devil's whore

«Дорогая Ронни, Сказать честно, я долго сидел над этим письмом. Я сомневался не над его содержимым, а скорее, стоит ли вообще его писать, ведь ты мне четко дала понять, что не хочешь меня видеть. Я не виню тебя ни в коей мере, я понимаю твою реакцию, более того, я ожидал подобного. Скорее я виню себя. В этом письме я хочу быть предельно честным, и пишу его с целью предупредить и изъясниться. Я знал о тебе задолго до нашей встрече в букинистической лавке, но не знал твоего имени. Впервые я увидел тебя на вокзале в день приезда. Тогда ты была в темном костюме с красной помадой и жемчужными серьгами. Ты была невероятной красивой, словно актриса. Я смотрел на тебя замерев, думая лишь о том, что ни одна девушка, а тем более такая как ты, не взглянет на меня. Мне стыдно в этом признаваться, но иногда я следил за тобой. Просто идущей по улице, в магазине, в школе. Ты была моим тайным увлечением, о котором быстро узнал Пьетро. Я не знаю, сделал ли он это намеренно, хотел ли он мне отомстить, задеть или, напротив, подтолкнуть. Но ходить в лавку я стал вместе с ним, надеялся уберечь тебя Пьетро был моим другом, как и любой из команды Людей-Икс, но даже тогда, я подозревал, что наши пути разойдутся. Я не могу осуждать его, он выбрал семью. Однако, его всегда влекло к опасности, Пьетро самолюбив, амбициозен, таковы его пороки, а они есть у каждого человека, но у него было нечто куда более опасное — обаяние. И я опасался, что это обаяние уведет тебя не в самое безопасное место. Я наблюдал за тем, как ты менялась. К сентябрю ты полностью преобразилось. В тебе не было ничего, что отдаленно напоминало ту девушку с вокзалу. Парадоксально, но ты начинала нравится мне больше. У меня были большие проблемы из-за твоей криминальной деятельности. Почти все вылазки у вас были по ночам, а уроки у меня начинались рано. В то время я следил за тобой более тщательно, в момент когда появился Кэмерон, мне пришлось выйти из тени. Это было волнительно и чудесно. Я должен предупредить тебя, Ронни, что твой брат не так прост, как кажется. Он озлоблен на мутантов и готов пожертвовать многим, чтобы уничтожить нас. Я боюсь, что он готов пожертвовать и тобой. Будь осторожна. Я видел Кэмерона на митинге, он воистину беспощаден, он чуть не ранил тебя тогда. Кто знает, что могло бы случиться, не успев я вовремя. Я вновь повторю, что не ожидал от тебя…понимания. Ты можешь быть за мутантов, выступать за их права, но я урод, будем смотреть правде в глаза. Мало кто сможет мириться с этим. Ты удивительная, Ронни, и заслуживаешь рядом с собой такой же удивительного человека. Смелого, порой безрассудного, умного, с потрясающим чувством юмора, и бесконечно красивого. Я надеюсь, что когда-нибудь ты такого встретишь, и вы будете счастливы. Будь осторожна.»

