***
Еще не отойдя от впечатлений после испанских каникул, Алек сразу приступает к работе. Им предстоит провести два концерта и открытие нового фешенебельного клуба. В общем, дел выше ушей. Будучи настолько погружен в составление мысленного плана, он не придает значения восклицаниям Иззи о каком-то переполохе у входной двери. Выходя из лифта, Лайтвуд все еще копается в заметках в телефоне, ищет какие-то бумаги в сумке, одновременно допивая свой кофе. Череда вспышек фотокамер застает его врасплох. Может, они подумали, что у них в офисе сейчас сидит какая-нибудь звезда? Перепутали его с кем-то? Алек пробирается через толпу репортеров, и ему вслед выкрикивают: «Это вы были на Ибице с Магнусом Бейном?», «Что вас связывает?», «Как вы объясните эти снимки?». Он с трудом сдерживает себя от того, чтобы не обернуться и не начать лихорадочно листать протянутую ему газету. Но стаканчик Старбакса в спешке все же безуспешно теряет. И даже не возвращается за ним, чтобы выкинуть в ближайшую урну. А еще защитником природы себя считает. Алек сворачивает за угол через два квартала и прислоняется спиной к расписанной граффити кирпичной стене, все еще не веря в происходящее. Такое возможно лишь в параллельном мире. Или в мире этом, если вы встречаетесь с Магнусом Бейном. В «Эль дивино»* стоит оглушающая какофония, собранная из грохочущей музыки, от которой внутренности подпрыгивают, бесконечных, суетливых приготовлений разноцветных коктейлей и непрекращающегося людского гомона. Но они, сидя в самом укромном углу клуба, слышат друг друга так, словно находятся одни в уютной кофейне среди зеленых холмов Исландии. Голос Магнуса такой приятный, Алек до сих пор удивляется, почему тот не построил карьеру певца. Он и сам неплохо поет, но Магнус, его голос Алек хочет слышать во всех диапазонах: томным, с хрипотцой, высоким, почти надрывающимся от интенсивности. Любая деталь, черта. Все приобретает для Лайтвуда сексуальный подтекст. Это действительно какой-то вид одержимости. – Тигренок, как ты? – слышится в трубке довольный голос Магнуса. – Все хорошо, – пауза между словами. Пианист ее чувствует. – Работы накопилось столько, что, кажется, мне еще долго не видать песчаного пляжа, – Алек старается произнести все как можно беззаботнее. – Иззи понравился браслет, что ты выбрал. – Ты его выбрал. Я лишь намекнул. – Да, намекнул купить именно «этот и никакой другой» браслет. Оба смеются в трубку. – Слушай, ты все равно об этом скоро узнаешь. – Что это? – заинтригованно спрашивает пианист. – В общем, не знаю как, но наши фотографии с отдыха просочились в прессу. А сегодня репортеры осадили здание нашего офиса. – Алек, ты серьезно?! Не может быть! Как они тебя нашли? – Ума не приложу. Может, у нас есть общие знакомые-осведомители, о которых мы не знаем? – Вполне может быть. Пианист думает о том, как нелегко далось его парню сегодняшнее «общение» с папарацци. Ведь Алек вполне осознанно остается за кулисами и избегает общественного внимания. Чего не скажешь о Иззи, которая всегда на виду, выкладывает в сеть совместные фото со звездными клиентами и при любом удобном случае напоминает последним об их сотрудничестве, что вызывает обостренное чувства ревности у ее мужа Саймона. Нет, Алек не такой. А если представить, что к толпе вооруженных фотоаппаратами репортеров в скором времени присоединится толпа не самых мирно настроенных фанатов, то картина предстает жуткая. Стресс сродни атаке хищников для сторонящегося публичности человека. – Алек, я хочу защитить тебя. – Магнус? – Мы, – остаток решительности уходит на последнюю фразу, – можем взять перерыв? Положив телефон, Лайтвуд глубже вжимается в спинку дивана, какое-то время глядя в пустоту. Только что Магнус был здесь, в его трубке, в его сердце. А сейчас его словно высасывают из его жизни громадным зловещим пылесосом. Перерыв. Это тот перерыв, что может длиться до конца жизни? Как в «Друзьях»*? Отговорки, что Магнусу хочется