Absolvo te

      Малфой вышел из фамильного склепа, чувствуя, как ноги, будто налитые свинцом, всё тяжелее отрываются от земли, и, не выдержав, упал в траву, подползая к большому, могучему дереву и опираясь о него спиной. Бедро неприятно ныло, и боль пульсациями отдавала в голову, но в воспалённом мозгу Драко и без того было слишком мало места, чтобы обращать на это внимание. Ещё утром он переместился из школы в Мэнор прямиком из кабинета директора и уже через несколько часов должен был вернуться обратно.       — Вы можете находиться дома сколько потребуется, мистер Малфой, — сказала Макгонагалл, вызвав его задолго до завтрака, и по выражению её лица Драко ясно читал, что может оставаться в Мэноре хоть до конца собственной жизни.       Как бы он ни пытался, похороны отца в его памяти так и не задержались — только рыдающая Нарцисса, крепко сжимавшая его плечо, и спокойное, неестественно спокойное лицо Люциуса в полумраке, пока служители читали речь, слов которой Малфой так и не разобрал. Он всегда думал, что запомнит отца другим. Может быть, тем, кем он представлялся всем вокруг задолго до войны — гордым, высокомерным, позволяющим смотреть на него и говорить с ним. А может, тем, кем он был с ним, с собственным сыном, в дни его детства — заботливым, любящим и поучающим, позволяющим, наверное, слишком много, но чрезмерно гордящимся. Вероятно, старые воспоминания перебили бы новые, более яркие, в которых отец — с вечно склонённой головой, пресмыкающийся и трусливый перед Тёмным Лордом, рушащий напрочь все те идеалы, что вскармливал в самом Драко годами до. Но почему-то сейчас при мыслях о Люциусе в голове Драко всплывала только та безжизненная маска, от которой он не мог оторвать взгляд во время церемонии. Неожиданно для себя Малфой подумал, что это и есть настоящее лицо отца. Но в следующую секунду отбросил эти мысли.       Драко не скорбел. Он не чувствовал ничего, что должно чувствовать в таких ситуациях, и даже больше, ему словно было всё равно. То, что он испытывал, было похоже на парализацию, как после Петрификуса, только двигаться он мог, а вот чувствовать — нет. Где-то внутри тонкий голосок совести говорил: «Это всё шок. Пройдёт время, и ты будешь убиваться, как мать». Но Малфой знал — не будет. Нарцисса любила собственного мужа так сильно, что верила в его могущество даже тогда, когда от него не осталось и следа. Любовь Драко к отцу умерла вместе с уважением к нему — слишком давно, чтобы об этом помнить.       — Прости меня, отец, — сказал он вслух так тихо, что не услышал и сам.       Это было единственным искренним, что мог и хотел произнести Драко, и словно в ответ ветер подхватил опавшие листья и закрутил их в воздухе, и в этом шуршащем звуке Малфой услышал голос, отдалённо напоминавший голос отца:       — Никогда.       Драко ждал этого — форменных галлюцинаций, лишь подтверждающих заключительную стадию потери разума. Это прогрессировало слишком быстро, и Драко знал, что дальше будет только хуже. Он не боялся, ведь страх возникает только когда что-то очень дорого, а в его жизни всё давно потеряло цену. Малфой не испытывал даже интереса — лишь пустое всепоглощающее безразличие и ожидание ближайшего конца.       Драко закрыл глаза, сжимая губы в тонкую полоску и чувствуя, как ноющая боль в бедре постепенно переходит в лютую мигрень, и вслушался в звуки вокруг. Сначала он не распознал шаги, слившиеся с ворчанием домашнего зверья и свистом птиц, но когда те стали ближе, прятаться было некуда. Цоканье тонких шпилек явно не принадлежало матери, и на секунду Драко встрепенулся и хотел было встать, но в следующую секунду здравый смысл вернул его на место — та, которую неожиданно для себя Малфой захотел увидеть, никогда не появится здесь, да ещё и в разгар учебных занятий. Ещё через секунду на дорожке показались стройные ноги, чью хозяйку Драко не хотел бы видеть вообще.       — Привет, Драко, — полушёпотом произнесла Пэнси, останавливаясь от него в нескольких метрах, и юноша увидел, как она озабоченно нахмурила тонкие брови, сузив аккуратно подведённые глаза.       