Rootless

      Под утро, как стихла буря и небо обрело равномерный серый цвет, обещая несколько часов благодатной, ветреной погоды, из ангара медленно вышла лошадь, недовольно храпя от того, что ее запрягли в повозку. Ездовая – не тяжеловес. Но она смиренно тащила, даже иногда переходя на рысь по не слишком жидкой дороге, на юг. Понурый наездник редко поднимал голову, подгоняя лошадь пятками, не обернувшись за все время поездки назад, к спрятанному под собственным плащом выжившему. Путь был долгий, изнуряющий, но к ночи, когда путники явились к дверям аббатства, из-за туч выглянуло солнце, успев обжечь алым наступающую ночь.       Базен встретил своего бывшего хозяина с воплем радости, поймал его, почти свалившегося с коня, и поставил на ноги, успев похлопать по плечам. - В повозке человек. Очень важный человек. Вызови врача. – Стянув с головы шляпу и перекрестившись на башню дома Господня, аббат снял шпагу, оставив ее соратнику, и, едва переставляя ноги, отправился к себе. Никто его не спрашивал ни о чем, все пропускали бледного и хмурого брата. Кто все? Рене забыл о том, что должно было быть служение, но сейчас, пророни он хоть слово, пришлось бы оправдываться и перед дюжиной монахов. Первое, что он сделал, закрыв за собой дверь – рухнул на кровать, радуясь чистым простыням и заботливому нраву Базена, который шумел внизу, крича на лошадь, а вскоре удалился вниз по дороге к деревне.       Лекарь явился незамедлительно, с помощником. Последний не задержался, снова тревожа деревню и ее жителей конским топотом, и возвратился с сумками, полными лекарств и прочих расходников, к тому моменту, как Джона уже перенесли в келью и понемногу приводили в порядок.       Монахи не выказывали ни радости, ни негодования, игнорируя случившееся в ночь и отпевая по привычке утреню. Двор заливало солнце, делая каменное хранилище веры чуточку живым, а повозка, в которой возился Базен, была залита кровью. Слуга тихонько подпевал находящимся в зале, поглядывая на окно башни, в котором рано или поздно должен был появиться аббат д'Эрбле. Став после долгих лет службы добрыми друзьями, они иногда выпивали вместе, делились какими-то советами и переживаниями, а Базен знал мушкетера достаточно хорошо. Несколько лет назад тот перестал питать радость к солнечным рассветам и всегда зашторивал окна утром, а открывал вечером. Через это раздражение к слепящему и назойливому солнцу Арамис поднимался вовремя и находил в себе силы выбраться из кровати, а после возвращаться в нее не имело смысла.       Утреня закончилась, и отслужившие приглашенные принялись расходиться – большинство направилось в деревню. Базен отволок телегу к стойлу, накидав туда свежего сена и прикрывая безобразие, подобрал полы сутаны и быстро засеменил к келье мушкетера. Обнаружив его на полу, у стола, укрытого одеялом и тенью от мебели, мужчина не удивился тому, что ежедневный утренний ритуал не был исполнен. - Господин аббат, просыпайтесь. У вас снова будет болеть спина. Давайте же. – Похлопав хозяина по плечу, проговорил Базен, стянул с него одеяло и, поставив рядом кувшин с водой, начал прибираться на кровати. - Как я оказался на полу? – Арамис подниматься не спешил, поочередно открыв глаза и удивленно моргая. - Скорее всего вы упали ночью. Осторожно, над вами стол. Человек, которого вы вчера привезли, спит, доктор назначил ему лекарства, обработал раны и обещал вернуться через пару дней. – С громким хлопком Базен вскинул в воздух одеяло, расправляя его по кровати, и присел на стул. - Это хорошо. Что сказали братья? – опершись о стол и приняв вертикальное положение, аббат покосился на окно, жадно глотая предоставленную воду. - Они не сказали ни-че-го. Но навряд ли им понравится, если гость останется надолго. Вы сами знаете, какие беды могут приносить