Курт Вагнер

Прежде всего, это было письмо подростка. Страстно любящего, в отчаянии, ненавидящего себя, но искренне любящего другого, какой-то скромной, чуть ли не христианской любовью. Это было зрелое письмо, взрослое, здравое, взвешенное, хоть и со скачущими буквами и неровной строкой. Бетти была уверена, Курт действительно долго над ним просидел. Писал из раза в раза, комкал бумагу и рвал черновики, выплеснул так много эмоций, что в сухом остатке представил это: набор пунктов с лиричный леймотивом, рвущего наружу сердце. Бетти перечитала его снова и снова, каждый раз ощущая ком в горле. Затем перечитала его дома, вооружившись бумагой, карандашом и диктофоном, сопоставляя сказанное Ронни и написанное Куртом по хронологии. Включила ноутбук, на каком-то внутреннем энтузиазме написала первый абзац, затем стерла. Заснула только под утро, так и не переодевшись в домашнее. К часам 11 ее разбудил телефонный звонок редактора, который из вежливости поинтересовалась как у нее дела. Голос у редактора был преувеличенно скучающий, будто бы ожидал провал Бетти. Журналистка, в свою очередь, не выложила все карты на стол и сказала, что с Евой удалось связаться, но назначить интервью так и не успели. Загруженный график. Сенсация, которую она отвоевывала строчкой за строчкой, казалась ей слишком интимной, трепетной и близкой, чтобы с кем-то делиться ей. По крайней мере, пока сенсация в сыром виде. Заваривая себе кофе, она пыталась вспомнить, а действительно ли они о договорились о следующей встрече. То что следующая встреча должна быть — это разумеется (но может не для Холдинг), но вот время они точно не обговорили. Надо было позвонить, но вся журналистская наглость потерялась в третей чашке кофе. С Евой Холдинг нужно было вести себя аккуратно, дабы не спугнуть, хотя, казалось бы, что ее может испугать.  — Мисс Холдинг, это Бетти… — Да-да, у меня есть определитель номера. Прочитали письмо?  — Да-а-а. И оно…  — Мне не нужна ваша рецензия на любовное письмо 16-летнего мальчишки. Вы хотите дослушать историю? — спросила она с неким вызовом в голове с примесью вездесущего раздражения.  — Конечно, Мисс Холдинг, я…  — Заходите после пяти вечера, ладно? И захватите пива. Темное. Не крафт, но не мочу ослинную, ладно?  — Ладно… Трубку повесили. Все прошло лучше чем обычно. Добираясь до ее дома, Бетти тщетно пыталась расправить письмо и составить хотя бы в голове список вопросов. Самый весомый из них, наверное, как она стала мутантом? Ева обмолвилась, что это было наказание, но не пояснила, что именно за наказание. Вообще, с Мисс Холдинг трудно поддерживать полноценный разговор. Рассказчик она отменный, никто не спорит, но властная сторона ее натуры, видимо, это семейное, обожала перебивать и ненавидела прямо отвечать на вопросы. Иногда Бетти казалось, что Ева ее и не слышит. Даже сейчас, стоило Еве открыть дверь, как она, не одарив журналистку и взглядом, быстро ушла вглубь дома, крича, где оставить пиво. Снова предзакатное освещение делало ее безвкусную квартирку рыжеватого цвета. Бетти села на тот же самый диван и кажется, даже приняла вчерашнюю позу, держа большой палец наготове нажать кнопку второго диктофона с чистой памятью. Она была в предвкушении, пока Холдинг нерасторопно хозяйничала в доме, будто бы оттягивала момент. Коробка заполненная фотографиями так и стояла на столике. Бетти от любопытства заглянула, но толком разглядела лишь пару счастливых детских фото еще и с молодыми членами команды Людей Икс. Бетти считала их героями, но не без ярого фанатизма. Практика журналиста научила ее быстро разочаровываться как и в людях, так и в мутантах, понимая, что чаще всего за добродеятелью скрывается нечто противоположное. Через бесконечное десять минут, Холдинг села напротив нее, с бутылкой пива в руке. Вид у нее был сокрушенный, будто бы она пришла на каторгу.  — Прочитали письмо? — зачем-то спросила она, видимо, не зная с чего начать разговор. Будто бы у Бетти был шанс не читать, нет, она уже была полностью во власти ее личной истории.  — Оно очень…трогательное.  — Ну конечно, — усмехнулась она. — Я тогда три дня над ним прорыдала.  — Так вы вернулись в Нью-Йорк?  — Собиралась, — уклончиво ответила она. Я нашла это письмо на своем столе, появившись из ниоткуда. И прочитав его, отчего-то решила, что Курт прав. Наверное, я струсила. Я не столько боялась его хвоста или клыков, сколько…разделенного чувства. Такое часто бывает. Быть безответно влюбленной куда проще, а трагично безответно влюбленной в другом городе — проще простого для подростка. Я была в решительности уехать в Нью-Йорк до самого последнего момента, пока… Пока не встретила Курта снова. Это было бессонной ночью прямо перед поездкой. Сначала я подумала, что мне показался шорох за окном, пока не выглянула наружу. Курт прятался прямо за окном, и видимо, прятался так, чтобы я его заметила. Он был в своем истинном облачении.  — Я…могу уйти, — скромно заметил он, готовый в любой момент испариться.  — И ты даже не попрощаешься? Я заставляла себя смотреть в его желтые демонические глаза. Это было сложно, но я действительно прикладывала усилие.  — Я уже попрощался.  — Нет. Вживую. Знаешь, более смело, — я откашлялась и сделала шаг назад, приглашая зайти в комнату. С его кошачьей ловкостью для него это не составило труда. Он спустился на землю через окно и упер взгляд в пол. Мы долго молчали.  — Если хочешь, я могу включить голограммник.  — Нет. Я хочу видеть тебя настоящего. Не знаю, откуда во мне тогда было столько смелости. На самом деле, это была лишь показуха. Я села на кровать, Курт оставался неподвижным. Он не смотрел на меня, я же, напротив, с деланной наглостью рассматривала его: массивные ноги, хвост, трехпалые руки, узорчатые шрамы на коже, тогда я не знала, что этой его рук дело, а не часть мутации. Не знаю, сколько мы промолчали так. Наверное, нет, я знаю, это было унизительно для него, что я так на него смотрю, но он ничего не ответил.  — Прости меня. Меня вырвало вовсе… Он усмехнулся.  — Можешь не извиняться. Я урод. И я знаю это.  — Ты не урод! Меня вырвало от алкоголя, от шока…  — Честно, Ронни, мне не нужно сочувствие…  — Ты красивый, ладно? Странный, но красивый. У тебя кожа красивого цвета индиго, гибкое телосложение, красивое лицо. И даже хвост…очень даже изящный. Курт растерянно уставился на меня. Тогда я была искренна. Я действительно считала его красивым в его обличье. Но… Стоит понимать, что считать кого-то красивым отдаленно, и кого-то вживьем — это разные вещи. Вряд ли увидев картины Босха в натуре, мы бы не сочли это за исчадие ада. С Куртом было так же. Я считала его красивым, пока чувствовала какую-то дистанцию. Мой Курт, неряшливый, бледный, с пухлыми губами, длинными пальцами, и Курт который был передо мной, не сходились у меня в одном образе. Для меня это два разных человека, точнее, человек и не-человек.  — Т -ты правда так считаешь? Я кивнула. Он был в тот момент…таким слабым. Потерянным, уничтоженным. В его вопросе было так много надежды. Я похлопала по кровати, призывая сесть рядом со мной, чтобы не смотреть на него упор. С робостью, он принял предложение и сел рядом. Я уставилась на его хвост.  — Твоя внешность ничего не меняет.  — Прошу, если ты действительно так не думаешь, у тебя есть на это право, Ронни. У тебя есть право меня не принимать.  — Как я могу тебя не принимать? Если давно тебя приняла! Ты мой друг, Курт, Курт Вагнер. И ничего это не меняет.  — Друг? — спросил он с едва заметной толикой сожаления. Тогда он считал, что быть моим другом — уже подарок небес. Что на большее он и не смеет рассчитывать и даже надеяться, и даже мечтать. — Так я его впервые поцеловала, — Ева резко развела руки, брызнув из бутылки пива на диван. — Вряд ли, вам нужны такие подробности для вашего интервью… — Говорите все, что считаете нужным! — слишком вспыльчиво вышло у Бетти. — Потом, на момент редакции, мы можем убрать, все что вы захотите… Ева ее уже не слушала. Она откинулась на спинку дивана, прикрыв глаза. Она казалась эмоционально вымотанной, или же, прониклась этими воспоминаниями настолько, что не хотела из них уходить. Какое-то время они провели в тишине, Бетти боялась ее беспокоить. Она могла лишь догадываться о конце ее истории, точнее о том, каким он не должен являться: точно не счастливым. Сделав глубокий вдох, Ева резко открыла свои странные, ядовито-желтые глаза, и журналистка, неосознанно вздрогнула. — Это было точно не лучшее время для любви. После нападения Братства, мир нуждался в Икс-менах куда больше, чем я в Курте. Но тогда, тогда я этого не понимала. Мы встречались, «мутили», как говорят подростки. Мы будто бы воровали наше счастье у катастроф, войн, хватали его урывками у сумбурного времени, и к сожалению, не всегда наслаждались этими крупицами сполна. Я, честно, закатывала истерики. Курт, как истинный христианин, терпел, разрывая на части между мной, учебой и спасением мира. Мы грезили о светлом будущем, где не будет расприй и войн, и как считали, боролись за него. У каждого из нас была своя война. Я ушла из повстанцев, но моя война заключалась в том, что я училась привыкать к Курту. Училась держать его за руку, смотреть без смущения, поддерживать, не пугаться его появлений из ниоткуда. Я училась не видеть разницу между мутантом и человеком, и откровенно говоря, научилась. Наверное, и благодаря Ксавьеру. Бетти открыла рот. — Это было…до обнаружения? До того, как они признались, что они Люди икс? Ева зловеще улыбнулась, долго, с злорадством, вглядывалась в девушку. — Ты ведь понятия не имеешь, как это все произошло? Бетти казалось, что понимала. Что после очередного терракта, второе изменения конституции с поправкой о мутантах, Люди Икс выступили с пресс-конференцией. Это случилось накануне выпускного. Кэмерон зашел в комнату в неподхоядящий момент. Несмотря на то, что я была весьма искушенной в вопросах…кхм…плоти. Мы с Куртом были до безобразия целомудренны. Наши отношения на тот момент, не сильно отличались от отношений дошколят. С Куртом все было как в первый раз, будто всей вареницы парней до него и не было, и опыта не было. Будто он где-то нашел кнопку «перезагрузки». Курт был трепетным. Робким. Смущенным. Осторожным. И страдал самобичеванием. И в момент когда Кэмерон зашел к нам в комнату, он знал, что Курт будет там, но он не знал, что Курт будет в своем истинном обличье. До сих пор эти воспоминания до меня как в тумане. Это произошло быстро. Кэмерон был в униформе, он сразу же достал пистолет и начал стрелять по моей комнате. Курту это было не в первой, но от неожиданности не успел увернуться от первой пули. Она лишь слегка задело плечо. Остальные шесть — в стену. Курт перенес Кэмерона на крышу. Я не успела до них добраться, как все закончилось. Курт был потрепанным, Кэмерон в отрубе. Я вне себя от шока. Я не знала, что делать. Единственным логическим решением было отправиться к Ксавьеру. По дороге туда, Курт рассказал о небольшом заговоре с Кэмероном. Что он пытался оставить его в безопасности. С трудом, но все же, было принято решение, что мы сотрем ему память об увиденном эпизоде и будем надеяться, что не придется прийти к этому вновь. Я умоляла поговорить с ним, разубедить его, и мне даже дали такую возможность. Кэмерон сказал, что я мутантская подстилка и плюнул в мою сторону. После этого ему стерли память. Он не был готов к новому миру. Оказалась, что внутричерепная травма куда серьезнее, чем