Он не стеснялся своего положения: ни развалившегося на сырой земле тела, ни гримасы боли, что отпечаталась на измождённом от бессонниц лице. Всё в его виде говорило, что он не признаёт за ней права осуждать его, и Пэнси почувствовала это. Слишком уж хорошо они знали друг друга, слишком многое пережили вдвоём, чтобы не замечать такой калейдоскоп эмоций, но слова сами сорвались с её губ:       — Я думала, тебе нужна поддержка сегодня. Нужен друг.       Ошибка, и Паркинсон прочитала её в непривычно безразличном взгляде серых глаз. Драко никогда не нуждался в жалости, даже два года назад, когда, насильно сбив показушную браваду, показанную перед Поттером и остальными, остекленевшим взглядом буравил Метку в общей гостиной Слизерина и шептал, что Тёмный Лорд убьёт его и его семью. Тогда Пэнси сидела рядом с ним и обнимала со спины его дрожащее тело, крепко переплетая собственные пальцы, будто от её силы что-то зависело. Сейчас она не могла сделать и этого.       — Мне никто не нужен, Пэнс. Ни сегодня, ни вообще.       — Но война закончена, Драко.       Она прошептала это так тихо, что не услышала и сама в своих словах ненавистную мольбу, но Малфой, только подняв на неё глаза, понял каждое несказанное слово.       Он поднялся, сжимая зубы, чтобы не застонать, и выпрямился, демонстративно засунув руки в карманы и задрав подбородок. Так он стоял перед чужими в дни, когда война ещё не угрожала ни одному из них, а потом бросался самыми ядовитыми фразами, которые Пэнси когда-либо слышала. Это приводило её в восторг, особенно когда вся грязь доставалась Грейнджер... Но сейчас Пэнси явственно ощущала, что вот-вот всё выльется на неё саму. Она выпрямилась, сводя лопатки, и так же гордо подняла голову, готовясь к Малфоевской атаке, но он только хмыкнул и повёл плечами. Будто она не достойна даже его оскорблений.       — Значит, это правда, — горько усмехнулась Паркинсон, и в её голосе Драко услышал боль. — Все слухи из Хогвартса.       — Что напели твои подружки, Пэнс?       — Что ты сильно изменился. Заводишь дружбу с грязнокровками. И не только дружбу.       Она смотрела, как меняется его лицо с каждым её словом, как оно становится жёстче и безжалостнее. Это был не тот Драко, которого она знала в школьные годы, не та ненависть, что он источал на каждого, кто посмеет сказать слово против. Перед ней стоял Малфой, каким тот был во время войны — жестоким... и внутренне мёртвым. Пэнси не знала такого Драко. Она почувствовала, как страх плещется в ней всё сильнее, и знала, что этот страх — животный и неконтролируемый — обоснован.       Малфой дёрнул рукой — неконтролируемое движение дотянуться до палочки и занять камеру отца за непростительное прямо в чужую голову, и сделал шаг назад, сжимая руки в карманах. Насколько явно он понимал ревность и обиду Паркинсон, настолько неизвестны ему были собственные чувства, вдруг вскипевшие о косвенном упоминании Грейнджер. "Осторожно!", — кричало собственное сознание, и Драко с удовольствием поддался предупреждению. Что-то внутри подсказывало ему, что даже задумываться об этом опасно и лучше утопить все вопросы ещё до того, как они обретут форму. Но также где-то ещё глубже в нём что-то заливалось ехидным смехом, и Малфой мог поклясться, что этот смех ясно раздавался в ушах.       Пэнси видела эту секундную борьбу, буквально сама расслышала смех, что прозвучал в голове Малфоя, и почувствовала, как страх меняет форму и содержание. Вместо инстинкта, пробудившегося из-за явной угрозы жизни, она почувствовала отчаяние, захлебнувшееся ревностью к той, кто никогда, казалось, не будет соперницей. Это сводило с ума на раз-два, ведь било в самое незащищённое — в сердце, пропитанное надеждой.       Драко открыл рот — Пэнси не расслышала ни слова. Вся его речь, наполненная выдавливаемой по капле желчью, что должна мерзко стекать на землю и постепенно топить её, отскакивала от неё, даже не коснувшись носков туфель. Малфой зря растрачивал последние силы в попытке спрятаться за бравадой грубых и злобных оскорблений, Пэнси явственно видела перед собой его истинное лицо. То, которое он прятал сам от себя.       — Ты обещал вернуться с войны, Драко, — она подняла на него глаза, и Малфой, замолчав на полуслове, вдруг пошатнулся и сделал крохотный шаг к ней.       — Ты обещала никогда не принимать Метку.       — Я сделала это ради тебя.       Малфой закрыл глаза, разбивая вдребезги бесполезную маску, и переборол желание закрыть лицо руками. Бесполезно прятаться, когда нет возможности обмануть.       Раздался звук аппарации, и Драко понял, что остался один.       Мэнор погряз в крови спустя каких-то несколько дней спустя официального начала войны. Кровь была всюду — на полу, на стенах, она витала в воздухе, и с каждым вздохом Драко чувствовал её ржавый вкус. Куда бы Малфой не посмотрел, он видел горы мёртвых магов и магглов, чьи тела навеки погребены здесь, и даже в собственной комнате Драко видел их пустые глаза, наблюдающие за ним из-за каждого угла. Это сводило с ума, это заставляло думать о собственной смерти, и Малфой с ненавистью понимал, что не имеет ни малейшего права выстрелить непростительным себе в висок —Тёмный Лорд никогда не простит родителям трусость их сына.       Драко открыл склянку со ставшей привычной зелёной жидкостью и залпом выпил всё содержимое, борясь с желанием закрыть уши и не слышать хохот Беллы, перечащей его отцу. Это было для тётки развлечением - втаптывать Люциуса в грязь в его же собственном доме. Она никогда не скрывала своего отношения к нему, а сейчас ничего не мешало плевать ему в лицо. От беды спасала лишь мать. Драко не знал почему, но Белластриса никогда не выступала против собственной сестры.       Метка на руке горела огнём, и иногда Малфою казалось, что чернила расплываются, проникая под кожу, и смешиваются с кровью, отравляя организм за каждую мысль, неугодную Лорду. Порой Драко ждал, что Тёмный Лорд вызовет его к себе и заставит убедить в своей преданности. Быть может, заставит убить собственную мать...       Малфой тряхнул головой. С самого детства его учили, что мысли небезопасны, учили контролировать их и подчинять себе. Сейчас Драко должен быть как никогда собран. На собственную жизнь давно похуй, но жизнь матери он ни за что не отдаст. Ведь тогда всё было зря.       Снизу вновь раздался громкий хохот Беллы, после — резкий голос отца, Драко не расслышал его слов, да ему в общем-то было глубоко плевать, но короткий стук в дверь не позволил Малфою спуститься и посмотреть, что происходит.       На пороге стояла она. Непривычно бледная, в длинном закрытом платье, какие обычно носит его мать. На задворках сознания Драко подумал, что такая одёжка ей не по годам вовсе и даже не к лицу, но как только взгляд стал осмысленным, в голове раздался вопрос, который Малфой сразу же озвучил:       — Что ты тут делаешь?       Пэнси испуганно оглянулась на разрастающуюся перебранку Люциуса и Лестрейндж, и быстро шагнула в комнату, закрывая дверь резким движением. Такое поведение удивило Малфоя не меньше её прихода, и он озадаченно наблюдал за ней, осматривая с ног до головы.       Пэнси изменилась за эти три месяца, что они не виделись. Её привычное глазу лицо несколько осунулось, будто Паркинсон постарела лет на десять за одну ночь, а зелёные глаза, что смотрели на него раньше с нескрываемой симпатией, сейчас бегали по комнате, останавливаясь на различных предметах, но ни разу — на самом Малфое. Драко заметил, что она похудела, и это ей не шло — она стала угловатой, и движения теперь казались не плавными и грациозными, а угловатыми и резкими. Он едва заметно мотнул головой и задержался взглядом на её позе — зажатой и скованной. Ладонью правой руки она неосознанно закрывала левое предплечье, всё ещё осматриваясь, и Драко вдруг почувствовал, как кровь отхлынула от лица. В следующий же момент он понял, что с силой вжимает её несопротивляющееся тело в дверь и грубо задирает рукав платья, надеясь, что ошибается. И зная, что это не так. С левой руки Пэнс на него смотрели пустые глазницы черепа и обвивающая его змея. Малфой потерял контроль: резко ударил ладонью по двери, не обращая внимания на вздрогнувшую девушку, а потом ударил снова. И снова, и снова, пока онемевшие пальцы не перестали чувствовать деревянную поверхность.       — Ты обещала мне! Ты клялась тогда, в августе! — он закричал, напрочь забыв о словах и осторожности и не замечая, как Пэнс закрывает ладонью лицо, безуспешно стараясь вырвать вторую руку из его хватки. — Какого хуя ты натворила, Пэнси!       Страх сковал его тело, и Драко не мог заставить себя заткнуться и отпустить её. Он был зол, на неё, на всё вокруг, а в первую очередь на себя — за то, что всерьёз верил, что это её не коснётся. За то, как наивно полагал, что Тёмный Лорд после пропажи Забини не отыграется на ком-то более близком ему. На той, кого когда-то Драко называл своей.       Это длилось всего несколько месяцев, в последние дни их спокойствия, когда в воздухе уже чувствовалось надвигающееся, но до конца не осознавалось. А сейчас Малфой потерял и призрачную надежду, что сможет вернуть когда-нибудь всё на прежнее место. Он внезапно вспомнил их последний разговор, когда у него оставалось только несколько часов до Инициации. Её пальцы гладили его левую руку, стирая попадавшие на неё слёзы, а его губы шептали, что он обязательно вернётся и каждую минуту брали с неё обещание никогда не принимать Метку.       А сейчас Пэнс стояла рядом с ним, и Малфой слышал, как она шептала одно-единственное слово:       — Прости.       Лязг столовых приборов растворялся в приглушенных разговорах ужинающих студентов. То и дело раздавались более громкие выкрики — в основном со стола Слизерина, где Харпер и его компания явно чувствовала себя более свободно и раскованно, - и Гермиона постоянно поднимала голову, хмурясь. Но стоило ей только наткнуться на пустующее место близ Забини, глаза опускались вниз, на колени, где в сумке лежал утренний "Пророк" с новостью о смерти старшего Малфоя, и девушка сглатывала подкатывающий к горлу ком. С самого утра она выцепляла глазами каждый зеленый галстук в надежде увидеть Драко, но спаренные со Слизерином уроки по зельям подтвердили её догадки — Малфой покинул школу. Гермиона даже кивнула себе, когда поняла это, и, проходя мимо Блейза и его сумки, лежавшей на соседнем стуле, не заметила изучающего взгляда. В глубине души она осознавала, что любой на месте Малфоя уехал бы домой в такой критический для семьи час. Она бы сама покинула школу в ту же секунду, если бы пришло подобное письмо, но... Грейнджер была неприятна эта мысль, но часть её думала, почему Малфой не предупредил, что уезжает, и когда он вернётся обратно. "С какой стати ему отчитываться перед тобой?" — бесновался внутренний голос, и Гермиона поджимала губы от скребящего душу чувства. Малфой никогда не отличался дружеским отношением к ней, а то, что сейчас происходит у них — лишь совместное дело, не более. И убеждая себя в этом, Гермиона раз за разом старалась забыть все сочувствующие слова, которые она составляла с самого утра.       — Ты совсем ничего не ешь, — заметила Джинни, нанизывая на вилку кусочек мяса, и посмотрела на подругу долгим выразительным взглядом, от которого Грейнджер стало не по себе.       — Аппетита нет. Сегодня был долгий день.       — Это всё из-за него? — Уизли кивнула на торчащий из сумки край газеты и недовольно скривила губы, рассматривая Гермиону, будто одну из зверушек по Уходу за магическими тварями.       Грейнджер поморщилась. Проницательность подруги сейчас была вовсе не кстати, а лишь добавляла раздражения, но сил на любого рода убеждение у неё не было.       — Мне по-человечески жаль Малфоя, если ты об этом. Каким бы ни был Люциус, он был для него отцом.       — Поэтому ты сегодня весь день ищешь его?       — Я не...       — Хватит, Гермиона, — Джинни положила на стол приборы чуть громче, чем требовалось, и, не обращая внимания на всполошившихся студентов рядом, наклонилась чуть ниже, — я видела вас вчера с Малфоем, как вы заходили в замок, обнявшись.       — Что? — Грейнджер почувствовала, как щёки вмиг покраснели, и уставилась на Уизли самым возмущённым взглядом, на который была способна.       Мальчишек этот взгляд останавливал. Они знали, что после него будет долгая нравоучительная тирада разозлённой Гермионы, и всегда в этот момент старались сгладить ситуацию. Получалось, конечно, плохо, Гермиона всё равно объясняла на пальцах, что и как можно говорить. Но вот с Джинни такие уловки не работали, и Грейнджер почувствовала себя попавшимся на шалости ребёнком.       Джинни выложила на стол знакомый пергамент — Карту Мародёров — и подвинула его ближе к Гермионе.       — Я вижу вас. Почти каждый день. Вместе. Не хочешь рассказать, что происходит?       Грейнджер тупо уставилась на карту, чувствуя, как возмущение вперемешку со смущением бурлят внутри, подобно кипящему зелью. Сейчас оно выльется через край, и Гермиона, конечно же, выскажет всё своё недовольство этой детской слежкой и недоверием, но секунду спустя из её губ раздалось тихое, почти извиняющееся:       — Я не знаю, как это выглядит, но у нас с Малфоем нет ничего общего. Мы только...       Гермиона не договорила. Почувствовала, как все присутствующие вдруг перестали есть и всё их внимание переключилось на главные двери, через которые секунду назад спокойно прошёл Малфой и, ни на кого не глядя, повернул к столу Слизерина, где Забини делал вид, что всё в порядке вещей, а Харпер скривился и слишком увлечённо занялся ужином.       Для сторонних глаз Драко выглядел... обычно. Не было ничего в нём, что отражало бы произошедшее, будто ничего не случилось вовсе. Малфой спокойно шёл к другу, смотря прямо перед собой, и его белая чёлка падала на глаза, закрывая от Гермионы его сосредоточенный взгляд. Грейнджер обратила внимание, как он изо всех сил старается не хромать на больную ногу, но сжатые челюсти подтвердили ей, что перемещения в Мэнор и обратно сделали только хуже. Вчера ей так и не удалось убедить его обратиться за помощью к мадам Помфри. Может, он послушает её сегодня?       Драко сел на своё место, что-то говоря Забини, и кивнул Джону, боязливо на него поглядывавшему. От Гермионы не укрылось, как Блейз бросил на их стол беглый взгляд и сразу же наклонился к Малфою. В ожидании, что Драко тут же нахмурится и посмотрит на неё, Грейнджер сжалась и приготовилась отвернуться, но... проходили секунды, а Малфой даже не повернул головы в её сторону.       — Да. У вас точно нет ничего общего, — вдруг раздался язвительный голос Джинни, и Гермиона вздрогнула, отворачиваясь.       Мерлин, она смотрела слишком явно. Годрик милостивый... она совсем забыла, о чём только что разговаривала с Уизли.       — Джинни, я...       — Нет, Гермиона. Я ничего не хочу сегодня слышать.       Уизли встала со своего места и стремительно вышла из зала, оставив на столе Карту Мародёров. Она обдумывала, правильно ли будет написать Гарри обо всём, что видела, но так же понимала, как быстро слухи разлетаются по Хогвартсу, особенно слухи такого масштаба. Пытаясь убедить себя, что будет гораздо лучше, если мальчишки узнают обо всём от неё, Джинни быстро направлялась в родную гостиную. Но сомнения всё-таки прокрадывались в её сердце. Она не могла поверить, что Гермиону и Малфоя что-то связывает, кроме привычных перебранок. Ведь это всё тот же скользкий Малфой, никогда не упускавший момента поддеть кого-либо. Вполне возможно, что он и Гермиона случайно пересекаются и переругиваются на чём свет стоит. Но... Джинни усмехнулась своим детским попыткам оправдать всё, что видела, и вспомнила, как выжидающе смотрела Гермиона на слизеринский стол, разглядывая Малфоя. Грейнджер не знала, но за несколько секунд до этого, Драко стоял на пороге в Большой зал и смотрел на неё. Поверх головы подруги Джинни видела его взгляд. Ненависти в нём не было ни на долю.       