люди, так мастерски раненные тренированной рукой. – Замолкнув, Базен вздохнул и подпер рукой щеку, глядя на мужчину снизу вверх. – Не будет ли лучше, если вы мне расскажете о нем? - Право, я сам о нем мало что знаю. – Рене рассмеялся, весело прищурившись и пожав плечами. Расстегнув камзол и приступив к переодеванию, он решил продолжить. – Помнишь графа де Ла Фер и ту поездку, в которую мы с ним отправлялись? Так вот, на пути нам встретился сын миледи, с которой я и мои друзья столкнулись много лет назад. Он оказался незаурядным юношей, обуреваемым жаждой мести, и успел устроить много козней здесь, во Франции, и в Англии, что оказало значительное влияние на многие политические дела. Вчера мы случайно встретились с ним у одной таверны, и де Жюссак помог разделаться с ним. Так думалось всем. Но я засомневался. А сейчас, как видишь, сомнения мои привели его сюда. - Сударь, но по всему получается, что это страшный человек. Вам бы в пору его прикончить, но вы снова подвергаете свою жизнь опасности. Вы же знаете, что не только свою, но и господина Атоса, господина Портоса и господина д'Артаньяна! – Базен поднял руки, вставая с места, а после сразу же обратился к кресту в углу и со стуком упал на колени, начиная творить молитвы о близких. - Прекрати бормотать. – Арамис не любил быть строгим, но его холодный голос отрезвлял слугу каждый раз на протяжение многих лет. Откуда бралась эта сталь в тоне, самому аббату ясно не было. – Поднимайся и прикажи переложить юношу в повозку. Я увезу его в поместье.       Базен затих, не смея обернуться на хозяина и дожидаясь, когда тот выйдет из кельи. К чему было твердить упрямцу, что его спутник может не дожить до следующего пункта назначения? Или, того хуже, очнуться на полпути и устроить неугодные Господу дела? Приходилось смиряться и напоминать себе, что любая власть от Бога, и неважно, что касается это королевских семей. Поднявшись с места, Базен, после недолгой суеты, собрал все нужные аббату вещи, раздумывая, что мог забыть, вынес их на улицу, потом отправился к покоям раненого, позвав с собой пару работяг, крутившихся во дворе.       Д'Эрбле спустился в деревню и навестил врача раньше, чем тот планировал свой поход в аббатство. Расплачиваясь за визит, Арамис вежливо разузнал о состоянии здоровья таинственного юноши, и что может с ним случиться. Ответ был однозначен: при любом раскладе лечения и дел, пациент должен был либо выжить, либо умереть. Это давало надежду на успех задуманной поездки, ведь один раз Джон все-таки очнулся. К тому моменту, как аббат подошел к воротам церкви, Базен уже был наготове, радостно улыбался чему-то своему и таращился в небо, привалившись к запряженной лошади. Задерживаться с прощаньем они не стали, и Арамис уселся на край повозки, глянув украдкой на лежащего за его спиной англичанина, с удовольствием отметив, что его руки связаны. Добрый, милый Базен с его настороженностью часто был предусмотрительнее господина.       Снова вокруг растеклись поля, снова поплыли деревеньки и села, провожая равнодушно следующих по дороге путешественников. Часа четыре после Арамис остановил лошадь, позволяя ей утолить голод сладким клевером, заодно и проверить больного. То определение, которое за несколько часов бесед с самим собой мужчина смог подобрать к своей боли, бьющейся головой о стенку повозки – больной. Сейчас, пытаясь осторожно его напоить из фляги, аббат повторял про себя это слово и сочинял варианты внушения данного осознания своим друзьям. Как ни как, а те потеряли к юноше всякую жалость, будто заразившись от него адским пламенем ярости и разрушения. Джон что-то прохрипел, но его кадык пару раз дернулся, чем провозгласил торжественное глотание жидкости, позволив возобновить поездку. Лошадь лениво тронулась с места, дожевывая клевер.