его защитить, что это проявление его заботы, – он хочет в них верить. Но уже называет их отговорками. И в голове какой-то неуемный гул. Словно от работающего пылесоса. – Ты сам принял это решение, Бейн. – Если бы это касалось только меня, я бы ни за что так не поступил. – Тем не менее, я тебя поддерживаю. Ты думаешь об Алеке. И это очень трогательно, – мечтательно вздыхает его агент. – Главное, чтобы он все понял правильно. – Ну и как долго это будет продолжаться? – мужчина выдыхает так, словно кто-то спустил в нем воздух. – Зависит от того, как быстро спадет шумиха. Пока рассчитываем на месяца два. – Два месяца?! – Это минимальный период, Магнус. Вы оба будете заняты работой в разных концах света и даже не заметите, как они пройдут. – И я не буду его видеть? – Даже без этой ситуации с твоей загруженностью это было бы маловероятно. Бейн дышит все глубже и глубже, пытаясь унять бушующее внутри негодование. Марго гладит его по плечам, приговаривая, что это все только на пользу и быстро уляжется, но Магнус слышит лишь «Если ты так считаешь это нужным», брошенное Алеком в их последнем телефонном разговоре.***
Прошел без недели месяц. Вроде все относительно тихо. Пару раз журналисты пытались поднять тему личной жизни пианиста в своих сюжетах и на бульварных полосах, но ничего путного из этого не получилось. На все вопросы Магнус отвечал уклончиво, кокетливо, в манере своего сценического образа, а потом мысленно корил себя. Это действительно отнимало много сил. Они с Алеком так далеко друг от друга, что он и сам с трудом верил, что та фотография изображала реально существовавшие обстоятельства, а не чью-то ловкость пользования фотошопом. Кажется, пресса тоже переметнулась к версии сфабрикованного снимка и сбавила свой напор. – Как прошел ваш концерт? X Ambassadors зажгли как обычно? Алек всегда брал трубку. Иногда и сам звонил. Того, чего боялся Бейн – отстраненности и недоверия, не было. Но все их разговоры проходили в такой же скованности, как через стеклянную перегородку в тюремной комнате для встреч. – Здорово. Зал был полон. Да и ребята остались довольны публикой. – Значит, будут чаще приезжать? – Думаю, все будут только за. Каждый разговор проходит для Лайтвуда во внутренней борьбе. Он и хочет общаться как всегда, открыто и искренне. Но что-то удерживает его от этого. Словно жучки записывают каждое их слово. Он впервые испытывал на себе тяготы знаменитостей, продумывающих свои действия, чтобы уберечь личную жизнь от посторонних глаз. Нечто совершенно противоестественное для Лайтвуда. – Четыре параллельные черточки и одна диагональная. – О чем ты? – На следующей неделе будет месяц нашего заключения. Алек сдерживает смех, зажимая его в одном уголке губ. – Может, поговорим о твоих любимых позах? – Магнус! – Что же ты так стесняешься? Мы делали это в самых разных, а порой и самых неожиданных, – Бейн останавливается, – вы записываете это, шпионы? – Все, хватит, – Алек, придерживая трубку, опускает голову. – «Пять» за проницательность. – Ладно, давай поговорим о том, куда поедем через месяц. Как насчет необитаемого острова?***
– Благотворительный бал. – Утренний кофе, Стайнфилд. Мы можем поговорить о делах потом? Магнус сидит по-турецки за высоким кухонным столом, а края его черно-белого шелкового халата с затейливым орнаментом, спущенные по бокам, едва касались пола. Надо отобрать у нее дубликат от входной двери. – Нужно сейчас, чтобы не до конца проснувшись, ты не размазал меня о ближайшую ровную поверхность. – Что такого важного, связанного с балом? – Ты идешь туда со спутницей. – С чего это? – чуть не обжигается большим глотком Магнус. – Нужно быть более убедительными. Крыса вылезла из канализации. – Инсайдер? Кто же он? – Пока не знаю. Но тот уже выложил, когда вы с Алеком познакомились. Новость бодрит почище кофе. – Выйдя в свет с кем-то, это я буду размазан по поверхности. Алеком. И это не эвфемизм секса. – Вы даже целоваться там не будете. Парочка прикосновений с намеком на химию между вами, и все. – И как я ее буду представлять? – Как умеешь. Можно просто по имени. Она начинающая актриса. Ей нужна раскрутка. К тому же она большая поклонница твоего творчества. Химия с ее стороны будет обеспечена. – Не верю, что мы дошли до такого.***