Гермиона быстро шла по ночному замку, подсвечивая слабым Люмосом Карту перед собой. Поворот, длинный коридор, снова поворот, лестница — она быстро повторяла путь точки на пергаменте и видела, как всё ближе становится к цели. Иногда она испуганно осматривалась вокруг, стараясь, чтобы её шаги и дыхание были как можно тише и не отражались от стен спящей школы, но в этом не было необходимости. Весь Хогвартс был на ладони, и девушка знала, что не наткнётся ни на кого, если только сама этого не захочет.       Это был глупый порыв, спонтанный и совсем ей несвойственный — выбежать в коридоры замка после отбоя, когда даже старосты закончили патрулирование. Гермиона просто сидела в своей спальне и слышала, как в соседней комнате на кровати ворочается Колин в попытках уснуть, но сама на кровать даже не смотрела, знала ведь, что ничем хорошим это не кончится. Вместо этого Грейнджер смотрела на Карту Мародёров, рассматривая точку "Джинни Уизли" в гостиной Гриффиндора, и старалась понять, как объяснить всё подруге. Гермиона чувствовала, что правда будет не к месту — слишком многое придётся рассказывать, слишком многим делиться, а к этому, неожиданно для себя, Грейнджер готова не была. Кроме того, это была не только её тайна, но и Драко Малфоя, поэтому распоряжаться ею так свободно было невозможно. По крайней мере, Гермиона железно себя в этом убедила.       Взгляд по Карте переметнулся на подземелья Слизерина, и девушка увидела, как точка "Драко Малфой" медленно выплывает из факультетской гостиной в сторону коридоров. Гермиона сама не поняла, как рывком схватила Карту со стола и быстро выбежала из собственной спальни. "Опрометчиво, бесполезно и просто тупо", — причитал внутренний голос, ни на шутку сегодня разбушевавшийся, но Грейнджер только шикнула сама на себя, отмечая, что подобное поведение смахивает на сумасшествие. Она действительно сошла с ума, раз бежит сейчас за Драко Малфоем, что уж удивляться.       Точка с его именем была близко, Гермиона даже слышала его медленные и уверенные шаги по коридору и погасила заклинание Люмоса. Малфой ориентировался в темноте, как кот, Грейнджер же пришлось вглядываться через слабый свет факелов на стене, но за поворотом она увидела его силуэт и, спрятав карту, ускорила шаг.       — Малфой! Он вздрогнул, будто задумался так сильно, что не услышал ни её шагов, ни дыхания, ни учащённого биения сердца, и медленно обернулся, всматриваясь в её лицо, что находилось уже в нескольких шагах.       — Грейнджер. Малфой нахмурился, и голос его прозвучал холодно и отстранёно. Она и так весь день была в его мыслях, въелась под корку, начиная со внезапного желания увидеть её у фамильного склепа, заканчивая тупым замечанием Забини, что Грейнджер, похоже, искала его сегодня. Драко чувствовал, что ещё немного, и он подойдет к какой-то точке невозврата, а выкапывать себе ещё одну яму, помимо прочих, желания не было. Малфой смотрел на чуть запыхавшуюся Гермиону, чуть сощурясь, и понимал необходимость провести грань. Иначе конец. Иначе будет ещё хуже, хотя казалось, что и без того финиш давно за спиной.       — Только не говори, что ты искала меня, — насмешка потеряла всю смысловую составляющую, когда Драко услышал свой голос — слишком уставший для издёвки, слишком спокойный.       Гермиона мотнула головой, по привычке задирая подбородок, и почувствовала себя абсолютной дурой. Она ведь и сама себе не могла объяснить этот внезапный порыв увидеть его, как можно тогда объяснить всё ему? Грейнджер чуть сжала пальцы в кулаки, заставляя взять себя в руки, и глубоко вздохнула, разглядывая лицо напротив, заглядывая в серые, ничего не выражающие глаза.       Драко злился — Гермиона это чувствовала. Она сама раздражалась всё больше и больше, ведь... Лучше было натыкаться на него внезапно и угрожать снятием баллов. Это ощущалось гораздо более правильным, чем бежать за ним среди ночи, чтобы сказать... А что она, собственно хотела сказать?       — Грейнджер, возвращайся в свою спальню, поздно уже, — проговорил Малфой, перенося вес на здоровую ногу и преодолевая желание зажать ноющее бедро. Боль хоть немного, но отрезвляла, и Драко устало потёр переносицу, закрывая глаза и лишая себя возможности видеть это неприкрытое беспокойство в шоколадных глазах. Хотя бы на секунду.       — Я староста, Малфой...       — Но это не даёт тебе права находиться в коридоре после отбоя без причины.       — А если у меня патрулирование?       — Врёшь, — Драко усмехнулся и сделал шаг в её сторону. — Сегодня патрулировали Слизерин и Когтевран.       — Не слишком ли ты осведомлен о графике дежурств, Малфой? — Гермиона вернула ему усмешку и неосознанно двинулась вперёд, краем сознания замечая, что они стоят слишком близко друг к другу.       Вновь стало легко. Пропали раздражение и злость, равно как пропали вопросы и ворох мыслей, ворочающихся в голове, как что-то необузданное и неконтролируемое. Вместо этого появилось ощущение правильности. И это почти не пугало.       — Зачем ты искала меня, Грейнджер? — напряженно спросил Малфой, чуть опустив голову и вглядываясь в её глаза. — Напугалась, что брошу тебя с зельем, а сама ты не справишься?       Он подшучивал над ней. Мерлин всемогущий, он над ней подшучивал.       — Не в твоих интересах лишаться такого компаньона как я, Малфой. Без меня твой котёл задымится на следующий же день.       — Слишком самонадеянно для человека, которого на шестом курсе обогнал Поттер.       Гермиона неожиданно для себя тихо рассмеялась и покачала головой.       — Боже, Драко, я просто хотела спросить, как твоя нога.       Они замерли, будто под заклятьем, и обоим показалось, что прямо над их головами ударило Бомбардой. Гермиона испуганно посмотрела перед собой, упираясь взглядом в изумрудный галстук, и почувствовала, как заходятся в дрожи кончики пальцев. Чёрт бы его побрал, это ведь просто имя, почему такая реакция?       Драко смотрел на её макушку, плотно сжав челюсти, и старался убедить себя, что не услышал ничего особенного. Салазар, он ведь не Тёмный Лорд, чтоб его имя было под запретом. Но как она смогла произнести его так легко?       — Только не начинай вчерашнюю песню про мадам Помфри. Всё пройдёт, — его голос прозвучал глухо и постоянно прерывался, будто слова, такие обыкновенные, стоили ему немалых усилий.       Гермиона нахмурилась, не отрывая взгляда от галстука, но кивнула, почти смирившись. Драко подумал, что, если это не их последний разговор, она ещё не раз напомнит ему о ноге, и это его даже позабавило. Когда только успел понять её настойчивость?       — Твой отец...       — Нет, Грейнджер, не стоит.       Малфой сделал шаг назад и, глубоко вздохнув, осмелился посмотреть на неё серьёзно и уверенно, будто глотку не щекотало её имя, почти вырвавшееся в отместку.       — Но это...       — Смерть моего отца — ни разу не потеря для магического общества.       — Гермиона подняла голову, заглядывая в его глаза, и Драко вдруг почувствовал, что задыхается, когда она спросила:       — А для тебя?       Он потерялся с ответом. Стоял перед ней, открыв рот, корил себя, что не может вымолвить и слова, но ни одной мысли в голове не было. Ему бы дерзнуть, усмехнуться или хотя бы просто уйти и перестать, наконец, вглядываться в её глаза. Ведь это уже за гранью реальности — настолько близко подпускать к себе ту, которую всего несколько лет назад не мог видеть и в радиусе метра.       — Прости, Малфой, это не моё дело, — Гермиона вдруг отступила, и от Драко не укрылось её разочарованное выражение лица. Это подтолкнуло его — не к ней, с места его сдвинуть могла разве что появившаяся Макгонагалл, и то вряд ли — но Малфой опомнился от внезапного оцепенения и теперь мог внятно ответить ей:       — Возвращайся в Башню, поздно уже.       — Спокойной ночи, Малфой.       Гермиона развернулась и быстро пошла по коридору, на ходу рисуя руну кончиком палочки и произнося заклинание Люмоса. Уже зайдя за угол она услышала, как за поворотом Драко спокойно зашагал в сторону подземелий, и постаралась сбросить с себя его взгляд, лежавший на её плечах долгие тринадцать шагов. Она вытащила из кармана мантии Карту и всю дорогу до собственной спальни наблюдала, как в разные стороны расходятся точки "Драко Малфой" и "Гермиона Грейнджер".       Это чувствовалось неправильным.