный выдох... Кукловод постепенно приходит в себя и, поднявшись с мягкой подушки, идёт к выходу, слегка пошатываясь от количества пьянящих запахов. — Я приду, — оборачивается он на самом пороге. Диннар молча кивает, шевеля усами — точно желая что-то сказать; но так и не произносит ни слова. Хочется дышать и дышать, водить носом буквально по каждой поверхности. Он наконец-то... да, прозрел. Как же всё-таки важен нюх для твари! Запахи до боли знакомые: довольно близкий лес, земляная тропинка под ногами, молодая трава — и, конечно, самые разнообразные твари, которых в лагере — штук тридцать. Боевые, лекарские, огненные, с запахом костра, и кислотные — как... у людей, кажется, это называют щавелем. Нос учуивает даже парочку течных — но Кукловод мотает головой: сейчас у него совершенно другие планы. Может, потом. Вот он, тёмно-зелёный шатёр. Остаётся только собраться с духом: уж слишком дрожат руки, да и слабый запах Инженера соблазнительно щекочет ноздри. Хотя делов-то — войти, сказать-выдавить три слова — и хоть на все четыре стороны. Кукловод решительно перешагивает порог — и нос к носу сталкивается с Инженером. — Я... — хрипло начинает тот и замолкает. И Кукловод догадывается, почему. Как ни готовился, как ни успокаивался, а нос, не чуявший восхитительный запах Инженера, велит сходить с ума. Подёргивается веко, стучат зубы, трясутся пальцы. И — Высшие Силы! — не получается ни слова произнести! Если он сейчас откроет рот или хотя бы шевельнётся — он просто кинется на Инженера и повалит на землю, примется целовать, облизывать — хорошо если не кусать! — Ты чего? — хлюпает носом Инженер, щуря опухшие глаза. Завизжать: «Мне плохо!» — и дать дёру в лес? А получится ли, подчинятся ли ноги? Если память не подводит, у шатра был довольно большой камень... Значит, действуем по старому плану? Собрав волю в кулак, Кукловод валится назад — мечтая хоть раз в жизни не ошибиться. В затылке вспыхивает ослепительная боль, прошивает голову насквозь. Кажется, он даже слышал хруст? Мысли стремительно утекают сквозь трещину в черепе, уступая место полной темноте, которая подминает под себя всё сознание, всю волю. Но Кукловод находит в себе силы слабо улыбнуться. «Вот и всё». *** Голова раскалывается на части. Кажется, не в прямом смысле — но лучше бы в прямом, потому что боль слишком невыносимая: прорывается изнутри и точно бы трещинами разбегается по всему черепу. Хотя затылок, судя по ощущениям, покоится на чём-то мягком — да и сам Кукловод явно не на земле валяется. Неужели его забрали к себе Высшие Силы? А ведь он должен был вечно гореть в Пустоте: не так уж замечательно себя вёл, даже скорее наоборот. Кукловод осторожно приоткрывает глаза. Расплывается что-то тёмно-зелёное, скачут цветные искры. Не похоже на обитель Высших Сил, про которую пишут в книгах. Это скорее... Шатёр. Ну точно же, его собственный шатёр. Так он, выходит, живой? Каждое моргание отзывается вспышкой боли где-то внутри головы. Кукловод медленно поднимает руку, протирает один глаз, потом второй, стараясь поменьше шевелиться. — Ты как? — Уши будто забили ватой, голос звучит совсем глухо, но по запаху ясно, кто сидит рядом. Осторожно повернувшись влево, Кукловод встречается взглядом с Инженером, шмыгающим носом — то ли из-за насморка, то ли... от слёз? По его опухшим глазам тоже не слишком понятно, плакал он или просто болеет. — Я в порядке, — выдыхает Кукловод. Ощупывает голову — лоб и затылок закрывает бинтовая повязка. Неужели настолько серьёзно приложился о камень? — Я так испугался, — шепчет Инженер и дрожащими пальцами касается щеки. — Ты стоял-стоял, а потом кирдык! — и на землю. И затылок весь в крови. Он... испугался? За него, безумного полутваря? А если... Нет, что за глупости! Инженер волнуется по-дружески — или боится, что без предводителя твари сожрут его вместе с потрохами. О взаимных чувствах и речь быть не может. Но как же хочется хоть на мгновение поверить, что Инженер не просто так поглаживает повязку, и беспокойство в его глазах не чудится, и веки опухшие вовсе не из-за болезни, а... Нельзя об этом думать, нельзя! Особенно теперь, когда всё-таки не получилось окончательно расшибить голову — и когда придётся делать то, что собирался. Коротко вздохнув, Кукловод медленно приподнимается. — Лежи! — вскакивает Инженер. — Диннар сказал, тебе надо лежать. Он приходил? Не дождался возвращения — или его позвали перепуганные твари, посланные не менее перепуганным Инженером? Вот удивился-то, наверное: собирались всё мирно разрешить, а тут едва ли не самоубийство. — Можно воды? — негромко просит Кукловод, стараясь