Благотворительный бал, устроенный одним очень уважаемым филантропом, проходил в Майами. Бал в Майами – как-то это... Необычно? Мало того, что все гости зажарятся в своей многослойной мишуре, пока доберутся до места, так еще и само место под открытым небом. Но делать нечего: благополучие детей – а фонд действительно им помогает – важнее всего. Разговор с Алеком не задался. Тот вроде все понял, поддержал, но искренности от его слов не исходило. Бейну приходится вспомнить, для чего все это начиналось, чтобы не рвануть тут же к любимому, убеждая, что все, что тот себе там надумал, полная чушь. Он ненавидел, когда у него не было выбора. Но успокаивало, что, чем скорее будут сыграны роли, тем скорее закончится спектакль. Магнус появился в бархатно-черном смокинге от Кавалли, со сложной брошью с цепями в стиле военного ордена, приколотой вместе с нагрудным значком с логотипом фонда. Его спутница, та самая начинающая актриса, была в красном платье в пол, с вырезом лодочкой спереди и открытой спиной. Цвет очень подходил ее каштановым волосам. Вместе они могли бы претендовать на звание самой стильной пары вечера. – Магнус, – привлекает его внимание актриса, погладив по руке. – Может, потанцуем? Он и не услышал, как начался второй куплет, а все вокруг уже давно вальсируют, успевая при этом позировать нанятым на мероприятие фотографам. Он галантно ведет ее к середине импровизированного зала, кружит вокруг себя и уводит в танце. Под развевающимся прибрежным бризом белоснежным навесом его партнерша порхает алым цветком, а Магнус, как настоящий джентльмен, делает незаметные поддержки, позволяя ей двигаться непринужденно и легко. Заканчивается первый танец, и наступает момент романтического жеста. Их руки сцеплены в замок, пианист поднимает их вверх и целует тыльную сторону ее ладони. Актриса лучезарно улыбается ему и заботливо поправляет край манжета. Они продолжают танцевать вплоть до последней песни, во время которой Бейн сам аккомпанирует приглашенной французской исполнительнице. Дуэт срывает аплодисменты, пианист возвращается к своей подруге под сопровождающим взглядом публики, и та легонько целует его в щеку. – Ты был великолепен! – Спасибо. Лицо девушки порозовело. Наверное, от выпитого вина. По договоренности никакие афтепати после бала они не посещают. Поблагодарив организаторов и вежливо попрощавшись с другими гостями, они покидают бал, и Магнус провожает свою спутницу к ожидающему автомобилю. – Поедешь со мной? – чуть хрипловатым голосом спрашивает девушка. Такое на вино – пусть и белое калифорнийское каберне – уже не спишешь. Мужчина удивляется ее предложению. – Я остановился в другом отеле. – Ничего. В моем номере довольно просторно для двоих. – Вынужден отказаться, – выдыхает он и аккуратно убирает руку с ее локтя. Та кивает, поворачивается к машине, словно собирается сесть, но затем, развернувшись на высоких каблуках, притягивает к себе Магнуса. Он не успевает среагировать и инстинктивно отвечает. Поцелуй был без языка, но завтра окажется, что суррогатная мать уже носит их близнецов. Сила печатного слова. Магнус отстраняется первым. – Извини. У меня был шанс, и я не могла его упустить - подмигивает девушка и садится в машину. – Звони в любой момент. Я всегда готова сопровождать тебя куда угодно. Она кокетливо машет ему из открытого окна, а он лишь поджимает губы и поднимает раскрытую ладонь вслед уезжающей БМВ.***