мы думали. У Кэмерона случился рецидив. В то время, когда мы с Куртом танцевали на выпускном, Кэмерон взял дробовик и направился в Институт для Одаренных детей им. Чарльза Ксавьера. У них был свой праздник, на который мы собирались после моей школы. Они не были готовы. Никто не ожидал этого. Никто не пострадал. Но в то время в особняке было много людей, родители, пары, те, кто не подозревал, что их дети мутанты. Это был ужасный день. Не самый ужасный. Но да. Один из ужаснейших Даже не глядя в коробку, Ева достала вырезку из газеты: «Сумасшедший полицейский устроил стрельбу в частной школе. Есть раненные». — Ксавьер мог стереть память. — Мог. Но никто не обещал, что это не повторится. Город маленький, слухи разносится быстро, это уже было в федеральных СМИ. Моего брата ждал суд. Приехали родители, наш брат прибыл из Оксфорда. Семья Вольт впервые собралась в полном составе за два года. Никто не понимал, что произошло. Кэмерона тут же лишили лицензии. Самые дорогостоющие адвокаты разводили руками. Выиграть это дело было невозможно. В лучшем случае: психиатрическая клиника, пожизненно. Кэмерон был в больнице с травмой головы. Мы держали его там насильно. Отец уже начал обдумывать план побега, который мог ознаменовать крах компании. Репутация — наше все. И мы навсегда ее потеряли. Мама никогда бы не поверила, что ее старший сын, будущий глава семьи, золотой ребенок, способен на такое: стрелять по детям. Никто не верил, что эти дети были мутантами, но к сожалению, это могло бы изменить дело. Таким было время. Время неравенства и угнетения. Я всегда буду бесконечно благодарна Курту, что именно он предложил это, хотя я думала об этом ежедневно. Но я никогда бы не простила себя, если бы инициатива исходила от меня. Ксавьер сделал заявление. Он признался, для кого его школа и что это школа сделала. Кэмерона перестали считать сумасшедшим, с облегчающим, ему дали два года тюрьмы. Вышел через полгода. В тюрьме его считали героем. Бетти не могла представить ведь ужас трагедии. Она и не могла догадаться, что признание Ксавьера, некий камингаут, не политический ход, не способ жить открыто, а помощь семье Вольт.  — А ваша семья…она?  — Отреклась от меня, — резко выпалила Ева. — Я вновь стала «мутантской подстилкой», ведь я привела в дом мутанта, я разрушила жизнь Кэмерону, из-за меня рухнули акции компании «Вольт». Единственный, кто все понял был Эдди. Эдди остался на моей стороне. Более того, он писал диссертацию, где половина библиографии — работы Ксавьера. Он не был фанатиком мутантов, но Ксавьера бесконечно обожал как ученого. В итоге, Ксавьер благодушно принял нас к себе. Меня, и Эдди. Эдди тайно перебрался через несколько месяцев. Родители выставили мне ультиматум: либо они, либо мутанты. Понятно, что я выбрала. На тот момент я ненавидела их за их узколобость, я не готова была их принять. Первый год у Ксавьера был тяжелый. На нас постоянно нападали местные. Пришлось в разы увеличить охрану. Пройти спокойно по улице больше ни у кого не было возможности. Эдди работал под начальством Ксавьера, зависал в лаборотории со Зверем, и казался себе вполне счастливым. Все чем я занималась у Ксавьера, в основном, ждала Курта. Его учеба официально закончилась. Ксавьер предложил ему места учителя. У него был к этому талант, дети просто обожали его. Если Курт не имел классов, не проверял домашку, то был на тренировке, если не на тренировке, на миссии. Иногда я помогала с классами, вела какое-то рисование для дошколят. Помогала водить на экскурсии, ездила в город за покупками. Если не считать постоянные набеги властей, мирных жителей, ФБР, ЦРУ, Братства, и других террористических организаций, то все было вроде мирно. — Вы знаете его как Ночного Змея, бесстрашного героя, — с хитрой улыбкой произнесла Ева, доставая очередные вырезки из газет. На всех них он обворожительно улыбался, лучился уверенностью и обаянием. — Даже, в кой-то мере, дамского угодника. Да, Бетти знала по некоторым его интервью, что он не прочь иногда пофлиртовать с корреспондентом, в общении, он был довольно раскрепощенным. Странно слышать о его подростком неловком этапе.  — Он был совершенно не таким, нет, конечно, с годами он изменился. Но я все равно видела в нем робкого мальчишку, стесняющегося взять меня за руку. Но все же, — Ева усмехнулась. — Я проделала хорошую работу. Бетти улыбнулась в ответ, глядя на задорно подмигивающего Курта. Вот фотография с какого-то круиза, его тонкий хвост по спирали обводит ногу Ронни. — Я буквально говорю о работе. Все-таки, некая подработка у меня была с момента, как я попала к Ксавьеру. Я была что-то вроде, пиар-агентом. Устраивала встречи, разговаривала с журналистами, желтая куртка Джубили — моя придумка. И кстати, выпустить в тираж очки Скотта Саммерса — тоже моя идея. Наступала оттепель, к мутантам начинали относиться иначе. « Наверное, все из-за комиксов. Мы продали франшизу и проспонсировали несколько выпусков. Дети были в восторге, потом появился мерч, потом и о нас заговорили как о героях. Мы с Куртом росли, отношения изменились, и мы понимали, что нам нужно свое пространство. Небольшой домик в соседнем городке, в которой, мы с такой бравадой начали ремонт. Курт сам говорил, что вот это действительно было испытание. Курт ежедневно ездил к Ксавьеру, по воскресеньям мы ходили в церковь, я могла выполнять свою работу дистанционно. В городе меня никто не знал. Редко, совсем редко, Курт пользовался голограмником, лишь из вопросов безопасности. Я продолжала надеяться, что наши дети вырастут в мире, где их отец сможет спокойно выходить в люди, вызывая не то чтобы шокированные взгляды, ну хоть не желание его пристрелить как циркового уродца. Оттепель была неравномерной. Стоило хоть одному мутанту накосячить — страдало все сообщество. Многие до сих пор не видели разницы между Братством и Людьми Икс. Единственная разница которую они видели, местоположение Людей Икс было точно известно. Так что люди знали, куда можно прийти и вынести гнев за весь род людской. Затем они узнали и обо мне. То ли это было интервью Кэмерона для какого-то журнала, то ли кто-то из соседского патруля, но однажды я вернулась домой, а на фасаде здания огромная надпись: „шлюха дьявола“. Так длилось несколько месяцев. Курт пытался говорить с соседями, безрезультатно. Стал угрожать — еще хуже. Они попытались меня сжечь.» Ева смотрела в окно. Она молчала, а пленка продолжала крутиться. Вытянутая по струне спина, уже давно пустая бутылка пива. За окном была глубокая ночь. Бетти уже не волновало, успеет ли она домой, хватит ей денег на такси, не придется ли ей ночевать на скамейки в парке. Это было совсем не так важно.  — Завтра наша последняя встреча, — сказала Ева поднимаясь с места и убирая за собой бутылки.  — Но!  — Как раз завтра я успею рассказать вам оставшуюся часть.  — Но, у меня еще столько вопросов, может, хотя бы два…  — Слушайте, дамочка, вы и так получили сполна. Не знаю, с чего я с вами так разоткровеничала. Еще одна встреча — два часа максимум. Вы вышлите мне материал, я скажу что надо убрать. Никаких разговоров и обсуждений, поняли? Я это не для себя делаю.  — А для кого? Для Курта? Бетти пожалела о сказанном в эту же секунду. Ева стояла к ней спиной, она не могла видеть ее выражение лица, но две бутылки пива, лежащие уже в мусорном ведре, оглушительно лопнули.  — Я ухожу! — крикнула Бетти. — Извините! Я ухожу! Простите! Она вылетела из ее квартиры, не стала дожидаться лифта, о чем пожалела на 16 этаже. Опредленно стоит начать бегать по утрам. Что ж, одним вопросом меньше. Теперь она догадывалась, какая способность у Евы Холдинг.