потянуть время. — Конечно, — чуть суетливо кивает Инженер. Шмыгая носом, выходит из шатра — должно быть, котёл с водой где-то снаружи, — и Кукловод, пользуясь моментом, садится. К горлу подкатывает тошнота — как после обращения; приходится несколько раз сглотнуть, чтобы ненароком не вырвало. Рука сама тянется к затылку, ощупывает повязку — вроде не мокрую, значит, кровь уже остановилась. Интересно, сколько он пролежал без сознания? Потемнеть вроде не успело, так что пару-тройку часов, не больше. Инженер возвращается спустя считанные мгновения и чуть не роняет кружку. — Ты чего поднялся? Выпей и ложись. Кукловод делает несколько глотков, собираясь с духом, протягивает кружку и выдавливает: — Я хочу... Мне надо... кое-что сказать. — Он вдыхает-выдыхает, стараясь взять себя в руки. Нерешительно поднимает голову — Инженер стоит, сжав кружку до побелевших костяшек. — Ты, — сглотнув, Кукловод глядит ему прямо в глаза, — ты сам видишь... что происходит. Тебе... нельзя больше здесь оставаться. — И куда ты предлагаешь... меня деть? — приподнимает брови Инженер. Кукловод нервно облизывает губы и, не выдержав, отводит взгляд. — Ты ведь... Тебя же мне отдали. Я могу... что угодно... — перехватывает дыхание, в горле встаёт комок; больших усилий стоит продолжить как ни в чём не бывало: — И... и я... — в самый ответственный момент срывается голос. Кукловод поспешно хватает ртом воздух и выпаливает: — Я тебя отпускаю! На мгновение уши залепляет звенящая тишина. Горло сводит от несказанных слов, которые так безумно хотелось бы прошептать на ухо Инженеру, но... Значит, не в этой жизни. — Правда? — сипит Инженер. — Я могу... вернуться в город? Низко опустив голову, Кукловод часто кивает, не в силах выдавить больше ни слова. По щекам катятся слёзы — только бы Инженер не разглядел их в полутьме! — Спасибо, — радостно выдыхает Инженер, и эта его радость — как нож в самое сердце. «Ну-ну, не будь таким эгоистом. У вас всё равно не получится счастья — а так и Инженер будет в порядке, и ты пострадаешь и забудешь. Вон, в стае несколько течных тварей. Чем не утешение?» — Я пойду скажу тварёнышам. — Инженер, кажется, чуть не вприпрыжку покидает шатёр. И тогда Кукловод даёт волю эмоциям, разрывающим грудь: всхлипывает, зажав рот ладонью, то и дело облизываясь и глотая солёные слёзы, мнёт стиснутое в пальцах одеяло. Хвост неожиданно сам ложится на плечо, точно желая утешить. Он же правильно поступил, да? Это лучший выход — отпустить его, не мучить, не заставлять отвечать на чувства какого-то безумного полутваря. К тому же эти чувства скоро утихнут, это ведь влияние запаха и вкуса, в-верно? Ничего больше, просто животные инстинкты... Из груди вырывается всхлип пополам с каким-то обрывком воя. Кукловод поспешно стискивает зубы: лишь бы никто не услышал! — и вытаскивает из кармана платок. Вот так, вытереть щёки, отсморкаться, привести себя в порядок. Он, в конце концов, предводитель. А предводителю не к лицу плакать из-за таких пустяков. Снаружи раздаются шаги: Инженер наверняка вернулся за рюкзаком. Кукловод опускает голову, пряча в тени опухшие глаза; только стиснутый в кулаке платок выдаёт позорную истерику. — Слушай... — неуверенно начинает Инженер. Судя по вздохам, мнётся, не решаясь продолжить; и Кукловод готов кого угодно молить, лишь бы он подольше мялся. — Я ведь свободен? — наконец уточняет Инженер. — Я могу делать что угодно? — Да, — нарочито спокойно отзывается Кукловод, правда, не совсем понимая, куда он клонит. Инженер почему-то молчит. Не робко, не собираясь с мыслями — чудится в его молчании нечто упрямое. Не в силах противостоять любопытству, Кукловод поднимает голову: ну что же ты там задумал, а, что хочешь сказать? И в ту же секунду, будто дожидаясь только ответного взгляда, Инженер выпаливает: — Можно я останусь? Сердце пропускает удар. Это же всё возрастная глухота, в-верно? Или он просто окончательно свихнулся и слышит то, что хочет слышать? — Ты... — неверяще выдыхает Кукловод, — ты хочешь... остаться? Но я ведь... я же... Отчаянно не хватает слов, а отступившая истерика так и норовит снова прорваться наружу. Гудит голова: столько эмоций, столько событий, как бы в этом всём не утонуть?.. Инженер подходит, усаживается на матрас и доверительно сжимает руку тёплыми пальцами. — Я помогу тебе... с этим справиться, хорошо? Я уверен, что ты сможешь себя контролировать, — он неловко улыбается, и от этой улыбки из глаз опять льются позорные слёзы. «Наверное, я всё-таки умер. Так не бывает в жизни — ну не бывает же, верно?» Кукловод накрывает его руку своей и благодарно виляет кончиком хвоста.