Видеорепортажи с бала облетели все каналы, и наряды, танцевальные навыки и общение между собой его участников подвергались беспощадному детальному разбору. В основном все обсуждали лишь нескольких персонажей, среди которых был и Магнус со своей спутницей. Эти «романтичные», «милые», «трогательные» знаки внимания доводили Алека до зубного скрежета. «Прекрасный отвод глаз, Магнус. Даже я поверил». А ведь, действительно, они замечательно смотрятся вместе. Улыбаются друг другу, чувствуют движения партнера в танце прямо как настоящая пара. От этого ревность прожигает нутро, а горло сдавливает отчаяние. Вот как должны выглядеть отношения Магнуса. А не то, что происходит сейчас между ними. Вместе с Лайтвудом терзается и дверца холодильника, которую тот открывает каждые пять минут в поисках чего-нибудь, чтобы заесть обиду, и тренировочная груша, которой давно не завали такого жару. Алек продолжал бы в том же духе, если бы не слова одного человека. Где Майами, и где Нью-Йорк? Они располагаются друг от друга дальше, чем две почти любые страны, находящиеся в западной и восточной части Европы. Одно радует – не надо пересекать океан. Поэтому назавтра Магнус решает навестить Алека и напомнить о том, что их отношения все еще и всегда настоящие. Рейс был поздний, и он приземляется в аэропорту Кеннеди с последними лучами солнца. Закутанный в шарф и в твидовом пиджаке, – удивительный контраст на фоне пекла Майами – он останавливается у дома Алека. Свет в окне сообщает, что хозяин у себя. Бейн намеренно сегодня целый день не смотрел новости, не листал свою ленту, поэтому не знает, есть ли у него повод для беспокойства. Поднявшись до нужного этажа, он неловко мнется перед дверью, поправляя виниловые диски, купленные для Алека, прижатые изгибом локтя. Если что Магнус уже подумал защищаться этими дисками от летящих в его сторону предметов. Звонок пропевает соловьем, и легкое волнение сменяется предвкушением встречи. Как же давно они не виделись. Но за дверью ничего не слышно. Магнус, чуткий на слух, услышал бы приближающиеся шаги. Но никто не подходил. Уже занося руку над кнопкой во второй раз, он теряет опору в открывающейся двери, и выпрямляется. В проеме стоит Алек, одетый лишь в одни домашние штаны, спущенные вниз и демонстрирующие четко выраженный «пояс Адониса»*. От увиденного в горле пересыхает, а мозг превращается в картофелину, над который школьники проводили эксперимент с переменным током. – Я пришел сюда поговорить... – начинает он, не сводя глаз с хозяина квартиры. – Но, кажется, сейчас на это не способен... – А на что вы способны, мистер Бейн? – Алек разминает свое плечо, словно готовится к поединку. – Боже, – шепчет Магнус, и тело Лайтвуда мгновенно покрывается мурашками. Этот голос. Его фетиш начинается с него. Все лишнее руки пианиста скидывают на пол и обхватывают лицо Алека. Они всматриваются в глаза друг друга, убеждаясь, что их взгляды и выражаемые ими чувства все те же. Магнус и рад бы постоять так немного, но, видя закусанную губу, уже не может сдержаться. Наклоняется и выхватывает ее, чтобы прикусить то же место самому. Лайтвуд не сопротивляется этому, а подается вперед и приоткрывает рот. Его руки сворачивают объемный шарф Магнуса в жгут, заставляя его часто задышать. Тот наступательными движениями проникает глубже в его рот. Язык щекочет десны как перышко, и шаловливо жалит. Со стоном, переходящим в рык, Алек стягивает шарф, открывая смуглую шею, и снимает пиджак. Ладони беззастенчиво проходят по всей спине и торсу поверх черной обтягивающей футболки, как бы говоря: «Мое, мое, мое!». И все мышцы под тканью приходят в напряжение, когда Магнус, удерживая его, опускает вниз, а сам вжимается сверху. Он надавливает коленом в пах, и Лайтвуд охает. – Позволь узнать. Я пришел сюда, думая, что буду просить прощения. Но чем я заслужил такой подарок? – Марго звонила. Сказала, что ты примчишься ко мне первым же рейсом. Она знает тебя лучше чем я. Как же это бесит, – хрипит Алек. – Зато ты видишь и чувствуешь меня так, как никто другой. Место, где колено трется о шероховатую ткань штанов, вот-вот воспламенится. – Ах, Магнус, скорее... Он слышит это обращение, но за ним следует лишь пара толчков, и то через джинсы. Алек разочарованно вздыхает. Мало. Пианист до отказа наполняет легкие воздухом, но весь кислород в этой квартире словно сгорел. И горит уже все тело. Грубым швом джинсов он проезжается по вожделению Алека, и тот прогибается в спине. Пальцы пианиста, длинные и ловкие, проскальзывают в белье, проходят по всей длине ствола и начинают методично оттягивать головку. Алек шипит сквозь зубы, сдерживая себя, но почувствовав, как ему уже ритмично надрачивают, при этом продолжая дразнить кончик, гортанно стонет. Бейн чертов виртуоз! – Мой любимый инструмент, – шепчет тот. Пальцы сжимаются плотнее вокруг члена, чередуя медленный и быстрый темп. Алек не может сдержаться от нескольких ругательств, одной рукой впивается в плечо, а другую опускает на запястье руки, что приближает его к оргазму. И он почти его достигает, но Магнус отнимает руку. Глазами безумца он смотрит на всего Лайтвуда, его нахмурившееся от нетерпения лицо, капельки пота, искрящиеся в приглушенном свете. И член, такой твердый, что им можно забивать гвозди. Все. Мысли излишни. Сознание срывается на писк, как перегруженная техника. Он запускает руку под любовника, прижимает средний палец к отверстию, успев при этом пару раз до красных полос сжать ягодицы парня. Грудь под ним часто вздымается, да Магнус и сам не знает, дышит ли сейчас. А когда его палец легко проскальзывает внутрь, его дыхательные пути точно на миг перекрываются. Алек готовил себя для их встречи. – Ты был уверен, что мы будем трахаться, – Магнус хочет его укусить, и поцеловать, и, собственно, затрахать до потери способности ясно мыслить. – Не с порога, конечно, но да. Я был уверен, – удивительно собранно для своего состояния отвечает Алек. – Если нет, то тебе все же пришлось бы просить прощения. Бейн представляет, как его любимый... Ох, от одной картинки, как он извивается, насаживаясь сам на себя, у него колотится сердце. Все рывком. Он спускает свои джинсы до колен, поднимает ноги Лайтвуда и фиксирует на своих плечах, прижимает его за бедра. Проникает. – Ты невозможен! Ангел, – воет Бейн, полностью погружаясь в тесное кольцо мышц. Алек чувствует его в себе на всю длину, чувствует полноту, от которой кружится голова. Одной рукой Магнус прижимает его бедра к своему животу, удерживает баланс, а второй гладит и тискает бока. От каждого толчка Алек задерживает дыхание. Ощущения отбрасывают его куда-то глубоко в себя. И как бы ни хотелось неотрывно наблюдать за Магнусом, разум говорит, что это слишком. Слишком для одного момента жизни. И он прикрывает глаза и отпускает свое тело, продолжая все чувствовать ярче чем когда-либо. Алек самозабвенно отдается, а Магнус жадно, но с благодарностью получает. И сомневается, что вряд ли когда-нибудь в этой жизни остановится. Он может только сделать перерыв, вот как сейчас, ненадолго прекратив движения, наклониться и с жаром потереться о лицо, мазнуть губами по приоткрытому рту, и быть втянутым в вязкий поцелуй. От кого-то из них пахнет кедром. На напряженных руках он отталкивается и снова начинает двигаться. А когда частота толчков доходит до самого короткого такта, он выходит и, соединяя их с Алеком стволы, проходит по ним несколько раз. Достаточно для того, чтобы получить разрядку и окончательно выбиться из сил. И в этом момент словно нет никого на свете. И Вселенная делит с ними одно дыхание и радуется. – Мой мальчик, – зарывается Магнус лицом в влажные волосы Алека. – Как мне жить так далеко от тебя? Может... Может, нам поселиться вместе? Алек сглатывает. Убеждает себя быть реалистичнее. – В тебе сейчас говорит усталость и удовлетворенность, Магнус. Как ты себе это представляешь? Они разметались по шоколадного цвета ковру, расстеленному на сосновом паркете. – Ну, – пианист возводит глаза к потолку, – я буду возвращаться домой каждый день. Когда позже, когда раньше тебя. Мы можем поесть дома или выбраться куда-нибудь. Я буду делать тебе массаж, сидя рядом на диване, пока ты смотришь телек. Вовлеку тебя в поцелуй, который чаще всего будет заканчиваться сексом. Мы вместе примем душ и ляжем спать. И так каждый день, – он поворачивается к Алеку, который, кажется, в этот момент отчетливо представляет себе, как бы это было наяву. – Ну, что думаешь? – Ты все равно постоянно будешь на гастролях. Ну и, я боюсь, это будет поспешным решением. – Александр... – Да и ситуация наша еще не ясна. – А что тут выяснять? – Магнус поднимается и приходит в сидячее положение. – Я не могу, не хочу притворяться. Пусть люди строят догадки, мне все равно. Я только за тебя беспокоюсь. Вся эта шумиха... Они же будут копать под тебя. Алек тоже приподнимается, и их плечи соприкасаются. – Знаешь... Видя тебя рядом с кем-то, пусть и на экране, пусть и ненадолго, я теряю самообладание. Не должно это быть так. Я должен быть рядом с тобой! Ох, что я несу?! – Алек, ты и есть рядом со мной. Всегда. – Даже когда тебя целует кто-то другой? – Особенно тогда. Мне нужны только твои поцелуи. Только Бейн хочет доказать это, прильнув к парню, как раздается телефонный звонок. Алек вынужденно встает, перешагивает через разбросанную по полу одежду, находит свой телефон среди неровных стопок дисков и книг и отвечает. – Алек, это я, Саймон. Такой поздний звонок от него настораживает. – В общем, я тут, мне тут нужно сказать кое-что. – Сделай уже это, Льюис, – на фоне слышится раздраженный голос Изабель. – Что такое? – Тут, в общем... Оказалось, что это я стал вашим инсайдером. – Что? – удивленно переспрашивает Лайтвуд, чем заставляет Магнуса встать и подойти к нему. – Непреднамеренно, – произносит Саймон, больше для своей жены, чем в трубку. – Как это? Ты объяснишь? – Ну, так, – замешкался парень, – незадолго до вашего возвращения из Испании я столкнулся на улице со своей знакомой. Она фотограф, когда-то делала афишу для нашей группы. Мы разговорились, она спросила, как поживает Иззи. Оказывается, она и тебя пару раз видела, как раз на тех наших выступлениях в клубах. Спросила, где ты сейчас. Ну и я ответил, что на Ибице. Алек смотрит на Магнуса, который также слушает исповедь Саймона через громкую связь. – Получается, ей просто нужна была зацепка. Она узнала меня на снимке. – Не знаю. Наверное. Но это еще не все. Не так давно мы снова с ней пересеклись. Она угостила меня чашкой кофе, – Иззи громко цокает, – и также невзначай спросила, знакомы ли вы с Магнусом, как давно знакомы. Я не знал тогда, что давал наводку. – Ничего, Саймон. – Прости, друг. Мне жаль, что я стал источником ваших неудобств. – Ты не виноват, – Бейн косится на Алека. – Но больше не говори ничего о нас той девушке. И... Не заставляй Иззи ревновать. – Я не ревную! – громкоговоритель был включен не только у них. – Ладно, завтра поговорим. Я тут немного... занят. – Алек, ты не один? – одновременно произносит сумасшедшая парочка по ту сторону трубки. – Да, не один. – Ты что, изменяешь Магнусу, Алек? Боже, Саймон, смотри, что ты наделал! Парни смотрят друг на друга и думают об одном – продолжать этот спектакль дальше или сказать правду? В итоге решают промолчать. Расскажут завтра. – Не ссорьтесь. Все, пока, – Алек закидывает телефон еще дальше, чем тот был до этого. Пианист разминает его покатые плечи и разворачивает к себе. – Знаешь, это даже возбуждает. То, что ты можешь изменять мне со мной, – пальцы скользят от шеи к груди. – Ты ненасытен. – Будто ты нет. От его игривой улыбки у Лайтвуда заходится сердце. Бейн прикусывает его нижнюю губу и обнимает за спину. И снова звонит телефон. Пианист недовольно толкает его в бок. – Это не мой. Действительно, это звонок Магнуса. «Палладио» Вивальди. В отличие от Алека он быстро находит телефон. Экраном вверх тот освещает маленький уголок у двери. И на панели высвечивается имя абонента. «Мама». – Ты не возьмешь трубку? – приобнимают его сзади. – Потом, – отвечает он, гадая, когда это «потом» наступит.